следует, что первую пару они приобрели одновременно — совместными эволюционными усилиями. Конструкции черепов диапсид и синапсид развивались, скорее всего, совершенно независимо, а эволюционные линии тех и других разошлись, опять же скорее всего, еще до того, как на их черепах появились хотя бы намеки на будущую «дырчатость». И да, сложные эволюционные перипетии заставили многих существ отказаться от излишней «дырчатости» вплоть до полного ее исчезновения [7]. Из сказанного не вытекает, что наращивание разного количества дырко-углублений было единственным способом оптимизации крепления мускулатуры черепа. В конце концов, у всех вышедших на сушу позвоночных уже были отверстия в их черепах, хотя бы глазные. Однако базового различия синапсид и диапсид для нас сейчас достаточно.
Наиболее продвинутыми и самыми заметными (хотя бы в силу их размеров) диапсидами с начала мезозоя были и остаются именно архозавры, так что им почти в одиночестве и предстоит отдуваться за всех диапсид (кроме, разумеется, вторичноводных, но это отдельная тема). А вот млекопитающие на фоне прочих синапсид будут выглядеть даже немного тускло. Но млекопитающие, как-никак — это в том числе мы с вами, а о себе говорить «легко и приятно».
Но главным образом нас интересуют динозавры — это же динозавры, кто в детстве не любил динозавров, пусть первый бросит в меня камень (опал и янтарь приветствуются).
Кстати, именно здесь, в динозаврах, скрыта еще одна хитрость: палеонтологов-динозавроведов в России сравнительно немного, да, у нас были и есть выдающиеся исследователи эволюции млекопитающих, или эволюции позвоночных пермского периода, или океанской фауны мезозоя, но… Я не хочу сказать, что выдающихся исследователей-динозавроведов у нас нет — это было бы совершеннейшей неправдой. У нас были и есть замечательные специалисты, такие как Евгений Александрович Малеев, описавший, в частности, таких невероятных существ, как теризинозавры (Therizinosaurus) — двуногие динозавры, оснащенные по последнему слову мезозойской техники огромными, подобными остриям кос когтями (что и отражено в названии «косящих ящеров»). Или Анатолий Константинович Рождественский, прославившийся не только как ученый, но и как популяризатор палеонтологии.
И все же специалисты по динозаврам в России пока не столь многочисленны, как специалисты в других палеообластях.
России вообще с нептичьими динозаврами (то есть всеми динозаврами, за исключением птиц) долго и упорно не везло. Во- первых, не повезло ей в том, что по большей части в мезозое на европейской части России плескалось море, а в морях с динозаврами было плохо. Их находки по сей день редки, да и то, что находили, попадало куда-то не туда: так, остатки обнаруженного на Сахалине (южная часть которого, как назло, именно в этот момент к России не имела никакого отношения) в 1934-м ниппонозавра (Nipponosaurus sachalinensis) были благополучно вывезены в Японию, где и хранятся до сих пор.
Впрочем, быть может, это и к лучшему, что пока в России находки динозавровой фауны так обидно малочисленны — у будущих исследователей есть еще шансы отыскать что-то совсем неожиданное и удивительное. Собственно, удивительные находки и происходят на наших глазах. Стараниями Юрия и Ивана Болотских открыто несколько массовых захоронений динозавров на Дальнем Востоке [8]. В 2010-м «во глубине сибирских руд» были найдены остатки килеска [9] (Kileskus aristotocus), персонажа крайне примечательного — это на сегодня древнейший (и, кажется, один из самых мелких) представитель надсемейной группировки Tyrannosauria, то есть это прапрапра (еще несколько миллионов раз пра) дедушка (вернее, скорее всего, родич пра…прадедушки) известнейшего тираннозавра рекса. И все же, повторю, пока и отечественные динозавры, и специалисты по ним сравнительно немногочисленны. За неимением подходящих диноископаемых российские ученые предпочитают специализироваться на том, чего здесь в избытке (хотя, разумеется, монгольские и казахские находки были и остаются дивным подспорьем в палеотрудах наших специалистов). Оговорюсь и еще раз, что, тем не менее, все не так печально в нашем отечестве с диноведами: один из «авторов-описателей», обнаруживших упомянутого выше килеска, Александр Аверьянов, хотя и специализировался изначально на древних млекопитающих, стремительно расширяет сферы своей очень научной деятельности, сейчас это один из крупнейших специалистов по птерозаврам, и именно под его научной редактурой мы сейчас читаем, например, Дэвида Хоуна или Стивена Брусатти. Так что нельзя сказать, что в диноведении у нас существует совсем уж вакуум, но если сравнивать с другими областями палеонтологии, людей, изучающих динозавров, пока не так много.
И это дает мне небольшой шанс: грех жаловаться, что не профи берется за дело, если профессионалы все еще обидно немногочисленны.
Еще одно ограничение, существенно облегчившее мне задачу: по большей части я буду говорить о мезозое, в меньшей степени — о палеозое. Кайнозой (современный, длящийся уже 66 миллионов лет период), да простят меня ценители этой эры, мне не столь интересен. Это период, в который все более-менее встало на свои места и враждующие кланы, клады, окончательно поделили сферы влияния: потомки нептичьих динозавров — птицы заняли дневные небеса, а млекопитающие стали господами суши, ночного неба, а некоторые и морей. Если кайнозой и будет упоминаться, то нечасто.
Почему все-таки мезозой? Самый простой и совершенно неудовлетворительный ответ: мезозой — время, когда происходит много всего интересного, а мир животных и растений постепенно становится таким, как мы его знаем сейчас. Разумеется, он не стал бы таким, каков он есть, без кембрийского взрыва, без выхода первых растений, членистоногих и позвоночных на сушу, без заселения (автор поправляет «профессорские» очки) высшими сосудистыми растениями водоразделов, без появления первых летающих организмов (крылатых насекомых) и первых синапсид — древнейших предков млекопитающих. Без всех этих событий не появились бы ни наши питомцы, ни растения, которыми мы привыкли питаться, ни, что еще печальнее, мы сами; и все это случилось до начала мезозоя. Однако чем дальше в глубь веков мы отправляемся, тем причудливее становятся животные и мир, с ними привыкшему к кайнозойским реалиям читателю сложно соотноситься. Даже цвет неба в каменноугольный период из-за высокой концентрации кислорода в атмосфере, скорее всего, заметно отличался от сегодняшнего… Чтобы это представить, нужна не книга, а шлем виртуальной реальности. Мезозой же — он где-то посередине: организмы выглядят странно, причудливо, но они узнаваемы, мы к ним привыкли, хотя бы благодаря кино, мультипликации и популярной фантастике. Как уж там выглядит мезозойская живность на самом деле и насколько соответствует наиболее распространенным представлениям о ней — другой вопрос. Даже представители «родного» кайнозоя для нас порой не столь привычны, как какая-нибудь палеозвезда мезозойского производства.
Почти все знают, например, кто такой тираннозавр рекс, а вот то, что совсем недавно (по геологическим меркам) Южную
