ОТ АВТОРА
«...Кажется мне, я узнал, что значит пословица „прекрасное — трудно"», — так заключил Платон свой знаменитый эстетический диалог «Гиппий больший». Это было в четвертом веке до нашей эры. А в двадцатом — Лев Толстой предложил вовсе отказаться от исследования красоты, ввиду ее «странной заколдованной неясности и противоречивости».
В течение двадцати пяти столетий человечество стремилось разрешить загадку. Были исписаны тысячи тысяч страниц. Были воздвигнуты поистине грандиозные идеалистические системы классической эстетики. Материализм в целом и исследовательский Маркса, Энгельса, Ленина дали ряд глубочайших идей, ключевых для решения «неразрешимой» проблемы. Однако ожесточенные споры о природе, сущности и роли красоты не смолкли и сегодня. Пожалуй, трудно найти в области гуманитарной тему, которая породила бы больше разногласий и взаимоисключающих суждений. В связи с чем один советский эстетик не без горечи заметил: «Проблема прекрасного — это такая „вечная" проблема, относительно которой больше всего сказано и меньше всего ясно».
Подчеркнем, что загадка красоты отнюдь не является неким частным парадоксом, объяснение которого, имея определенный академический смысл, не влияло бы существенным образом на целый круг смежных областей. Напротив, проблема прекрасного находится в самом средоточии интересов эстетики — науки, давно сделавшейся неотъемлемой частью большинства развитых систем философии. Гегель, начиная курс лекций по эстетике, провозгласил предметом последней именно «обширное царство прекрасного». Он напомнил, что существовала даже идея заменить название этой науки термином «каллистика» от греческого axayyos (каллос) — красота. Отношению красоты искусства к красоте действительности посвятил свою диссертацию молодой Чернышевский...
И тем не менее проблема красоты и теперь еще полна «заколдованной неясности». Красота, окружающая нас со всех сторон, казалось бы, неопровержимо существующая и в природе, и в общественной и духовной жизни людей, на протяжении тысячелетий вдохновляющая поэтов и художников, носит для объективного научного исследования странно ускользающий характер.
Подобно тому, как путешественник, увлеченный блеском струящейся воды и прохладой зелени в пустыне, приближаясь, видит лишь горячий безводный песок, так и восхищенный человек, пытаясь исследовать поразившую его красоту, неизбежно наталкивается только на природные или общественные явления, не имеющие, казалось бы, ничего общего с нашим ощущением прекрасного. Прекрасный цветок немедленно превращается в представителя определенного семейства растений с тем или иным количеством прозаических тычинок, с той или иной раскраской, потребной для привлечения насекомых. Прекрасные глаза оказываются органом зрения с хрусталиком, роговицей, слезными железами и зрительным нервом. Прекрасная природа — комбинацией физических, химических и биологических закономерностей, а прекрасное социальное явление — результатом объективного действия законов развития общества.
Как мираж, рассеивается красота при каждой попытке приблизиться к ней со скальпелем, весами, термометром или другим орудием, прибором и вообще любым способом точного анализа.
Великолепие огненных закатов, очарование безмолвных снежных просторов, торжественность красных скал, как бы врезанных в пронзительно синюю эмаль неба, тихая прелесть ромашек... Существует ли все это в действительности? Закаты, не менее буйные по краскам, озаряли и влажно-багровые туманы праисторических эпох земли. Иные, по-своему гармоничные, скользкие и чешуйчатые существа выходили и выползали из черных хвощей к берегам болотистых водоемов и смотрели немигающими глазами на неподвижную воду, красную от заката, на неподвижные заросли, на далекие туманные горы. Видели ли они красоту? А если нет, то существовала ли тогда красота?
Может быть, ощущение прекрасного в самом деле есть априорная способность человека произвольно наделять красотой безразличный холодный мир, наполненный только жестокостью борьбы за существование. Или красота пришла на землю с появлением человека? Или, может быть, в красоте проявляется, словно просвечивая сквозь вещный, прозаический облик предметов и явлений, какая-то неуловимая для рационального исследования извечная сущность бытия, смутно угадываемая нами, ощущаемая в виде радости эстетического переживания? Но если так, то какова природа этой сущности и почему ее восприятие доставляет нам радость?
