Противопоставляя различие образа жизни плотоядных и приматов, я, естественно, сосредоточил основное внимание на жизни типичных животных-охотников, обитающих на открытой местности, с одной стороны, и типичных сборщиков плодов, живущих в лесу, — с другой. И здесь и там есть незначительные исключения, но мы должны сосредоточиться на одном очень важном исключении: голой обезьяне — человеке. До какой степени он смог видоизмениться, сочетать своё наследие пожирателя фруктов с новоприобретённым свойством плотоядного? Каким именно животным он стал в результате этого сочетания?
Для начала отметим, что он обладал неподходящим для жизни на земле аппаратом чувственного восприятия. Обоняние у него было слишком неразвитым, слух недостаточно острым. Физически человек не годился для испытаний на выносливость и для молниеносных бросков. Он был скорее конкурирующей, чем сотрудничающей личностью; ни планировать, ни сосредоточиваться он не умел. Но, на своё счастье, он обладал великолепным мозгом и превосходил умом своих соперников — плотоядных. Тело его приобрело вертикальное положение, руки и ноги изменились, умственные способности развились ещё больше. Он использовал их во всю мочь, и у него появился шанс выжить.
Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, и это изменение отразилось на других сторонах повседневной жизни голой обезьяны, что видно из последующих глав. В данный момент нас интересует, каким образом были достигнуты эти результаты и как они сказались на поведенческих привычках голой обезьяны, касающихся охоты и питания.
Поскольку битву надо было выигрывать головой, а не силой, должен был произойти резкий эволюционный скачок, который значительно увеличил бы умственные возможности голой обезьяны. Произошло нечто необычное: обезьяна-охотник стала инфантильной обезьяной. Этот эволюционный приём не нов: он применялся в ряде совершенно разных случаев. Проще говоря, этот процесс (называемый неотения) обозначает способность организмов сохранять особенности разных стадий своего развития и во взрослом состоянии. (Известным примером является аксолотль, род саламандры: он может всю жизнь оставаться головастиком и способен размножаться в таком состоянии.)
Каким образом процесс неотении помогает мозгу примата расти и развиваться, можно понять, рассматривая нерожденного детёныша обычной обезьяны. Мозг зародыша обезьяны быстро увеличивается в размерах и развивается. Когда животное рождается, его мозг успевает достичь 70% величины мозга взрослой особи. Остальные 30% быстро набираются в течение первых шести месяцев жизни животного. Даже у детёныша шимпанзе рост мозга заканчивается через год после его рождения. Если сравнить с нашим видом, то мы обнаружим, что при рождении наш мозг составляет лишь 23% от размера мозга взрослого индивида. Быстрое его увеличение продолжается в течение первых шести лет жизни, а весь процесс роста мозга прекращается лишь на двадцать третьем году.
Выходит, что у нас с вами процесс роста мозга продолжается приблизительно в течение десяти лет после того, как мы достигли половой зрелости. Однако у шимпанзе он заканчивается за шесть или семь лет до того, как животное становится способным к размножению. Это объясняет, что́ мы имеем в виду, когда говорим, что мы стали инфантильными обезьянами; однако необходимо определить, что это значит. Мы (вернее, наши предки — обезьяны-охотники) стали инфантильными лишь в одном отношении, но не в других. Темпы развития различных наших качеств шли неодинаково. В то время как наши органы размножения быстро развивались, темпы роста мозга отставали. То же происходило и с остальными компонентами нашего организма: одни из них развивались очень медленно, другие понемногу, третьи вовсе не развивались. Иными словами, шёл процесс дифференцированного инфантилизма. После того как возникла эта тенденция, естественная селекция способствовала замедлению роста любых компонентов взросления животного, что способствовало его выживанию во враждебной и сложной новой среде. Мозг был не единственным элементом организма, подвергшимся изменениям. Произошли изменения и в осанке животного. У неродившегося млекопитающего ось головы находится под прямым углом к оси туловища. Если бы детёныш появился на свет в таком положении, то его голова смотрела бы вниз при передвижении на четырёх конечностях. Однако перед самым рождением ось головы разворачивается назад и совпадает с осью тела. Родившись и начав ходить, он смотрит вперёд, как и полагается. Если бы такое животное начало ходить на задних лапах, находясь в вертикальном положении, то его голова смотрела бы в небо. Следовательно, для животного с вертикальным положением тела, каковым является крупная обезьяна-охотник, важно было сохранить то положение головы, какое имел его зародыш. Поэтому, несмотря на новое положение тела при передвижении, его голова должна была смотреть вперёд. Именно это и произошло. Перед нами пример неотении, при которой положение зародыша сохранилось и у взрослой особи.
