что мы в малом видим большое, а большое — в малом. Правда, всё вместе порой можно увидеть с высоты птичьего полета, но тогда не осталось бы места для человеческой фантазии. Особенность китайского сада — сознательно созданный беспорядок, и только это одно создает ощущение его безграничности и грандиозности, и в идеале он именно таков.
Когда богатый образованный китаец планирует свой сад, он порой достигает состояния, близкого к религиозному экстазу. Вот как Ци Бяоцзя (1603—1645) описывает такое состояние:
Сначала я хотел построить дом только с четырьмя или пятью комнатами, и друзья сказали мне, где я должен поставить беседку и где — летний домик. Я несерьезно отнесся к этим советам, но некоторое время спустя их идеи завладели мной, мне казалось, что я и в самом деле должен поставить беседку тут, а домик там. Затем новые идеи нахлынули на меня, преследовали меня всюду и даже являлись во сне... Интерес мой рос день ото дня. Я шел в сад ранним утром и возвращался поздно ночью, все домашние дела решал уже при свете лампы. Рано поутру, встречая первые утренние лучи, я вставал и просил слугу поехать со мной в лодке и, хотя нужно было проплыть всего три ли, мне не терпелось поскорее добраться до места. Так продолжалось и зимой, и летом, и в дождь, и в солнечные дни. Ни жгучий мороз, ни жаркое солнце не останавливали меня, не было дня, чтобы я не посещал сад. Однажды я пошарил под подушкой и обнаружил, что кончились деньги; это меня раздосадовало, ведь мне нужно было все больше камня и других материалов. Вот почему последние два года мой кошелек всегда пуст, от безденежья я заболевал, потом выздоравливал, а затем снова болел... Два зала, три беседки, четыре коридора, две башенки и три набережных... В общем, найдя пустое пространство, я что-нибудь там строил, а где тесно, оттуда я что-нибудь убирал. Если предметы стояли тесно, я их раздвигал; когда они были расставлены слишком редко, я их сдвигал. Там, где неудобно ходить, я убирал неровности, а там, где ровно, я их создавал. Подобно хорошему доктору, я использовал и успокаивающие, и возбуждающие лекарства, подобно хорошему военачальнику, я применял на поле боя и стандартную, и необычную тактику. Подобно хорошему художнику, я не позволял себе ни одного неверного мазка, подобно талантливому писателю, не позволял себе ни одной фразы, нарушающей гармонию.
Гармоничность, нерегулярность, неожиданность, сокровенность, намек — вот некоторые принципы китайского садового искусства, как и других областей китайского искусства.
Что вы едите? Китайцам часто задают такой вопрос. Мы отвечаем, мы едим все, что съедобно. Предпочитаем, например, крабов, но если необходимо, то часто едим и коренья. Экономическая необходимость — мать всех наших открытий в сфере кулинарии. Наше население слишком многочисленно, а голод посещает нас слишком часто, и приходится есть все, что у нас под руками. Перепробовав абсолютно все съедобное, мы совершили ряд открытий, порой столь же случайных, как и в китайской традиционной медицине. Например, мы наткнулись на корень женьшеня, который обладает чудодейственным тонизирующим эффектом и укрепляет здоровье. Я готов лично свидетельствовать, что это самое тонизирующее средство длительного действия, которое только известно человечеству; оно действует на организм медленно и мягко. Оставляя в стороне такие случайные открытия и в медицине, и в кулинарии, мы, без сомнения, можем считать себя самыми всеядными животными на земле. Пока у нас есть зубы, мы будем сохранять эту лидирующую позицию. Возможно, однажды дантисты обнаружат, что у китайской нации самые крепкие и прекрасные зубы. Раз природа одарила нас хорошими зубами и нам постоянно грозил голод, вполне естественно, что в один прекрасный день мы обнаружили, что жареные жуки и пчелиные куколки-фри — это изысканные деликатесы.
Мы не нашли вкуса только в сыре и не стали его есть. Монголы не сумели уговорить нас есть сыр, и у европейцев вряд ли есть шанс.
В вопросе пищевых предпочтений логика бесполезна. На обоих берегах Атлантического океана водятся два вида моллюска: Муа arenaria и вполне съедобная мидия в двустворчатой раковине, Mytilus edulis. На обоих берегах океана они принадлежат к одному и тому же виду. В Европе предпочитают мидии, а Муа arenaria не любят. В Америке ситуация противоположная, как об этом авторитетно заявляет Ч. Таунсенд (Scientific Monthly, июль 1928). Он также упоминает о том, что камбала в Англии и Бостоне продается по высокой цене, а в Ньюфаундленде рыбаки считают ее несъедобной. Мы же, как европейцы, едим мидий и, как американцы, едим самых различных моллюсков, но мы не можем, подобно американцам, есть живых устриц. Никто не убедит меня в том, что мясо змеи на вкус напоминает курятину. Я прожил в Китае 40 лет и ни разу не ел змей и не видел, чтобы это делали мои родственники. Рассказы о том, будто в Китае едят змей, распространяются значительно быстрее, чем рассказы об употреблении в пищу курятины, между тем курятина, которую едим мы, гораздо вкуснее той, которую едят белые люди. Употребление же в пищу змей в равной степени экзотично как для китайцев, так и для иностранцев.
Мы можем лишь сказать, что вкусы китайцев весьма многообразны, и каждый разумный человек может взять с китайского стола любое блюдо без всякой опаски. Голод не позволяет нам быть разборчивыми в еде. Нет ничего такого, что не съел бы человек во время голода. И тот, кто не голодал, не имеет права осуждать голодного. Некоторые китайцы во время голода были вынуждены есть даже собственных детей. Правда, такое случалось крайне редко, но, слава Богу, их не ели сырыми, а вот англичане едят же бифштекс с кровью!
Если к чему-либо и относиться серьезно, то именно к еде, а не к религии или к ученым занятиям. Мы открыто восхваляем еду как одну из немногих радостей жизни. Этот вопрос весьма важен, потому что не будь мы в этом совершенно искренни, мы никогда не возвели бы еду и ее приготовление в ранг искусства. В Европе французы и англичане по-разному относятся к еде. Французы едят с увлечением, тогда как англичане как будто извиняются за то, что вообще едят. Китайский национальный дух во всем, что касается еды, ближе французскому.
Англичане относятся к еде несерьезно, для них это вещь неважная. Это отношение подтверждается всем их образом жизни. Если бы они понимали вкус в еде, то это нашло бы отражение в их
