Ознакомительная версия.
По Джеймсу, Гейльброннеру и Аллоне, сущность деперсонализации состоит в особых расстройствах висцеральных, телесных ощущений. Шторх, следуя за Вернике, тоже разделяет восприятие на два элемента — на специфически чувственное и органическое, образованное ощущением мышечной активности.
Список «лягушачьих трудов» Ив. Мих. Сеченова:
«Исследование центров, задерживающих отраженные движения в мозгу лягушки» (1863), «О механизмах в головном мозгу лягушки, угнетающих рефлексы» (1907, опубликована в 1863 на нем. яз.), «Еще о центрах, задерживающих отраженные движения у лягушки» (1864), «Новые опыты о задерживающих механизмах в мозгу лягушки, опровергающих исследования, произведенные в лабораториях Шиффа» (1865, нем. яз.), «Новые опыты над головным и спинным мозгом лягушки» (1865), «Еще о задерживании отраженных движений у лягушки» (1865, нем. яз.), «О нервных путях, связывающих передние и задние конечности лягушки» (1865, нем. яз.), «Дальнейшее добавление к вопросу о строении спинного мозга у лягушки» (1866, нем. яз.), «Об электрическом и химическом раздражении чувствующих спинномозговых нервов лягушки» (1868).
Necessario notare, что гемолимфа у части насекомых химически столь своеобразна, что используется и как защита. К примеру, у саранчовых и части чешуекрылых при возникновении опасности «гемолимфа выбрызгивается из тела и, попадая на кожу человека или животных, может вызывать очень сильное ее раздражение» (Свидерский В. Основы нейрофизиологии насекомых, 1980). Нервные механизмы, способствующие этим выбросам, самым первым описал Пьер Лионне в своем труде «Traite anatomique de la chenille qui ronge le bois de saule». (См. илл. 73.)
Единственный в СССР открытый противник части идей И. П. Павлова, академик Иван Соломонович Бериташвили (1885-1974) — «расщепил» загадку торможения на множество «подвопросов» и позиций, предположив наличие различных механизмов возбуждения и торможения для различных типов нейронов и, соответственно, синаптических соединений. Гипотеза И. С. Бериташвили тоже не является бесспорной, но подкупает простотой, точностью и логичностью, что прекрасно иллюстрируют таблицы из его труда «Нервные механизмы поведения высших позвоночных животных» (1961). (См. илл. 74-75.)
При этом необходимо учесть, что Фултоном анализировалась «ярость», т.е. сложно архитектурированная совокупность рефлексов, уже готовый «продукт» лимбической системы. (Она может быть спутником или составляющей любой из известных агрессий). Зависимость лимбической системы от ретикулярной формации в известном смысле достаточно очевидна. Igitur, возникшее возбуждение могло быть следствием как травмации части лимбической системы, так и следствием разрыва связи части этой системы с управляющей ею ретикулярной формацией.
Предположение, что подобный фантазийный организм состоял бы из одной только гигантской пасти, когтей, педицелляриев, жал и рогов не может быть рассмотрено даже в самом теоретическом варианте. Дело в том, что любой пищеварительный акт, да и акт захвата пищи, укуса, поражения жалом, простого заглатывания — в значительной степени регулируется процессами торможения, т.е. наш концентрат «чистого возбуждения» был бы полностью нежизнеспособен. В качестве сгустка
Илл. 73. Гравюры из трактата об анатомии жуков Пьера Лионне (Pierre Lyonnet) «Traite anatomique de la chenille qui ronge
le bois de saule» (1760)
нервной протоплазмы он тоже не мог бы просуществовать, т.к. и протоплазма нуждается в питании, а любые процессы насыщения, основанные на чистом возбуждении, физиологически невероятны.
50 Примерный латинский аналог «страстности» (в нашем контексте) — nervus vivendi. Это словосочетание, конечно, точнее русского слова, но оно подразумевает чуть ли не одушевленность той самой побуждающей силы, что, все же, маловероятно. В любом случае остается нерешенным вопрос — чья это страстность: самого ли организма или все же того эволюционного процесса, который уже три миллиарда лет зачем-то творит и развивает органическую жизнь в нашем bella latebricola.
