Я, разумеется, проигрывал далеко не всегда, но выигрыши были такими, что никак не позволяли мне сократить долги. По мере того как дела шли все хуже и хуже, я начал чувствовать, что впервые в жизни меня покидает мужество.
Мне стало казаться, что именно во мне источник всех неприятностей. Мне пришлось от миллионов и яхт перейти к скромной жизни в долг. Это было достаточно неприятно, но я не предавался жалости к себе. Мне несвойственно терпеливое ожидание момента, когда время и Провидение облегчат мои страдания. Поэтому я занимался анализом проблемы. Было совершенно понятно, что единственный выход - это заработать деньги. Для этого мне был нужен просто успех в торговле. Я знал успех до того и был полон уверенности, что добьюсь успеха еще раз. В прошлом мне неоднократно случалось раскручиваться почти с нуля до сотен тысяч. Рано или поздно рынок опять даст мне такую возможность.
Я убедил себя, что все неправильное было во мне, а не в рынке. Но что же во мне было не в порядке? Я ставил перед собой этот вопрос точно так же, как и всегда при необходимости проанализировать различные стороны проблем, возникающих в ходе торговли. Спокойно размышляя об этом, я пришел к выводу, что хуже всего то, что меня тревожат мои долги. Это создавало напряжение и беспокойство, от которых я не мог освободиться. Нужно понять, что дело было не просто в осознании факта задолженности. Любой деловой человек в ходе обычных деловых операций берет кредиты. Большая часть моих долгов была именно такого рода. Они возникли в результате того, что условия оказались для меня неблагоприятными. Это было так же нормально и естественно, как для торгового парусника необычно долгое отсутствие попутного ветра.
Понятно, что чем дольше все это длилось, а я все никак не мог вернуть свои долги, тем мое отношение к ним делалось все менее философским. Что и понятно - на мне висело более миллиона долларов, и все в результате неудачных операций с акциями. Большинство моих кредиторов вели себя очень прилично и не доставали меня, но были двое, которые просто терзали меня. Всякий раз, как мне случалось выиграть, они возникали как чертик из бутылки, и всегда с одним и тем: сколько всего и где их деньги. Одному из них я был должен восемьсот долларов. Так вот он угрожал судебным преследованием, арестом домашней обстановки и т. п. Невозможно понять, с чего он решил, что я просто припрятал деньги. Может, все дело было в том, что я не был внешне похож на театрального побирушку, погибающего от истощения.
Чем больше я углублялся в анализ проблемы, тем яснее видел, что дело не в умении понимать ленту, а в умении понимать самого себя. В результате трезвого и хладнокровного анализа я пришел к выводу, что, пока я пребываю в состоянии тревоги и напряженности, я никогда ничего не достигну, и столь же несомненным было то, что, пока я не расплачусь с долгами, я не выйду из состояния напряженности. Мне мешало, что кредиторы могут доставать меня или требовать своей доли, когда я еще не набрал денег для игры с приличным размахом. В какой-то момент все сделалось настолько ясным, что я сказал себе: «Нужно пройти через банкротство». А как еще я мог разгрузить голову?
Все звучит просто и разумно, не так ли? Но в действительности это было нечто ужасное. Меня просто тошнило от всего этого. Меня выкручивало наизнанку при мысли, что меня не так поймут. Ведь меня лично сами по себе деньги никогда особенно не интересовали. Никогда никакая сумма не казалась мне достойной того, чтобы лечь за нее костьми. Но при этом я знал, что не все так к этому относятся. Знал я, разумеется, и то, что, если я опять встану на ноги, я расплачусь со всеми, потому что обязательства деться никуда не могут. Но знал я и то, что, если не смогу обращаться с деньгами достаточно свободно, я никогда не смогу вернуть этот миллион.
Собравшись с духом, я отправился договариваться с кредиторами. Для меня это все было очень мучительно, поскольку большинство кредиторов были моими личными друзьями или старыми знакомыми.
Ситуацию я объяснил с предельной откровенностью. Я сказал: «Господа, я делаю это не потому, что не желаю расплатиться с вами. Наоборот. Но ради вашего же блага и ради моего собственного я должен развязать себе руки, чтобы заработать денег. Я обдумываю это решение уже больше двух лет, но до сих пор мне просто не хватало духу, чтобы вот так открыто и честно обо всем рассказать. Для всех нас было бы много лучше, если бы я решился на это раньше. Я решительно не могу торговать с прибылью, пока надо мной висят и меня мучают эти долги. Сейчас я, наконец, решился на то, что следовало сделать год назад. И это единственная причина того, что я сейчас делаю».
