И вот на основе всех перечисленных компонентов, из которых можно «строить» искусственную пищу, у нас в лаборатории изготовляются разные съедобности: зернистая икра (кстати, сейчас создана промышленная установка для пуска икры в продажу), мясные продукты, макаронные и картофельные изделия, которые по питательности, то есть по содержанию аминокислот, не уступают животному белку, и многое другое. Одновременно сотрудники лаборатории занимаются белковым обогащением натуральных продуктов с дальнейшей переработкой их на предмет длительного хранения и вообще многими и многими вопросами, так или иначе связанными с созданием новой, полностью искусственной или так сказать «полуискусственной», белковой пищи для человека.
Одно из больших достоинств этой новой искусственной пищи то, что состав ее можно будет легко варьировать и регулировать применительно к людям разных комплекций и возрастов: для полных людей — один состав, для худых — другой, для молодых — один, для пожилых — другой, для больных одной болезнью — один состав, для больных другой болезнью — другой и т. д. Естественно, что решение столь серьезной для человечества проблемы — создания новой пищи — должно проходить и уже проходит под строгим контролем со стороны медицины.
Я не раз выступал перед самыми различными аудиториями нашей страны с докладами и сообщениями не только просто о проблеме создания искусственной белковой пищи, но и рассказывал о том, как обстоит дело с решением этого вопроса на данном этапе исследований. В каждом выступлении я всегда мог сообщить что-то новое, ибо исследовательские работы ведутся интенсивно, работает над этой задачей преимущественно молодежь, и успехи работы налицо. Большой доклад был сделан мной на IX Конгрессе Менделеевского общества по общей и прикладной химии в Киеве в 1965 г.
Я глубоко убежден, что проблема создания новой белковой пищи для человека будет решена еще в нашем столетии, путем ли микробиологического синтеза белков, путем ли промышленного получения аминокислот, а, может быть, сочетанием и того, и другого, и я заранее горжусь, что к этому буду причастен и я.
Поездки по стране и в Мюнхен
В марте 1967 г. с группой членов Отделения общей и технической химии я побывал в Латвии, в Риге. Там мы подробно ознакомились с работами химических институтов Латвийской Академии наук. Большинство из них имеет четко выраженную ориентацию на удовлетворение нужд республики и всей страны. Пользуясь пребыванием в Риге, я в качестве академика-секретаря Отделения и члена Президиума Академии наук СССР выступил на торжественном заседании в Институте органического синтеза по случаю присуждения ему первому из всех латвийских научно-исследовательских институтов Латвии ордена Трудового Красного Знамени.
Институт органического синтеза, руководимый академиком Латвийской академии наук С.А. Гиллером [442], имеет строго выраженное химико-фармацевтическое направление. Здесь проводятся исследования по отысканию групп и классов физиологически и фармакологически ценных веществ, готовятся новые соединения, и все дело поставлено так, чтобы очень быстро доводить открытия до внедрения в медицину. Многие лицензии этого института продаются за границу, что имеет следствием осуществляемую возможность широко приобретать импортное оборудование. Особенное внимание в исследовательской работе обращено на создание лекарственных препаратов для борьбы с вирусными заболеваниями.
Моя работа в области металлоорганической химии продолжалась и участием в различного рода международных конгрессах и симпозиумах.
