Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Ознакомительная версия.

© Морозов И. А., Текст, 2011

© Издательство «Индрик», 2011

Идея этой книги возникла в начале 1990-х годов. К этому времени автору довелось поучаствовать в работе над несколькими масштабными проектами по народным играм и развлечениям. Готовились к выходу в свет книги по традиционной праздничной культуре Вологодского края [Морозов, Слепцова 1993], традиционному игровому фонду удмуртов [Долганова, Морозов 1995], популярные книжки по народным играм Русского Севера: «Забавы вокруг печки (Русские народные традиции в играх)» (М., 1994) и «Не робей, воробей! Детские игры, потешки, забавушки Вологодского края» (М., 1995). Шел интенсивный сбор материалов в Рязанской области и по терскому казачеству. Первый проект завершился изданием Шацкого этнодиалектного словаря [РТК 2001], второму же так и не суждено было завершиться в связи с последующими трагическими событиями на Кавказе. Кроме того, с середины 1980-х годов автор занимался сбором материалов для первых томов Словаря славянских древностей [СД 1995–2009]. Возникшая в результате участия в этих проектах возможность ознакомиться с широким кругом русских, славянских и финно-угорских источников по народным играм и развлечениям и традиционной культуре в целом позволила обратить внимание на особую роль куклы и ее аналогов в игровой и обрядовой жизни этих народов. Именно тогда была сделана первая попытка обобщения этих наблюдений, в конце 1990-х годов опубликованная в одном из выпусков альманаха «Славянская традиционная культура и современный мир» [Морозов 1997]. Тогда же в общих чертах была сформулирована и концепция этой книги, которая заключалась в том, чтобы рассмотреть функции куклы в триаде «миф» – «обряд» – «игра» и проследить эволюцию ее обрядовых форм, их трансформацию в повседневных и игровых практиках.

К концу 1990-х годов феномен куклы все чаще стал привлекать к себе внимание не только этнографов и культурологов, но и стал предметом изучения в рамках формирующегося в нашей науке направления философской антропологии. Поэтому вполне закономерно, что одно из первых обобщающих исследований куклы в постсоветский период было выполнено искусствоведом и философом [Комарова, Катушкин 1999]. Светлана Владимировна Комарова, до самой своей безвременной кончины возглавлявшая этноклуб «Параскева» при Российском этнографическом музее в Санкт-Петербурге, входила в круг специалистов-практиков, активно изучавших конструктивные особенности традиционных кукол и развивавших новые направления их практического применения при работе с детьми и в повседневных практиках, в частности в декоративно-прикладных целях. Светлана Владимировна неоднократно участвовала в наших экспедициях в регионы Русского Севера (Вологодская, Костромская, Архангельская области), где мы имели возможность обсуждать различные аспекты «кукольной» проблематики. Постоянный продуктивный диалог с ней и с другими участниками фольклорного движения, равно как и знакомство с философским направлением осмысления феномена куклы, во многом способствовали выработке более универсального взгляда на этот предмет и формулировке целей и задач данного исследования, в частности, заставили нас обратить внимание на тот факт, что кукла продолжает играть важную роль в жизни современного общества.

Автор выражает искреннюю и глубокую благодарность всем, кто помогал в работе над данным исследованием советами, материалами, конструктивной критикой при предварительных обсуждениях. Это Ирина Владимировна Власова, Дмитрий Анатольевич Функ, Ольга Евгеньевна Фролова, Марина Львовна Бутовская, Елена Евгеньевна Левкиевская, Валентина Ивановна Харитонова, Георгий Николаевич Чагин, Изабелла Иосифовна Шангина, Татьяна Борисовна Щепанская, Ольга Владиславовна Белова, Людмила Александровна Тульцева, Татьяна Александровна Листова и другие коллеги из Института этнологии и антропологии РАН, Российского этнографического музея, Музея этнографии и антропологии (Кунсткамеры), кафедры фольклора МГУ.

Отдельную благодарность хотелось бы выразить Ирине Семеновне Кызласовой (Слепцовой), постоянно оказывавшей как моральную, так и техническую поддержку при нашей работе над данным трудом.

