Генетический детерминизм также не несет никакой угрозы политическим свободам. Противоположностью демократии является политический волюнтаризм, а не наследуемость человеческой натуры. Мы лелеем демократию, поскольку она позволяет нам реализовать свои врожденные персональные особенности, но как только сталкиваемся со сложностями жизни, пытаемся оправдаться предопределенностью этих событий. Один исторический пример: в феврале 1994 года гражданин США Стивен Мобли (Stephen Mobley) жестоко убил менеджера пиццерии Джона Коллинза (John Collins), за что был приговорен к смертной казни. В апелляции к верховному суду о замене смертной казни на пожизненное заключение адвокат Мобли попытался обратиться к генетике. Адвокат утверждал, что поскольку в родословной Мобли было много убийц и преступников, он убил человека не по своей воле, а потому, что на это толкнула его генетическая предрасположенность к убийству. Впервые в истории была сделана попытка использовать генетический детерминизм для оправдания поступков виновного.
Мобли был бы рад отказаться от дарованной природой свободы выбора и пытался свалить все на генетическую предопределенность. Впрочем, так поступают все преступники, которые пытаются разыграть из себя перед судом душевнобольных. Так же поступает ревнивый супруг, заявляя, что убил неверную жену в состоянии аффекта, не ведая, что творит. Этим же пытаются оправдать свою измену неверный муж или жена. Так же и мать пытается оправдать своего ребенка, объясняя все влиянием дурной компании, и мы с вами легко соглашаемся с тем, что в наших личных неудачах виноваты родители с их неправильным воспитанием. Точно так же политики пытаются объяснить преступность в обществе дурным наследием прошлого, а экономисты в кризисах винят врожденное паникерство потребителей. Так же биографы в своих трудах стараются откопать корни неблаговидных поступков своих героев в событиях детства. И точно так же ведут себя все те, кто пытается разглядеть свою судьбу в гороскопах. Во всех перечисленных случаях люди пытаются уйти от проблемы, спрятавшись за детерминизм. Видимо, именно этим стремлением уйти от ответственности можно объяснить такое широкое распространение учений о факторах, как генетических, так и социальных, предопределяющих судьбу человека помимо его воли[212].
Полная ответственность человека за свои поступки — необходимое условие для существования правосудия. Но это такая же фикция, как и предположение о предопределенности поступков человека. Человек сам принимает решение, как поступить в той или иной ситуации, но эти решения принимаются в соответствии с наклонностями характера, которые в свою очередь предопределяются генетическими и социальными факторами. Это противоречие известно как дилемма Юма, названная так по имени Дэвида Юма (David Hume), который обозначил ее, но так и не смог разрешить: «Если наши поступки закономерно предопределены, то мы не ответственны за них; если же наши поступки случайны, то мы также не можем за них отвечать». Здравый смысл подсказывает нам, что оба допущения ошибочны.
Христианский мир решает данную дилемму уже на протяжении двух тысячелетий, хотя в Библии этот вопрос поднимался еще раньше. Казалось бы, что Бог, по определению, отрицает свободу воли, так как все в мире происходит по его воле. Но без свободы выбора теряет смысл понятие греха и персональной ответственности человека за свои поступки. Поэтому в религии свобода воли присутствует и рассматривается как дар Божий человеку, чтобы человек мог сделать свой выбор между добродетелью и грехом.
Кстати о вере. Некоторыми биологами-эволюционистами недавно было высказано предположение, что вера в Бога — это выражение одного из основных универсальных инстинктов человека. Даже была обнаружена группа генов, которой приписывается связь с силой веры. (Есть даже сведения, что в височных долях мозга существуют нервные узлы, размер и активность которых непосредственно влияли на силу религиозных верований человека, а фанатичная вера часто сопутствует эпилепсии, очаг которой находится в височной доли мозга.) Религиозный инстинкт может быть не чем иным, как побочным продуктом еще более глубокой инстинктивной веры в то, что в природе ничего не происходит само по себе, даже удар молнии. Эта вера развивалась вместе с сознанием человека и его представлений о себе. Если с горы сорвался камень и чуть было не пришиб человека, то для мозга гораздо проще решить, что кто-то неведомый пытался убить его, чем представить себе, что жизнь могла оборваться из-за нелепой случайности. Даже наш язык построен на принципе антропоморфизма окружающей среды. Я говорил вам, что гены делегировали свои полномочия мозгу. На самом деле ничего подобного они не делали и делать не могли. Просто так произошло и закрепилось эволюционно.