Таким образом можно объяснить возникновение и других физических особенностей обезьяны-охотника: длинную стройную шею, плоское лицо, небольшие зубы (и их позднее появление), отсутствие тяжёлых надбровных дуг и отсутствие вращательных функций больших пальцев ног.
Тот факт, что многие особенности животного, существовавшие у него в зародышевом состоянии, оказались потенциально полезными для обезьяны-охотника, и явился эволюционным прорывом, в котором наша обезьяна так нуждалась. Она сумела обзавестись мозгом необходимой величины и подходящим телом. Это существо, находясь в вертикальном положении, могло бегать и удерживать в своих руках оружие. В то же самое время у него развивался мозг, позволявший усовершенствовать это оружие. Более того, существо не только научилось манипулировать различными предметами, но и имело более продолжительный период детства, в течение которого могло перенимать навыки у родителей и других взрослых особей. Детёныши мартышек и шимпанзе — игривые, любознательные и изобретательные существа, но этот период у них быстро проходит. В этом отношении детство голой обезьяны продолжалось до самого полового созревания. У неё было достаточно времени, чтобы подражать и усваивать навыки, выработанные поколениями предков. Недостаточно развитый инстинкт и малая физическая сила с лихвой компенсировались сообразительностью и подражательными способностями. Человек мог перенимать опыт своих родителей, чего не умело делать никакое другое животное.
Однако одного обучения было недостаточно. Требовалась генетическая поддержка. Этот процесс должен был сопровождаться коренными биологическими изменениями в природе обезьяны-охотника. Если бы можно было просто взять типичного обитателя леса — питающегося фруктами примата — и наделить его крупным мозгом и туловищем охотника, то ему было бы трудно стать удачливой обезьяной-охотником, не претерпев дополнительных видоизменений. Его основные поведенческие привычки оказались бы ошибочными. Животное могло бы разумно мыслить, разрабатывать очень толковые планы, но его основные инстинкты не вписывались бы в общую картину. Полученные в результате обучения навыки работали бы против его естественных склонностей, причём не только в отношении питания, но и в отношении его социального, агрессивного и сексуального поведения и всех других аспектов его прежнего существования в качестве примата. Если бы и здесь не произошли генетически управляемые изменения, то новое воспитание молодой обезьяны-охотника стало бы непосильной задачей. Культурной подготовкой можно достичь многого, однако как бы превосходно ни функционировали мозговые центры, необходима значительная поддержка снизу.
Если мы оглянемся назад и посмотрим на различия между типичным плотоядным и типичным приматом, то сможем понять, как это всё приблизительно происходило. Развитое плотоядное отделяет действия, связанные с поиском пищи (охота и убийство), от действий, связанных с питанием. И те и другие превратились в две обособленные системы мотивации, лишь частично зависящие друг от друга. Это произошло из-за того, что весь процесс слишком длителен и трудоёмок. Процесс питания слишком отдалён по времени, поэтому процесс убийства должен стать наградой сам по себе. Исследование представителей семейства кошачьих показало, что их действия подразделяются на несколько этапов. Поймать добычу, убить, приготовить (ободрать), съесть её — каждое из этих действий обусловлено независимой мотивацией. Если достигнута одна цель, то это не означает, что автоматически достигаются и все остальные. Такой порядок следовало менять, и, говоря об обезьяне-охотнике, менять коренным образом. Охота сама по себе должна была стать наградой, она более не могла выступать в качестве аппетитной приманки, завершающейся трапезой. Возможно, как и в случае с кошачьими, охота, убийство и приготовление пищи должны были стать самостоятельными этапами, каждый из которых имеет своё завершение, а завершение одного из них не должно было подавлять желание завершить другие. Если мы изучим (что мы и проделаем в одной из последующих глав) поведение при кормёжке современных голых обезьян, то обнаружим множество указаний на то, что нечто подобное действительно происходило.
