В народе воспринимали пожар как природное бедствие и видели в нем «карающую десницу Божию». Менее суеверные городские власти принимали все возможные меры для предотвращения пожаров и борьбы с ними. В Вормере, центре столь важной отрасли, как производство печенья, уже с 1604 года зажигали и гасили печи по сигналу, подаваемому с помощью особого колокола. В иное время готовить было запрещено. Повсеместно издавались постановления, предписывавшие строго определенные форму труб и материалы для их кладки. Во всех городах и большинстве деревень работали системы оповещения, вверенные заботам наблюдателей и ночных сторожей. Действовали они следующим образом: сторож вращал в обратную сторону свою трещотку, которая издавала легко распознаваемые заунывные звуки, а наблюдатель трубил в горн и вывешивал на башне зажженный фонарь, указывавший направление замеченных им языков пламени. По этому сигналу горожане спешно расхватывали пожарный инвентарь и бежали на борьбу с огнем. Относительная действенность этой системы основывалась на обилии средств пожаротушения и поддержании их в превосходном состоянии. В Лейдене городская пожарная команда располагала 12 лестницами, 400 факелами, 438 кожаными ведрами и двумя двадцатиметровыми морскими парусами, которые пропитывали водой и набрасывали на горящий дом. Кроме этого, в каждом квартале хранились четыре лестницы по 30 ступенек, две — по 23 и восемь — по 10, а также 400 факелов и два паруса. Владелец каждого дома, облагаемого налогом в размере от 1 до 30 гульденов, был обязан иметь ведро в хорошем состоянии. От дома с налогом от 30 до 200 гульденов выставлялась небольшая лестница, от 200 до 600 гульденов — две лестницы, а свыше 600 гульденов — две лестницы и ведро. Аналогичные правила распространялись и на мануфактуры. Пивоварня должна была иметь шесть ведер, ткацкая мастерская — четыре, пекарня — два. Ежегодно в апреле городские власти проводили инспекцию этого снаряжения: каждый горожанин, стоя возле дверей своего дома, демонстрировал положенное количество ведер и лестниц. Инспекторы медленно обходили улицы, дотошно осматривая выставленный инвентарь… Подобная схема организации пожарной безопасности существовала с более или менее незначительными отклонениями во всех городах. Небезызвестный Ян ван дер Гейден, отличившись на поприще городского освещения, достиг не меньших успехов в борьбе с его «побочными эффектами». После чудовищного пожара 12 января 1673 года, поглотившего канатное производство при адмиралтействе Амстердама, он получил одобрение муниципалитета на собственное изобретение, представлявшее из себя шприцевой насос, к которому вода подавалась по трубопроводу. Из этого насоса можно было поливать мощной струей воды в руку толщиной даже самые высокие здания.
Службы общественной гигиены (хотя они и кажутся сейчас пережитком прошлого) во многом оправдывали славу о невероятной любви к чистоте, которой отличались Нидерланды.
В каждом городе особые служащие осуществляли от имени заинтересованных корпораций контроль за рынками, отслеживая продукты питания, начавшие разлагаться: мясо, рыбу, вино и даже пшеницу. Отсутствие морозильных камер и проблемы с транспортом превратили контроль за качеством рыбы в одну из главных забот муниципалитетов больших городов. Процедура контроля регламентировалась весьма сложными предписаниями. Так, в Гааге рыба, привезенная из порта Схевинингена, попадала в город не коротким путем, а только через южные или северные ворота, чтобы в каждом квартале по очереди убедились в качестве товара. Остатки рыбы или морепродуктов должны были вывозиться за пределы города в течение получаса после закрытия рынка. В Утрехте испорченное вино выливали прямо в канал; было запрещено использовать лежалую пшеницу — зато ее разрешалось продавать в деревнях.
Все иностранные путешественники свидетельствуют о чистоте голландских улиц. Каждая горожанка регулярно мыла сама или заставляла мыть служанок тротуар и мостовую перед домом. Иногда улицы посыпали мелким песком. В Бруке мостовую драили щетками, а забота муниципалитета о чистоте воистину не знала границ — жителям даже запретили справлять на улице малую нужду! Брук, Алкмар и Лейден боролись между собой за звание самого чистого города, и посетившие их иностранные путешественники не знали, кому отдать пальму первенства.{16} Но Лейден находился в менее благоприятных условиях — из-за отсутствия проточной воды в каналах. Стоячая вода зарастала и издавала тошнотворный запах. Попытка исправить положение, прорыв канал до морского побережья, не увенчалась успехом, поскольку при этом пришлось бы пересечь линию дюн Катвейка, что создало бы угрозу затопления части провинции, лежащей ниже уровня моря. Каналы вообще оставались очагом заразы в обычно ухоженных голландских городах. В Нидерландах эпохи «золотого века» не знали канализации. Нечистоты сливали прямо в канал. Время от времени его очищали и вычерпывали со дна все накопившиеся нечистоты, но в жару от канала исходила невыносимая вонь.