В 1967 г. с 27 августа по 5 сентября я с Мариной Анатольевной находился в Мюнхене, где состоялся III Международный симпозиум по металлоорганическим соединениям. Выехали мы на этот раз поездом и потом пожалели об этом, так как в течение следующего вечера и ночи пассажиры становились «жертвами» бесконечных паспортных и таможенных осмотров при въезде в Польшу и при выезде, при въезде в ГДР, при выезде из ГДР в Западный Берлин, при выезде из Западного Берлина и въезде в ГДР, и наконец, при выезде из ГДР и въезде в ФРГ. Поэтому спали мы плохо, вернее, хорошо не спали. В 3.20 ночи поезд прибыл в Ганновер. Ночной слабо освещенный вокзал, подозрительная публика, женоподобные молодые люди, резкие и неприятные запахи, доносящиеся из вокзального ресторана. Все это плюс бессонная ночь оставили не очень приятное впечатление. Вдобавок ко всему на вокзале негде было присесть. Вещи мы пристроили в углу ресторана, где кто-нибудь из делегации поочередно их сторожил. Дело в том, что наш поезд, который шел в Мюнхен, отходил только в 8.30 утра. Приехав в Мюнхен, обнаружили, что нас никто не встречает. В справочном бюро нам удалось выяснить, что мне и Марине Анатольевне забронирован номер в гостинице «Баварский двор», а для остальных — в отеле «Три льва». Вокзальная площадь была вся перерыта: там прокладывали линию метрополитена. Наша гостиница оказалась недалеко, и скоро мы были на месте. Там мы поели и хорошо отдохнули.
Симпозиум, начавшийся на следующее утро, проходил в Высшей технической школе (теперь она называется Технический университет). В кулуарах встретили множество знакомых металлооргаников из разных стран. Очень сердечной была встреча с супругами Валяд, с супругами Десси (США) и со многими другими, в частности… с советскими химиками-туристами, прибывшими на симпозиум. Председатель оргкомитета профессор Э.О. Фишер [443] был к нам очень внимателен.
Первый пленарный доклад был сделан английским профессором Посоном, первооткрывателем ферроцена. Затем были доклады в секциях. День прошел целиком в слушании докладов. Вечером был большой прием в Немецком музее. Это крупнейший музей естественных наук и техники. Он расположен на острове на реке Изар у моста Людвигсбрюкке. На следующий день выступил с пленарным докладом и я. Тема доклада была: «Новое в химии ферроцена».
После доклада мы побывали в Альте Пинакотеке — любовались Рубенсом и другими мастерами XIV–XVIII вв., в четверг слушали блестящий, на мой взгляд, доклад американца Петтита, рассказавшего много интересного о химии карборанов. Днем мы присутствовали на обеде, устроенном председателями симпозиума профессорами Фишером и Вилке [444] для пленарных докладчиков. Потом снова были на докладах, на этот раз на секционных. Расскажу об одном забавном эпизоде, происшедшем на одной секции: к докладу на английском языке готовилась доктор химических наук Л.Г. Макарова. Она очень боялась, что недостаточное знание английского языка помешает ей понять вопросы, которые могли бы быть ей заданы американцами, чье произношение не всегда легко понять. И она перед началом лекции, по моему совету, скромно сказала, что если будут вопросы, она, вероятно, сумеет понять только оксфордское произношение.
Это прозвучало очень мило. Когда доклад окончился, некоторое время все молчали. Затем из задних рядов амфитеатра раздался приятный бархатистый бас, сказавший медленно и ясно (по-английски): «Мадам Макарова, у меня чистейшее оксфордское произношение. Могу ли я задать вам вопрос?» Взрыв смеха всей аудитории растопил обстановку, сделал ее непринужденной, неофициальной, и Любовь Геннадиевна легко поняла вопрос и умело на него ответила. Этот вопрос был задан молодым, но уже крупным английским химиком Грином, перед этим сделавшим блестящий пленарный доклад.
В пятницу профессор Фишер пригласил меня, Марину Анатольевну и моего сына Николая (он был в составе туристической делегации) к себе домой на обед, и мы провели часть дня у него. Он приложил большие усилия, чтобы обеспечить нас билетами на поезд, идущий прямо в Берлин, а не через Ганновер, за что мы ему очень благодарны. В тот же день состоялось заседание оргкомитета симпозиума. На нем было решено провести следующий симпозиум в Бристоле в 1969 г., а в 1971 г. — у нас в Москве. Последнее предложение вызвало энтузиазм и радостную поддержку членов оргкомитета. Зато я уже заранее думал о той громадной подготовительной работе, которую придется проводить не менее чем целый год для организации и проведения этого международного конгресса.
