Могущество древнегреческого бога Вакха бесспорно: он запросто ездит верхом на леопарде.
Среди подвигов древнегреческого героя Геракла были победы и над львом, и над хищными птицами; а двух змей он задушил еще а детском возрасте.
В этом образе грифона слились воедино обезьяньи страхи — кошка, змея и хищная птица. Как сказал Гойя, «сон разума порождает чудовищ».
У многих народов Африки, Азии и Америки среди обожествленных животных второе место после кошачьих занимают змеи и хищные птицы. По сравнению с человеком их размеры малы. Но они были вторыми (после кошачьих) пожирателями мелких приматов — далеких предков человека, живших десятки миллионов лет назад. Мы выросли, а инстинктивный страх и почтение к пожирателям остались. Боги — покровители двух могущественных держав: кобра — Северного Египта и гриф — Южного.
Все же для подсознания примата «сильнее кошки зверя нет». Поэтому бог солнца Ра, изображаемый в воде хищной птицы сокола, чтобы победить могучего змея Ими-Ухенеф, претендовавшего на полмира, обернулся котом. У Ра есть и свой змей-защитник Мехен.
Папирус Древнего Египта.
Этот орел символизировал могущество одной из американских цивилизаций.
Древнеегипетский фараон стоит под защитой сокола — бога Ра. Обычно египтяне изображали фараона большим. Здесь же он изображен маленьким, чтобы подчеркнуть, какой у него большой и сильный защитник.
Этологу особенно забавны химеры — совмещение в одном теле животного-защитника частей, взятых от нескольких животных. В химере всегда есть кусочки льва, орла или змеи — трех врожденных образов врагов приматов. Кусочки можно «приклеить» и к быку, и к человеку, но этологически чистая химера — это грифон, жуткая помесь льва, орла и змеи.
Тут мне слышатся возмущенные голоса специалистов-этнографов, начинающих перечислять как сложно и запутанно, через многоступенчатую символику объясняли и объясняют все это сами народы — носители подобных религий — и современные специалисты по ним. Успокойтесь. Я не посягаю на ваш хлеб. Бог с ним, с особым «первобытным сознанием». Я уже не раз говорил, что весь фокус в том, что человек объясняет свои поступки, если в них есть инстинктивная основа, крайне путано. Иначе и быть не может. Если же мы выясняем путем сравнения с другими животными, в чем суть инстинктивной программы, мы проникаем к истокам подсознания. А они очень просты и рационалистичны для тех условий, когда их создавал отбор. Вы только что познакомились с программой «везде ищи глаз, бойся глаза». И теперь понятно, почему такое место во многих религиях отводится глазу, почему для нас глазасты и Солнце, и Луна (кстати, на Луне мы, как младенец, пытаемся увидеть лицо «матери»). Невозможно понять человека, изучая только человека, без его генетических корней. Это все равно что пытаться понять историю человечества, изучив все газеты за сегодня, вчера и позавчера. У биологии иной масштаб времени.
ИГРУШКИИгрушки нужны детям, и, если им их не хватает, они способны находить и делать их сами. Так и было раньше. Из палочек, глины, травинок, шерсти, шкурок, тряпочек дети создавали нечто, в чем только их особое воображение могло увидеть куклу, козлика, зайчика, медвежонка.
Современного ребенка окружает гигантский мир игрушек, которые поставляет весьма прибыльная производственная индустрия игрушек. Десятки тысяч опытных специалистов ищут и находят пути к сердцу ребенка, создавая все новые модели, перед которыми ему не устоять. Они знают массу секретов, далеко не очевидных.
Прежде всего, если речь идет об игрушках, изображающих продукты деятельности человека — инструменты, машины, оружие, домашнюю утварь, — то чем натуральнее они, чем точнее воспроизводят «всамделишные» вещи, тем они больше нравятся малышу.
Но с игрушками, изображающими животных, это не так. Точная копия животного меньше привлекает ребенка, чем искаженная, но искаженная определенным образом. Как же?
Голова должна быть большая и круглая, конечности укорочены, нос приплюснут, уши большие, округлые и топорщиться, глаза смотреть вперед, живот большой и округлый. В таком исполнении ребенок одинаково хорошо принимает и мышь, и зайца, и собаку, и медведя, и тигра. Его не смущает, что некоторые из них — хищники. Но, если, наоборот, сделать голову меньше и удлиненной, нос и конечности длинными, уши прижатыми и острыми, а глаза сдвинуть на бока головы, дети избегают таких игрушек, особенно изображающих хищников. Очень хорошо, если игрушка покрыта шерстью (мы уже знаем, почему) и шерсть эта мягкая и длинная.