Илл. 74. Схема общего коркового торможения
Дан 1 слой коры и два пирамидных нейрона. Дендриты покрыты шипиками, а тело клетки — гли- яльными элементами (gl) и синапсами (S) от вставочных и ассоциационных нейронов. Раздражается поверхностный слой коры; место раздражения отмечено стрелкой. Отсюда по нервным волокнам ассоциационных (Aff, ass) и горизонтальных (Нс) нейронов возбуждение распространяется по поверхностному слою и активирует разветвление апикальных дендритов, а также вставочный нейрон, через который дополнительно активирует апикальный дендрит. Активные участки дендритов отмечены плюсом и минусом (плюс внутри, минус снаружи). Направление возникающих биотоков через дендриты, клетку и межклеточную среду обозначено стрелками. Они пересекают синаптические участки на теле клетки (5) с тем большей плотностью, чем ближе эти участки к основанию апикального дендрита. Возбуждение, распространяясь по I слою коры, активирует сначала один пирамидный нейрон (Р1), а затем — другой (Р2). На нейрон Р2 оно оказывает меньше влияния. При выходе электротонических токов из клетки в синоптических участках происходит анэлектротоническое блокирование синапсов. Наверху и посередине около каждого пирамидного нейрона дается кривая регистрируемого из этого участка биотока (Беритов)
Илл. 75. Схема возбуждения пирамидной клетки и торможения ее дендритов, а также соседней пирамидной клетки
Как и на предыдущем рисунке, даны I слой коры и два пирамидных нейрона. Через синапсы, обозначенные плюсом и минусом, происходит возбуждение клетки. Схема представляет активное состояние клетки в результате воздействия единичных импульсов через несколько синапсов. Выходящий из клетки суммарный клеточный ток возбуждает холмик аксона несколько раз и одновременно производит анэлектротоническую блокаду аксодендритных синапсов. От возбуждения нейрона (Р1) через его горизонтальную коллатераль активируются базальные дендриты соседнего нейрона (Р2). При этом здесь возникают электротонические токи, которые, входя в клетку, а затем выходя из нее через синаптические участки, должны производить анэлектротоническое угнетение синапсов. На схеме приводятся также кривые отводимых от коры электрических потенциалов. На возбужденных синапсах (с минусом) дается по одному быстрому биотоку возбуждения, на аксоне клетки — одна медленная волна (от суммирования местных электрических потенциалов клетки) и на фоне ее три быстрых колебания от трехкратного возбуждения аксона под влиянием этой медленной волны. На горизонтальной коллатерали отмечено три быстрых колебания от троекратного возбуждения, распространяющегося из аксона пирамидной клетки Р1. У пирамидной клетки Р2 изображена отрицательная медленная волна, которая должна была возникнуть от активации базальных дендритов, под влиянием импульсов из означенной горизонтальной коллатерали. Наверху, над разветвлением апикальных дендритов, изображены положительные потенциалы, выражающие гиперполяризацию апикальных дендритов благодаря блокаде аксодендритных синапсов (Беритов)
К сожалению, первобытное состояние генетики, которая до сих пор развлекается «расшифровками» или рисованием забавных «цепочек», не дает пока возможности ответить на этот вопрос хоть с какой-то долей определенности.
Эмиль Дюбуа-Раймон (1818-1896) обозначил семь мировых загадок, которые не будут решены наукой: Ignoramus et ignorabimus (не знаем и не узнаем). В их числе, кажется, шестым пунктом — происхождение мышления. Следующим, седьмым пунктом неразрешаемых загадок у Дюбуа-Раймона идет пресловутая «свобода воли». Разговор о свободе воли биологической структуры, непреложно предназначенной «природой вещей» к умиранию, и зависимой от тысячи обстоятельств, начиная с воздействия микроорганизмов, нелеп по сути. Можно было бы говорить не о «свободе воли», а о «свободе роли» в социальной игре. (Хотя и эта свобода очень относительна.)
Istic я сознательно допускаю небольшую и не слишком принципиальную ошибку; разумеется, первые мягкотелые многоклеточные или вторичнополостные, а затем уже (к примеру) асафусы — все они тоже имели эту функцию, но были крайне ограничены в возможностях проявления понятного нам поведения. Жизнь до терапсид и пеликозавров имела все те же принципы, что и после них, но, вероятно, не имела той наглядности, которая нам необходима для иллюстрации гипотезы.
Necessario notare, что обостренное пристрастие к термину «инстинкт» прямо пропорционально склонности автора к фантазиям или психологии. Прекрасным примером могут служить как изобретатель «психоанализа» Фрейд, так и авторы «охотничьих рассказов» Вагнер, Ромене, Морган и пр. Это имеет объяснение: широкое использование эффектного, но бессмысленного термина, не имеющего вообще никакой нейрофизиологической трактовки, позволяет обобщать, создавая фантазийные конструкции, готовые «обслужить» любую произвольную тенденцию сочинителя.
Ознакомительная версия.