Гораздо лучше обстояло дело с уборкой мусора на мостовой. Если во Франции той поры улицам придавалась слегка вогнутая форма и сточный желоб располагался посредине, то в Голландии улицы были выпуклыми, с желобами по обеим сторонам. Сточные желоба прикрывались съемными досками, за состоянием которых следили жившие рядом горожане. В Гааге на муниципального кантониста была возложена особая обязанность поливать несколько раз в день главные улицы. «Влажная уборка» производилась при помощи уникальной по тем временам поливальной машины на лошадиной тяге.
Географически Нидерланды XVII века были изолированы от других стран Европы. С одной стороны их омывало море, с другой — обступали болота и пески. Этот край казался затерянным среди «пустынь».{17} От испанских Фландрии и Брабанта Республику Соединенных провинций отделяли так называемые «великие реки», смешанные дельты Рейна и Мааса с бесчисленными рукавами и нечетким профилем берегов, которые были засажены плакучими ивами с обнажившимися корнями и укреплены пропитанными смолой сваями. Порой между оградой из деревьев и собственно берегом тянулась полоса болотистой местности, заросшей камышом и служившей прибежищем стаям диких уток. На протяжении всего Бисбоса берег укрепляла плотина, по которой проходила дорога, обсаженная липами. За ней простиралась идеально плоская равнина голландской глубинки, окутанная сетью каналов и рвов.
Со стороны Франции внутрь Голландии вели два пути. Один, который можно назвать туристическим, шел вдоль побережья. Это была не столько дорога, сколько терренкур, проложенный меж покрытыми дерном песчаными дюнами через почти прямолинейный стокилометровый пляж, который простирался от устья Рейна до окрестностей Хелдера. У северной его оконечности расположен остров Тексел, отделившийся от материка в результате относительно недавнего катаклизма. Еще в XVII веке на дне образовавшегося пролива можно было различить остатки больших деревьев. Случалось, что в этих корягах намертво застревали якоря кораблей. Рыбаки опасались расставлять сети в этих местах. Да и весь залив Зёйдер-Зе с его песчаными отмелями нельзя было назвать тихой заводью. Ветры поднимали сильную зыбь, а малая глубина вынуждала суда проходить по крайне узкому фарватеру между мелями и островами — Маркеном, Шоклендом, Урком и Вирингеном.
Другой путь выглядел как обычная дорога и вел к крупным голландским городам, центральным и северным провинциям страны. Он лежал через районы, на две трети залитые водой. Кажется, что земля растворилась среди рек, озер, прудов и болот. Лодка была здесь единственным удобным средством передвижения. Деревни в этих местах встречались значительно реже, чем в какой-либо другой части Нидерландов. На севере простиралась «Нордическая Голландия», пересеченная дорогами, по сторонам которых росли раскидистые деревья. К востоку расположилась провинция Утрехт, по которой под тенистыми кронами деревьев нес свои воды живописный Вехте. В северо-восточной части страны, на побережье Зёйдер-Зе, вставали поросшие лесом дюны Гоуа, сменявшиеся зарослями кустарника и лесными массивами Хелдера, в которых паслись многочисленные отары овец, водились кабаны, и было множество замков и связанных с ними легенд. Оттуда, пересекая Эй, дороги шли к северу через полупустынную Дренте с бесплодными почвами, на которых изредка попадались дубовые рощи и более чем скромные «замки», до самого Гронингена, наименее населенной, но одной из самых развитых и благоденствующих провинций Нидерландов. Из ее прибрежных портов легко можно было добраться до Фризских островов, которые кишели фазанами, морскими птицами и котиками, приплывавшими с далекого юга. К западу находились заботливо огороженные квадраты полей и лесосеки Фрисландии, усеянной голубыми пятнами озер, которых здесь было гораздо больше, чем каналов. Отсюда, сев на парусную лодку в Харлингене, путешественник возвращался к цветущим островам Зеландии, омываемым водами Рейна, Мааса и Шельды, которые плавно переходили в морские заливы. Климат этого края отличался мягкостью и непостоянством. Лето и зима здесь были умеренные, но, независимо от времени года, постоянно дули ветры и часто шел дождь. Снега выпадало мало. Лед на озерах и каналах редко держался более нескольких дней-недель, иногда его даже и вовсе не было. Так, в 1630 году зима была до странности теплой. Серьезным недостатком климата была необычайная влажность, вызывавшая вечные туманы. Хуже всех в этом отношении было Амстердаму. Туман от окружавших город болот случался здесь чаще, чем где бы то ни было. Это во многом обусловило тяжелые условия жизни в стране. Иностранцы, проведшие в Нидерландах достаточно времени, чтобы почувствовать на себе воздействие климата, жаловались на головные боли, ревматизм и сонливость. Сомез и Декарт утверждали, что витавшая во влажном воздухе одуряющая дремота мешала умственному труду.{18}
