Ознакомительная версия.
В одной небольшой семье были помечены индивидуальными номерами сорок летных пчел. Ботанический анализ пыльцы снимавшихся с них обножек позволил установить видовой состав растений, с которых сборщицы брали корм. Но вот эту семью увезли за восемь километров и попробовали на новом месте проверить обножки тех же меченых сборщиц. Оказалось, что из них только восемь летали здесь на те же растения, что и на старом месте. Остальные изменили своим цветкам и переключились на другие виды. Одна пчела, посещавшая прежде шиповник, стала собирать взяток с боярышника, другая с боярышника перешла на ястребинку, третья с ястребинки перебралась на одуванчик, четвертая — с одуванчика на ежевику... Нет нужды говорить о том, что и растения в новой местности были несколько иными.
Смена места гнездования оказывается, таким образом, сменой пастбища.
Можно, следовательно, думать, что не случайно хорошие пчеловоды держат маток не больше двух лет: от старых, жизненно изношенных маток выводились бы пчелы, образующие более ройливые семьи. И понятно почему: таким семьям особенно требовалось бы обновляющее влияние сменяемых при перемене места условий. Не случайно же семьи с молодыми матками первого года жизни меньше роятся: импульс жизненности в них еще силен. Не случайно и рой-вторак легче, подвижнее, дальше улетает: семья, отпускающая второй рой, очевидно, острее нуждается в смене условий и, видимо, в более резкой смене условий. Не случайно в то же время чужие, залетные рои иногда по нескольку лет живут на пасеках без роения. Не случайно на пасеках, завезенных в новый район, в новые условия, где жизнедеятельность пчел повышается, они дают в первые годы медосборы в массе более высокие, чем средние сборы местных пчел.
А разве не о том же говорит факт, что роящаяся семья оставляет в старом гнезде молодую, только что родившуюся матку (хотя это, может быть, целесообразно и в других отношениях)? И разве не подкрепляется все сказанное тем, что с роем уходит именно старая матка, уже второй, а то и третий год живущая в улье, где она успела отложить тысяч сто-двести яиц и больше?
Так мы устанавливаем, в чем и где надо искать искру, зажигающую роевой пожар, начало всей цепи событий, развертывающихся в роящейся семье.
Но если закономерность явления установлена правильно, то можно ожидать, что и путь управления им будет найден, что пасечники забудут о стихийном роении. И тогда пчелиные семьи перестанут, вопреки воле человека, отделять рои, уносящиеся с пасек, как зонтики семянок с созревших головок одуванчика.
Уже более или менее широко известно, что «когда пчела из кельи восковой летит за данью полевой» (если это не разведчица, отправившаяся на поиск взятка для семьи, а фуражир, стартующий от летка к ожидающим его где-то полю цветущей гречихи или поляне кипрея на лесной гари), то в точечный мозговой нервный узел насекомого уже заложены точные координаты финишной площадки. Они получены пчелой-фуражиром в лишенном света улье на отвесной восковой стене сота, где резерв не занятых делом рабочих пчел сзывается и мобилизуется очередной пчелой-разведчицей, вернувшейся после удачного рейса.
Она доставила в улей информацию: в радиусе лета сборщиц есть участок, покрытый тысячами разноколерных или одинаковых венчиков-цветозапахов с нектарниками, полными приворотного пчелиного зелья.
Мы уже кое-что знаем о его свойствах, как и о свойствах цветочной пыльцы, спрессовываемой пчелами в обножку, которая в сотовых ячеях становится пергой, знаем кое-что и о том, как разведчицы высылают к местонахождению богатых кормом участков новые вереницы сборщиц, передавая информацию на языке танцев.
Но танец фуражиров, хоть внешне и походит на танец разведчиц пчелиного роя, это нечто совершенно иное...
В один из апрельских дней 1945 года видавший виды «виллис» стоял на обочине перед развилкой асфальтовых дорог в Померании, и пожилой сержант-шофер вдвоем с вышедшим из машины молодым подполковником, разложив на капоте машины истрепанную на сгибах карту, разбирались в ней, выясняя, в какую сторону податься. Внезапно оба услышали глухой гул и сразу подняли головы. Нет, никакие это были не «хейнкели», у тех и звук другой. Ах вот оно что: на высоте метров десять, мерно гудя, плыло почти плотное облачко неправильной формы.
— Рой слетел, — вздохнул сержант — бывший тракторист МТС. Он проводил облачко взглядом. — Много их тут будет этой весной...