Укороченное лицо, выпуклый лоб, пухлые щеки, круглые глаза, нос пуговкой — это общие для многих видов сигнальные стимулы детеныша. Они вызывают у детей желание поиграть, ау взрослых — родительское чувство.
Мастера давно обнаружили этот секрет, но этологи только недавно поняли, в чем тут дело. А дело в том, что детям нравятся игрушки, несущие общие для многих животных признаки детеныша. Это не зайцы, псы, медведи, козлы, тигры, а зайчата, щенки, медвежата, козлята, тигрята. С ними можно играть, они будут играть. А со взрослыми играть нельзя, они играть не будут.
Опыты с животными показали, что многие из них узнают в показанной им модели детеныша по этим же признакам. Поэтому они узнают детенышей не только своего вида, но и многих чужих видов. И если в их программах есть табу обижать детеныша или обижаться на него, это табу часто срабатывает и на детеныша чужого вида. Суровый пес терпеливо сносит заигрывания ребенка, козленка, гусенка, потому что пес не может обижать щенка. Мы тоже испытываем теплое чувство, жалость, умиление к детенышам с ярко выраженными детскими признаками. А виды, сохраняющие их всю жизнь, нам очень симпатичны.
В играх, как известно, игрушки оживают. Для ребенка противоречие между тем, что они заведомо не живые, и тем, что они должны быть живые, так как изображают животных, преодолимо. Первое есть знание разумное, второе — инстинктивное. Такая же двойственная реакция на модели живых объектов обнаружена у многих животных. Но не смейтесь над ними. Для разумного пришельца с иной планеты не меньшей загадкой было бы то, что взрослые люди в кино всерьез переживают заснятые на пленку надуманные события, давно сыгранные актерами (которые все живы-здоровы и сейчас заняты совсем другим). Сила искусства. Она не только в умении создать (лепкой, рисованием, игрой) модели, действующие сильнее, чем реалии, но и в нашей способности реагировать на модели, как на реалии. На одном из рисунков мы покажем, как наше врожденное представление о силуэте самки своего вида, повторяясь в любых изделиях, делает их для нас чем-то притягательными.
ПРЕДМЕТЫ ОДУШЕВЛЕННЫЕ И НЕОДУШЕВЛЕННЫЕНаш коллективный разум давно разделил предметы окружающего мира на живые и неживые. И мы заранее знаем, что можно ожидать от тех и других. Но с инстинктами все иначе: в природе полно хищников, притворяющихся неживыми предметами и даже съедобными объектами, и поэтому правильное для животного поведение — подозревать в каждом предмете живое и всякий раз тщательно проверять — не живое ли это? Лучше на всякий случай считать живыми и незнакомые кусты, и камни, и пни («Стреляная ворона куста боится», — гласит пословица). Мы тоже в состоянии недостатка информации от органов чувств (в тумане, сумерках и т.п.) начинаем вглядываться в кусты с опаской. Дети же в отношении игрушек остаются долго в сладком плену инстинктивных программ: игрушки живые, они живут самостоятельной жизнью.
РОДИТЕЛИ И ДЕТИС нашей инстинктивной любовью к детям (этологи сказали бы — родительской заботой) мы не одиноки в мире животных. У многих видов родители привязаны к своим детям. Часто именно только к своим. Чайка, прекрасная мать, клюет и может даже убить чужого птенца, забредшего на ее окологнездовую территорию. А забрести недолго — в колонии все гнезда рядом. Есть люди (и их довольно много, обычно они просто скрывают это), которые тоже любят лишь своих детей. Но у большинства людей есть еще и другая любовь — любовь к детям вообще. К чужим детям. А это, с точки зрения инстинктивных программ, совсем не одно и то же. Когда она возникла и чему служила? Это очень интересная история, и приводит она нас к возникновению человека. Наши ближайшие сородичи — крупные человекообразные обезьяны — по образу жизни своей собиратели, как и наши прямые пращуры. Они живут не стадами, а очень малыми родственными группами. И это понятно: крупному собирателю ни к чему большое, сложно организованное стадо. Каждый собирает для себя, и много пищи не соберешь, если вокруг собирают другие. У человека много инстинктивных программ, соответствующих такому образу жизни: территориализм с его стремлением не пускать посторонних на свою территорию, инстинкт собственности, индивидуальная дистанция — минимальное расстояние до другой особи, нарушение которого вызывает дискомфорт, агрессивность, сложные ритуалы сближения (подходи ко мне не неожиданно, спереди, в упор не смотри, руки не прячь, а предъяви для осмотра, покажи зубы — улыбнись и т. д.). У очень социальных животных обычно эти неудобные при постоянном общении инстинкты ослаблены, часто рудиментарны.