Карл Маркс выдвинул смутившее многие умы теоретическое положение: человек во всей своей производственной деятельности творит «также и по законам красоты»1. Но что это за законы, как их исследовать, каково их конкретное содержание, почему, если есть объективные законы красоты, она проявляется только в форме субъективного эстетического переживания человека и не поддается объективному исследованию? Эти и многие другие вопросы до настоящего времени так и не получили однозначного решения.
Между тем большинство современных трудов по эстетике, как правило, уделяет проблеме прекрасного, особенно ее гносеологическому аспекту, весьма скромное место. В то же время, по нашему глубочайшему убеждению, сегодня, как никогда ранее, необходимо привлечь интерес не только специалистов, но и широкого читателя к одному из ярчайших, а потому неизбежно мистифицируемых реакцией маяков, светивших людям наряду с маяками истины на протяжении всей их истории — к немеркнущему свету прекрасного.
Наше время — время второго величайшего перелома в истории человечества. Первый был ознаменован возникновением классового общества. Тогда «впервые художественное творчество человека, встретившись с необходимостью изобразить нечто невидимое глазом, капитулировало перед этой задачей. Свойственное искусству познание мира путем изображения его явлений оно подменило мнимым, ложным познанием с помощью магического знака»2. Это был кризис художественной культуры первобытно-общинного строя, оказавшейся бессильной изобразительно воплотить в искусстве сложность новых форм социальной жизни.
Сегодня человечество стоит на пороге новой, коммунистической эры. На пороге полного распада и уничтожения антагонистического классового общества. И хотя прямые сравнения здесь неуместны, можно тем не менее сказать, что масштаб происходящей ломки не уступает первому великому перелому. На смену классовому обществу приходит общество коммунистическое. Но огромная инерция старого мира продолжает рождать не только все более уродливые, все более бессмысленные катаклизмы войн, угнетения, лицемерия и лжи, но и нелепые призраки мертвой культуры. Культуры, не способной осознать настоящее, прозреть будущее, создать идеал. Бессвязные выкрики абстракционизма, кошмары сюрреализма, фальшивая действительность поп-арта, физиологизм оп-арта и далее — все безнадежнее и беспросветнее... Все это трагические симптомы летального исхода классового художественного сознания современной буржуазной культуры. Последней культуры старого мира.
Новая культура рождается новыми человеческими отношениями. В перспективе грядущей коммунистической эры она делает свои первые шаги. Она творчески ищет свои собственные пути. Этот поиск не легок. Коммунистическая культура формируется вместе с самим коммунистическим сознанием, она вся в движении, вся — становление, она — завтрашний духовный мир человечества.
В эпоху напряженной идейной борьбы, в эпоху тотальных столкновений добра со злом, прогресса с реакцией, правды с чудовищными фальсификациями совершенно закономерно порождаются и культивируются всевозможные «антитеории» в области эстетики и теории искусства. Колдовское, ведьминское действо, под самыми разными (вплоть до «ультракоммунистических») лозунгами вершимое на модернистском шабаше дегуманизации и деформации искусства, вивисекции, творимые над гордым образом человека и его человеческой вселенной, могут иметь поистине непредсказуемые последствия.
И не только потому, что все эти разнузданные эксцессы, все эти болезненно привлекательные эстетические легенды и мифы XX века уводят сознание людей от реальных, требующих решения социальных проблем. Об этом много писалось, и здесь негативная роль идейно-художественного декаданса, несмотря на декларируемую полярность целей, фактически мало чем отличается от отупляющего воздействия вульгарной конформистской пропаганды, «массовой культуры» и т. д. Имеется в виду другое: незаметные, необратимые изменения в сознании масс людей, чей духовный мир формируется культурой, все более отрицающей положительное человеческое содержание. Как бы это ни мотивировалось, нельзя безнаказанно подменять Сикстинскую мадонну миллионами даже самых современных плевательниц 3.
