Древняя Русь: парадоксы историзма
Русская письменность начинается с неразборчивой надписи на разбитом глиняном сосуде (он был найден под Смоленском только в 1949 году), которая читается то как горухща, то как горушна, то как горунща, а переводится чаще всего как горчица. Археологи датируют ее серединой Х века. От этой надписи до первой известной русской книги, так называемого Остромирова евангелия (1056–1057), — всего сто лет, а до великого “Слова о полку Игореве” — около двух веков. По историческим меркам русская литература родилась почти мгновенно.
Литература, особенно на ее начальных стадиях, конечно, связана с историей, но имеет свои особенности развития. Древнерусской обычно называют литературу ХI–ХVII веков, то есть существующую в очень разные исторические эпохи: Киевской Руси, татаро-монгольского ига, становления и укрепления Московского государства. Тем не менее на протяжении семисот лет эта литература обладала единством, цельностью и, с другой стороны, многими существенными отличиями от литературы нового времени.
Именно поэтому древнерусские тексты часто называют не произведениями, а памятниками, и даже самому термин литература предпочитают другой: словесность. Памятники древнерусской словесности отличаются от привычной для нас литературы во многих отношениях: по форме, содержанию, жанру, условиям бытования — и даже языку.
Славянскую азбуку, необходимую после принятия христианства для перевода церковных книг, создали в середине IХ века просветители Мефодий и Кирилл (по его имени она и сегодня иногда называется кириллицей). Она послужила основой для так называемого старославянского языка, который из-за особенностей употребления называют также церковнославянским, потому что в первую очередь он обслуживал религиозные потребности, был языком церковных книг и богослужения.
Этот язык отличался от разговорного древнерусского языка той же эпохи. Первый принадлежит к южной группе славянских языков и родствен болгарскому и сербскому языкам, второй относится к восточнославянской языковой группе, и стал основой для современных русского, украинского и белорусского языков. Поэтому древнерусские памятники своеобразны по лексическому составу, грамматике, синтаксису и требуют перевода на современный русский язык.
Древнерусская литература, как и другие в эту эпоху, существует в форме сначала пергаменных (изготовленных из телячьей кожи), а лишь потом (с конца ХIV века) бумажных рукописей, которые обычно долго изготовлялись в монастырях, потом переплетались, заключались в дорогие деревянные обложки (отсюда выражение: прочесть от доски до доски) и хранились в монастырских или княжеских библиотеках. Лишь позднее дорогие рукописные книги появились у частных людей, еще сегодня их находят на русском Севере, чаще всего у потомков старообрядцев. Дорогие пергамен или бумагу приходилось экономить, поэтому текст в этих книгах обычно не разделяется на слова, сопровождается сокращениями; для его чтения требуются специальные знания и навыки.
Книги в Древней Руси были не только дорогим, но и священным, сакральным предметом. Их содержание тоже подчинялось критерию ценности, значительности. Занимаясь высокими материями, писец из своей тихой и одинокой монашеской кельи смотрел на современность с высоты птичьего полета. Его интересовали прежде всего не мелочи окружающей жизни, а вечные, значительные проблемы. Вся словесность Древней Руси отличается религиозным пафосом и четкой моральной установкой.
“Древнерусскую литературу можно рассматривать как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет — мировая история, и эта тема — смысл человеческой жизни” (Д. С. Лихачев. “Великое наследие”). Однако в зависимости от литературного жанра эта тема оборачивалась разными гранями: менялись конкретные обстоятельства и персонажи, на примере которых реализовывался этот сюжет.
В летописях описывалась история государства, Русской земли, которая тем не менее обычно начиналась издалека, с изложения библейских легенд о происхождении человека и мира, и обязательно подчинялась моральной установке (летописные персонажи четко делились на героев и грешников). Древнейшей русской летописью является так называемая “Повесть временных лет”, начинающаяся с рассказа о том, “откуда есть пошла Русская Земля” и доходящая до событий 1113 года. Ее составителем считается монах Киево-Печерского монастыря Нестор. Имя — вот и все, что о нем известно. (А. Ахматова как-то выразила свое отношение к спорам о Гомере такой шуткой: “Гомера не было, был другой, старик, но тоже слепой”. Мы тоже можем вообразить, что эту летопись составил не Нестор, а пушкинский вымышленный Пимен. Конкретное имя мало что добавляет к знанию о летописи и об эпохе.)