Реакция оказалась поразительно единодушной. Я услышал следующее, причем говоривший представлял не себя лично, а свою фирму. «Ливингстон, - было сказано мне, - мы понимаем. Ваша позиция совершенно прозрачна. И я скажу, что мы намерены сделать: мы прощаем вам долги. Пусть ваш адвокат подготовит нужную бумагу, а мы ее подпишем».
Именно это я услышал от всех главных кредиторов. Вот еще одна из характерных особенностей Уолл-стрит. Это не было проявлением безответственного добродушия или солидарности коллег по бизнесу. Это было по-настоящему интеллигентное решение, это было трезвое и деловое понимание ситуации. Я был очень признателен всем за проявление одновременно доброжелательства и здравого смысла.
Эти кредиторы простили мне долги более чем на миллион долларов. Но два мелких кредитора не подписали соглашения. Об одном из них я уже упоминал, я был должен ему восемьсот долларов. Кроме того, я был должен шестьдесят тысяч долларов одной обанкротившейся брокерской фирме, с преемниками которой у меня связей не было, и они день и ночь теребили меня. Впрочем, мне кажется, что, если бы они даже захотели последовать примеру главных кредиторов, суд не позволил бы им подписать соглашение. Как бы то ни было, мои официальные долги составили не более ста тысяч долларов, хотя на самом деле я был должен более миллиона.
Крайне неприятным оказалось читать о собственном банкротстве в газетах. Я всегда платил по долгам, и эта новая ситуация меня просто убивала. Я был уверен, что если останусь жив, то когда-нибудь выплачу все сполна, но читатели газет ведь этого не могли знать. После этих публикаций мне было стыдно выходить из дому. Но сейчас все это давно сгладилось, и по-настоящему памятным осталось чувство освобождения - мне в затылок больше не будут дышать люди, не понимающие, что для успеха на бирже нужны спокойствие и чувство независимости.
Теперь, когда я обрел внутреннюю свободу, необходимую для возможности успеха на бирже, надо мной не висел груз долгов, первой задачей стало найти деньги для маржи. Фондовая биржа была закрыта с 31 июля до середины декабря 1914 года, и Уолл-стрит пребывала в запустении. Не было денег, не было никаких сделок. Я уже был должен всем своим друзьям, и поэтому мне было неловко опять просить их о помощи, тем более что в тогдашней ситуации никто не располагал достаточными возможностями для этого.
Поскольку фондовая биржа была закрыта, ни один брокер был не в силах чем-либо мне помочь, так что добыча денег превращалась в почти неразрешимую задачу. Я делал попытки в разных направлениях, но все было бесполезно.
Наконец я дошел до того, что обратился к Дану Уильямсону. Это было в феврале 1915 года. Я объяснил ему, что избавился от кошмара висящих надо мною долгов и чувствую себя в состоянии вести торговлю, как встарь. При этом разговоре в голове у меня все время вертелось, что, когда я был нужен ему, он предложил мне двадцать пять тысяч долларов безо всяких просьб с моей стороны.
Ну а теперь, когда я просил его о помощи, он ответил: «Когда найдете для себя что-либо привлекательное и захотите купить пятьсот акций, полный вперед, я вас поддержу».
Я поблагодарил, и мы расстались. Когда-то он помешал мне сделать кучу денег, а его контора неплохо заработала на моих комиссионных, так что, признаюсь, меня обидело, что в этот раз «Уильямсон и Браун» отказали мне в приличных деньгах для раскрутки. Я намеревался начинать с большой осторожностью. И если бы я мог крутить ставкой покрупнее, чем пятьсот акций, я бы пошел в гору легче и быстрее. Но уже и это был шанс опять встать на ноги, и я отлично отдавал себе в этом отчет.
После разговора с Уильямсоном я внимательно проанализировал ситуацию вообще и мое положение в особенности. Котировки в целом росли. И это понимал не только я, но и тысячи других торговцев. Но все мои возможности были ограничены предложением оплатить маржу за пятьсот выбранных мною акций. Так что запас прочности у меня был просто нулевой. Я не мог допустить ни малейшей ошибки на первых шагах. Первая же ставка должна принести мне прибыль. Мне были необходимы реальные деньги. Я понимал, что, пока я не буду распоряжаться достаточными средствами, не смогу действовать расчетливо и наверняка. Без достаточно большой маржи просто невозможно осуществлять хладнокровную и бесстрастную тактику игры, которая держится на возможности небольших потерь на проверку рынка, открывающих возможность делать большие ставки почти наверняка.