Неоценимую поддержку нашим исследованиям оказал Российский гуманитарный научный фонд, выделивший специальный грант для работы над данной книгой (проект РГНФ № 02-01-00394а), а также финансировавший наши полевые исследования в рамках «Русской этнографической экспедиции» (гранты РГНФ №№ 99-01-18011е, 00-01-18001е, 02-01-18005е, 03-01-18068е, 05-01-18027е, 06-01-18135е, № 07-01-18004е, 08-01-18008е, 09-01-18013е).

В книге использованы также полевые материалы по традиционной и современной празднично-игровой культуре, собранные нами и нашими коллегами в рамках работы над «Этнодиалектным словарем Ульяновского Присурья» (грант РГНФ № 08-01-00497а).

Среди вещей, входящих в наше повседневное бытие с колыбели и затем сопровождающих нас в течение всей жизни, нет, пожалуй, вещи более очевидной и известной и вместе с тем более таинственной и парадоксальной, чем кукла [Лотман 1992, c. 377–380]. Уже сама ее «очеловеченность», близость к живому (ибо кукла по определению – это символическое изображение человека или животного), способность в условно-игровых формах заменять человека, выступать в его функции выделяет ее из множества окружающих нас предметов, придает нашему общению с ней некий магически-колдовской, мистический оттенок. Беря в руки куклу, мы подсознательно уже начинаем с ней диалог, имея в виду не бездушную пустую болванку, а проступающее в ее чертах живое человеческое начало. Более того, быть может, именно тысячелетний опыт общения с куклой позволяет нам придавать свойства живого многим другим предметам окружающего нас мира. В этом смысле кукла, по-видимому, существенно отличается от других окружающих нас вещей, которые, как правило, имеют чисто утилитарное применение, т. е. «наинизший семиотический статус». У куклы всегда есть «второй семантический план», который даже при применении ее в качестве детской игрушки не позволяет ей опуститься до уровня детского совка или мячика. «Наивысший семиотический статус» кукла, как и многие другие вещи, приобретает в ритуале и обряде, причем это является результатом соединения «материально-вещной» и «религиозно-мифологической» семантики [Байбурин 1981, с. 226]. Именно в ритуально-магических практиках наиболее явно проявляются характерные особенности куклы как особого феномена, стоящего на границе природы и культуры.

Кукла в своих самых различных (игровых, обрядовых, мифологических) ипостасях и является объектом данного исследования. В качестве предмета нашего анализа мы рассматриваем социальные и культурные, повседневно-бытовые и обрядовые взаимодействия человека и куклы как вещи, функции и роль куклы в онтогенезе и филогенезе, приписываемые ей в разных культурах значения и символику, а также возможности формирования при помощи этой вещи системы взаимоотношений между членами группы или социума (социальное конструирование → межпоколенная передача ценностей → традиция).

Говоря о кукле, мы имеем в виду любые антропо– и зооморфные фигурки, употреблявшиеся в традиционных обрядовых и необрядовых практиках и способные в условно-игровых формах заменять человека, выступать в его функции, а также их аналоги в современном быту, в том числе детских играх. Кроме того нами специально проанализированы способы репрезентации куклы в литературе, живописи и современных массмедиа. То есть в поле нашего внимания попадают и те предметы, которые исследователями или самими носителями традиции называются «идолами», «болванами», «истуканами», «чурбанами», «кумирами», «чучелами» или «скульптурой религиозного назначения» [см., например: Зеленин 1936; Иванов 1970, с. 6–7; Чекалов 1974; Иванов 1979], а также зоо– и фитоморфные фигурки, использующиеся в обрядах, играх и в иных неутилитарных целях (например, для коллекционирования или украшения интерьера) – см. илл. 2, глиняная свистулька «Всадник» [ККЭК КСВ, Рязанская обл.].

Илл. 1

Такое толкование куклы является расширительным по сравнению с общепринятым: ср. кукла – „детская игрушка в виде человека“; „фигура человека или животного в театральном представлении, управляемая из-за ширмы актером“; „фигура, воспроизводящая человеческое тело“ [Ожегов 1990, с. 313]. То есть наша трактовка предполагает синтез этих трех значений, хотя и не противоречит ему (ср. еще: кукла – „сделанное из тряпья, кожи, битой бумаги, дерева и пр. подобие человека, а иногда и животного“ [Даль 1881, с. 213]).

Ознакомительная версия.