ПЕРВАЯ ПЯТНИЦА (пятое заседание)
Платон «Республика», книги I и II, вместе с «Мелийским диалогом» из «Истории Пелопоннесской войны» Фукидида
и
ПЕРВАЯ СУББОТА (шестое заседание)
Макиавелли «Государь»
Я объединил эти два дня, потому что чтения привели нас к обсуждению двух великих вопросов: что такое справедливость и как справедливость связана с целесообразностью.
Ответить на первый вопрос легче. Помогает всего одна строчка в сочинении Платона. Он полагает, что справедливость — это воздаяние человеку того, что он заслуживает и на что имеет непреложное право. Если это и не полный ответ или если он подразумевает и дальнейшие вопросы о том, что означают «заслуги» и «право», то по крайней мере это начало ответа.
Второй вопрос всегда вызывает недоумение, так как Платон очень энергично его ставит, но даже не пытается ответить. Вопрос таков: почему я должен быть справедливым? Что хорошего в справедливости для меня лично? Стану ли я более счастливым, если буду справедлив к другим людям? Короче, целесообразно ли быть справедливым?
Усвоив платоновское изложение проблемы, мы приходим в недоумение от рекомендаций, которые дает государю Макиавелли относительно целесообразности и нецелесообразности добродетели на троне. Целесообразно ли быть справедливым правителем, если большинство людей дурны? Действительно ли люди дурны в большинстве своем или просто дурны по большей части? Если это так, то как целесообразно управлять ими? Если же нет, то, может быть, целесообразно быть справедливым?
ВТОРОЙ ПОНЕДЕЛЬНИК (седьмое заседание)
Софокл «Антигона» (V век до нашей эры)
Мелвилл «Билли Бадд» (XIX век)
Мартин Лютер Кинг «Письмо из Бирмингемской тюрьмы» (XX век)
Возможно, мне не удастся адекватно подытожить великолепную и запутанную дискуссию, возникшую после прочтения греческой трагедии. Здесь я хочу остановиться только на одном пункте: мы понимаем, что суть этой трагедии Софокла заключается в неизбежности выбора между двумя одинаково ужасными вариантами. С тем же мы сталкиваемся и в «Письме из Бирмингемской тюрьмы» Мартина Лютера Кинга, которое открывает нам глаза на тот же трагический выбор, с которым столкнулась Америка в конфликте между справедливостью и целесообразностью в отношении к своим чернокожим гражданам.
За те четыре дня, что я здесь упомянул лишь мельком, мы очень многое поняли о проблемах демократии и капитализма в XX веке. К сожалению, у меня нет времени останавливаться на подробностях этого обсуждения. Теперь, без всякой суеты, я обращусь к оставшимся пяти дням, в течение которых мы разбирали вопросы свободы в ее отношении к законам и правлению, а также базовые проблемы, касающиеся производства и распределения материальных благ, и проблемы владения собственностью. Проблемами свободы мы занимались на заседании второго вторника.
ВТОРОЙ ВТОРНИК (восьмое заседание)
Джон Локк «Второй трактат о гражданском правлении», 1689
Джонатан Ваучер «О гражданских свободах», 1775
Джон Стюарт Милль «О свободе», 1863
Два вопроса, направившие ход нашего обсуждения этих трех текстов, таковы: во-первых, изложены ли в этих произведениях одна или несколько концепций свободы; во-вторых, если таких концепций несколько, то насколько они отличаются друг от друга в толковании отношения свободы к законодательству и образу правления. Исследование этих вопросов заставляет вспомнить о проблемах, с которыми мы столкнулись, обсуждая отношение свободы и равенства, а также обсуждая проблемы, касавшиеся образа правления. Мы сможем быстро суммировать достигнутое в ходе чтения и обсуждения этих материалов, если разберемся в сути взглядов каждого из трех авторов.
Джонатан Ваучер, консервативный проповедник, отправлявший службу в американских колониях, пытался убедить свою паству не бунтовать против короля и парламента. Его взгляд на правление заключался в том, что король правит по божественному праву, так как является наместником Бога на земле. Он читал «Второй трактат» Джона Локка, но все эти разговоры о свободе в условиях власти правительства, учрежденного с согласия подданных, о неотчуждаемых естественных правах, включая право на несогласие и даже на восстание, ни на йоту не поколебали его взглядов. Свобода, по мнению Ваучера, — не возможность делать то, что нравится, но возможность делать то, что должно; поскольку же закон, божественный или королевский, полагает, что должно делать и чего не должно, постольку свобода состоит в действиях, согласующихся с законом. Сферы закона и свободы (поведения, предписанного законом, и поведения, воплощающего свободу) полностью совпадают. Все остальное является привилегией, и действия, направленные на достижение собственного удовольствия, суть не что иное, как привилегии, а не воплощение свободы.