В житиях святых изображалась высокоморальная жизнь святых, их подвижнический путь к высшей правде, заключающейся в служении Христу. Наиболее известны “Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе” (середина ХI века) и “Киево-Печерский патерик”, сборник рассказов о монахах-подвижниках Печерского монастыря в Киеве.
Воинские повести были посвящены подвигам князей, прославлению уже не религиозного, а военного героизма.
Авторы слов и поучений, которые называют также жанрами торжественного и учительного красноречия, прямо размышляли о смысле жизни, иногда обращаясь за примерами к собственной биографии. Древнейшим памятником торжественного красноречия является “Слово о законе и благодати” митрополита Иллариона (первая половина ХI века). К этому жанру относится и дидактическое “Поучение Владимира Мономаха” (1124 или 1125).
Однако границы между жанрами в древней литературе были прозрачными, в летописи могли включаться и жития, и поучения, и рассказы о битвах. Все литературные жанры подчинялось общим принципам, которые были важнее, чем жанровые различия.
Самыми важными принципами древнерусской литературы являются историзм изображения, этикетность повествования и авторская анонимность.
Древние авторы описывают только то, что считают действительно бывшим. Словесность — слишком серьезное дело, чтобы заполнять ее своими вымыслами. И реальные, с нашей точки зрения, события (войны, княжеские походы и распри, редкие спокойные годы), и очевидно вымышленные (чудеса, происходящие со святыми, предсказания и знамения) рассматриваются древнерусскими авторами как абсолютная реальность. Мир средневекового человека, подобно миру мифа, сделан из одного куска. В нем нет места фантазии, индивидуальному вымыслу. В этом смысле древнерусская словесность — не литература как искусство вымысла, продукт творческой фантазии, а историческое повествование о самых значительных событиях и персонажах.
Однако рассказ об этих лицах и событиях подчиняется принципу “литературного этикета”. Он ведется на языке традиционных формул, повторяющихся ситуаций, канонических представлений о должном поведении.
“Древнерусский писатель с непобедимой уверенностью влагал все исторически происшедшее в соответствующие церемониальные формы, создавал разнообразные литературные каноны. Житийные, воинские и прочие формулы, этикетные саморекомендации авторов, этикетные формулы интродукции героев, приличествующие случаю молитвы, речи, размышления, формулы некрологических характеристик и многочисленные требуемые этикетом поступки и ситуации повторяются из произведения в произведение. ‹…› Если писатель описывает поступки князя — он подчиняет их княжеским идеалам поведения; если перо его живописует святого — он следует этикету церкви; если он описывает поход врага Руси — он и его подчиняет представлениям своего времени о враге Руси. Воинские эпизоды он подчиняет воинским представлениям, житийные — житийным, эпизоды мирной жизни князя — этикету его двора и т. д. Писатель жаждет ввести свое творчество в рамки литературных канонов, стремится писать обо всем “как подобает”, стремится подчинить литературным канонам все то, о чем он пишет…” (Д. С. Лихачев. “Поэтика древнерусской литературы”).
Сочетание историзма и этикетности рождает парадокс: хотя сочинения древнерусских авторов посвящены преимущественно истории, из них мы узнаем о реальных исторических событиях меньше, чем, например, из романов или мемуаров последующих эпох. Конкретные детали происходящего, как и психологические подробности, просто не интересны летописцу или создателю жития святого. История скрывается, прячется за этикетными формулами, подобно тому как лицо актера в античном театре скрывала маска. За идеальным миром религиозных норм и этикетных правил мы должны угадывать реальных людей и события. Они лишь изредка прорываются в средневековые тексты, тем более их ценит читатель нового времени.