Э. О. Уилсон (E. O. Wilson) в своей книге «Стечение обстоятельств» (Consilience: The Unity of Knowledge) полагает, что наша мораль представляет собой закодированное выражение наших врожденных инстинктов. По его представлениям моральность предопределена врожденными инстинктами. «Правильно то, что естественно», — говорит он. Это ведет к парадоксальному выводу: если вера в Бога естественна, то она верна, независимо от того, есть Бог или его нет. Впрочем, сам Уилсон нарушил собственный принцип инстинктивной предопределенности человеческой морали и из набожного человека в молодости превратился в агностика. Даже человек, верящий в детерминизм, легко может избежать детерминизма в своей жизни, когда ему это удобно. Как же разрешить этот парадокс? Если наше поведение не случайно, то оно закономерно, т. е. чем-то предопределено, а значит не свободно. Но каждый день мы доказываем свою свободу выбора в очень важных и рутинных ежедневных поступках. Чарльз Дарвин описывал свободу воли как заблуждение, вызванное нашей неспособностью проанализировать источники собственных мотивов[213]. Современные дарвинисты, такие, как Роберт Триверс (Robert Trivers), даже пытались объяснить, как это заблуждение возникло в ходе эволюции. Пинкер (Pinker) называл свободу воли «идеализацией человеческого бытия, без которого невозможна игра в этику». Писательница Рита Картер (Rita Carter) назвала свободу выбора иллюзорным побочным продуктом мышления. Философ Тони Ингрэм (Tony Ingram) говорил, что свобода воли — это что-то, что мы подразумеваем у других по отношению к нам, от нежелания мотора лодки заводиться до непослушания наших детей, наделенных нашими же генами.
Мне кажется, что сейчас мы подошли намного ближе к разрешению парадокса свободы выбора и детерминизма поведения человека. Вспомните, как при рассмотрении хромосомы 10 я описывал ответ организма на стресс как реализацию генов в ответ на определенные сигналы из окружающей среды. Гены могут влиять на поведение, но, выбирая то или иное поведение, человек влияет на свои гены. Цепь событий замкнулась. В системах с циклической взаимосвязью простая цепочка взаимосвязанных событий может привести к непредвиденному результату.
Великий французский математик и последователь Ньютона Пьер-Симон де Лаплас (Pierre-Simon de Laplace) как-то сказал, что если бы ему были известны положение и скорость всех молекул во Вселенной, он бы мог предсказывать будущее. Хотя он подозревал, что будущее все равно будет скрыто от него, понять, почему это происходит, не мог. Можно было бы предположить, что ответ лежит на субатомном уровне квантовой механики, где свойства и отношения частиц вероятностны и мир не напоминает систему ньютоновских бильярдных шариков. Но такой ответ мало что нам дает, поскольку мы существуем не в субатомном мире, а в мире ньютоновской механики. Очень трудно предположить, что наша воля каким-то образом может быть связана с принципами неопределенности Гейзенберга. Мое решение написать эту главу совсем не напоминало игру в кости. Да и вообще, свободный выбор очень слабо напоминает случайность. Как раз наоборот, это закономерное решение, принятое нами на основе определенных фактов[214].
Лаплас нашел бы ответ на свой вопрос, если бы знал теорию хаоса. В отличие от квантовой физики в основе данной теории положена не случайность. Хаотическая система определяется математиками как детерминистическая, а не случайная. И, в то же время, теория предполагает, что даже если вам известны параметры всех элементов системы, вам не удастся однозначно предсказать ход ее развития из-за того, что элементы сложным образом взаимодействуют друг с другом и постоянно меняют свои параметры. Даже системы с незначительным числом элементов могут вести себя хаотично, если в них реализован принцип рефлексивности — одно событие устанавливает стартовые условия для целого каскада других событий, в результате чего одно незначительное событие может иметь глобальные последствия. Примерами хаотических систем могут быть динамика изменения котировок акций на бирже, долгосрочный прогноз погоды и фрактальная геометрия береговой линии. Во всех этих примерах общая динамика процесса вполне прогнозируема, но никогда невозможно рассчитать отдельные нюансы и краткосрочные события. Мы с уверенностью можем сказать, что зимой будет холоднее, чем летом, но каждый год люди гадают, будет ли снег на Рождество.