Ваучер выражает крайний взгляд, и, анализируя тексты, мы скоро убедимся, что Джон Стюарт Милль, великий поборник либерализма в XIX веке, находится на противоположном полюсе. Свобода, по мнению Милля, состоит в возможности для любого человека делать то, что ему нравится, при условии, что своими действиями он не причиняет вреда другим индивидам или сообществу. Так как целью закона является запрещение поведения, вредоносного для всего общества или для его членов, то те, кто повинуется закону, несвободны. Не является свободным и преступник, нарушающий закон, ибо преступное поведение — это не свобода, а привилегия. В то время как Ваучер не разделял сферы закона и свободы, для Милля эти вещи взаимно исключали друг друга. Больше всего нас поражают те места, где Милль утверждает: при расширении сферы закона уменьшается сфера свободы, и наоборот. Чем больше становится законодательных актов и предписаний, тем менее свободными мы оказываемся. Желая для людей максимально возможной свободы, Милль призывает к минимальному вмешательству государства в жизнь общества. Это вмешательство должно лишь соответствовать потребности индивидов и их частных объединений в тех вещах, которые они не в силах обеспечить сами. (Обсуждая сочинение Милля, невозможно не заметить, что либерализм XIX века сильно смахивает на консерватизм Голдуотера[52], жившего в середине века XX.)
Таким образом, в ходе дискуссии нам удалось выявить две противоположные точки зрения. Теперь же стоит попытаться найти золотую середину. Искомую позицию занимает Джон Локк. Она становится ясной, когда мы понимаем, что для него свобода может принимать три различные формы.
Во-первых, существует политическая свобода — свобода гражданина, который подчиняется правительству добровольно и который, кроме того, используя свое избирательное право, имеет голос в вопросах правления. (Это, напомню, есть свобода, которую имел в виду Аристотель, говоря о конституционном правлении как об управлении свободными и равными людьми: каждый гражданин обладает суверенным правом голоса и участия в управлении.)
Во-вторых, существует свобода в рамках закона. По мнению Локка, человек свободен, если подчиняется закону, установленному правительством, избранным с его согласия, закону, который был принят с учетом волеизъявления этого человека, пользующегося избирательным правом. (Мы видим, насколько это понятие свободы отличается от толкования Ваучера, который считал, что подданный абсолютного, самодержавного монарха поступает как свободный человек, подчиняясь закону. Это противоречит точке зрения Локка, согласно которой только сознательный гражданин, обладающий избирательным правом, свободен, подчиняясь закону.)
В-третьих, есть свобода делать то, что нравится, во всех случаях, когда закон безмолвствует, или, как выразился по этому поводу сам Локк, «во всех делах, в которых закон ничего не предписывает».
Разобравшись с этими расхождениями в толковании свободы, участники обсуждения смогли создать нечто связное из смутных идей, несколько дней витавших в воздухе. Всегда найдутся люди, с недоумением спрашивающие: как может быть свободным человек, подчиняющийся закону, противоречащему его желаниям? Этот человек препятствовал принятию закона, но закон был принят большинством голосов, и человек оказался в уязвленном меньшинстве. Как может он считаться свободным? Если он не свободен, заметит иной наблюдатель, то, значит, правление большинства при конституционном строе прямо предусматривает лишение меньшинства свободы — то есть меньшинство страдает от ограничения свободы точно так же, как подданные абсолютного монарха.
Разница, однако, видна невооруженным глазом. Подданным абсолютного монарха управляют без его согласия и без его участия в избрании правительства. Напротив, гражданин республики высказывает свое согласие с конституцией или с образом правления, а также с принципом принятия решений большинством голосов; следовательно, он заранее соглашается с легитимностью закона, который одновременно является конституционным и пользуется поддержкой большинства. В таком случае закон является результатом деятельности самого гражданина даже в том случае, если он голосовал против, не желая принятия этого закона. Таким образом, пострадавшее меньшинство так же свободно в рамках данного закона, как и добившееся его принятия большинство.