— А как кучно летят и как нацеленно, — заметил офицер. — Можно подумать, штурман какой курс дает...
— Точно, — подтвердил сержант. — Пасечники так и считают. Матка ли всеми командует или пчелы сами ведут, насчет этого говорят разно. А что все к своему месту курс держат, оно и на глаз видать...
Оба вновь углубились в изучение карты.
Тогда, весной 1945 года, о перелетах пчелиного роя было известно лишь то, о чем они успели обменяться репликами.
Спустя десять лет один любознательный пчеловод — дело было на Украине — расставил в укромных местах леса десятка два старых соломенных ульев. Когда наступила роевая пора, во многих ульях стали появляться пчелы. Поначалу их было мало, но с каждым днем становилось больше. Они проводили здесь немного времени и быстро улетали. Позже их пребывание заметно удлинялось, а отлучки стали вроде реже.
Наблюдая поведение пчел у летков соломенных ульев, заметив несколько стычек между залетными пчелами и отдельными вновь появляющимися, пчеловод подумал, а позже рассказал о своей догадке в письме в редакцию:
«Похоже, первые прилетевшие пчелы были квартирьерами-разведчицами готовящегося выйти, а может, уже и вышедшего роя. Остановив свой выбор на одном из ульев, они уже обороняют его от конкурентов из других роев. А некоторые возвращаются домой и сообщают родной семье о месте и вызывают новых удостовериться, что улей подходящий. Прилетающих становится все больше, и наконец прибывает весь рой. Впоследствии я эти рои перевез на пасеку и здесь пересадил в нормальные ульи...»
Еще пять лет спустя пчеловодные журналы всего мира, а они разве только в экваториальных странах да в Гренландии и Антарктиде не издаются, облетела сенсация: ученик профессора Фриша, сам уже ставший профессором, М. Линдауер, обнаружил у пчел танцы, не имеющие отношения к фуражировке, к информации о корме. Когда роевые пчелы, покинув улей, свиваются на ветке в клуб, то на его живой поверхности (она состоит из тысяч сплетенных между собой ножками пчелиных телец) отдельные рабочие совершают танцы. Они выглядят совершенно так же, как и танцы фуражиров на сотах, разве только несравненно более продолжительны. Танец пчелы на поверхности клуба может продолжаться часами. Однажды было замечено, что танцуют на поверхности клуба не обычные пчелы, а черные как трубочисты. Все разъяснилось, когда рой слетел и поселился в... дымовой трубе, расположенной неподалеку коптильни. Неудивительно, что квартирьеры возвращались оттуда чумазые.
Зато многое теперь прояснилось. Пчелы, опудренные сажей, стали кончиком нити в клубке загадок, который следовало потянуть. Так Линдауер и поступил.
Уехав с группой сотрудников на небольшой островок в море, он в разных концах островка и в разных условиях расставил пустые ульи —- приманки разной степени привлекательности для пчел. Превосходные и совсем худые, целые и сильно щелястые, без крыши, которую заменял набросанный поверху еловый лапник, поставленные в затишке и на сильно продуваемом ветрами месте, с летками, направленными в разные стороны света, одни в местах со свободной посадочной площадкой, другие с летком, чуть не упирающимся в каменную скалу, которая вынуждала бы пчел, возвращающихся домой, совершать сложные эволюции перед прилетной доской...
К каждому приманочному улью приставлены были по два наблюдателя с дневником, кисточками и красками. Их задачей было наносить на спинку пчелы-квартирьера знак-тавро — номер посещенного улья и второй — номер пчелы, а также вести хронометраж посещений в рабочем дневнике. В то же время другие наблюдатели дежурили у остекленных коридоров, пристроенных к ульям, в которых обитали семьи, готовящиеся к роению. Здесь регистрировали возвращающихся меченых пчел, следили за их поведением на сотах. Третья группа наблюдателей (кое-кому пришлось работать на подъемных помостах) следила за мечеными пчелами на клубах, уже свившихся на деревьях перед окончательным слетом.
К концу первого сезона исследований выяснилось, что, пока в рое танцуют квартирьеры, возвратившиеся из разных приманочных ульев, он продолжает висеть на месте. По дневникам наблюдений отчетливо прослеживалось: пестрота меток на танцующих со временем уменьшалась, число одноцветных меток на квартирьерах возрастало, наконец все начинали танцевать одинаково, указывая рою путь к одному месту!
Ознакомительная версия.
