Я знал одного чудака, которому предлагали занять отличное место в нашей губернии, наперекор всем его соперникам и недоброхотам: но он решительно от него отказался, потому, что предложение было сделано в понедельник, и для верного успеха ему надлежало в тот же день ехать в подгородную дачу N, за версту от заставы, а выехать из города в понедельник для него было то же, что поцеловать дно моря. Ни блестящая перспектива почестей, ни огромное жалованье, ничто на этот раз не привлекало моего приятеля, впрочем, всегдашнего охотника до житейских выгод. Жена красноречиво на него сердилась, друзья искренно советовали ему не терять случая; один из них иступил над ним все свое остроумие, природное и благоприобретенное; напрасно: его ум был непроницаем для убеждений, как шляпа Циммермана для дождя. Астрономически доказывали ему, что все дни в неделе суть братья, что солнце так же светло в понедельник, как вчера, третьего дня, завтра, и что никакая планета не изменит своего течения для одного понедельника; напоминали ему, что в истории нет примеров, будто понедельник чаще был ознаменован бурями, пожарами, наводнениями, битвами; будто в понедельник нельзя совершать великих дел, и что не сами ли мы видим, как в сей день люди родятся, кормят себя и других, и умирают cotte il faut. Астрономические доказательства, исторические воспоминания не действовали; указания рассудка были не убедительны: надлежало объяснить происхождение сей приметы, чтобы тем отнять доверенность к оной. Известно, говорили ему, что в старину воскресенье называлось неделею[80]; день, следующий за сим днем, т. е. понедельник, получил отселе свое название; известно также, что воскресенье, как срок отдохновенья от работ и занятий, проводили наши прапрадеды в шумных вечеринках, за ковшом меда и пива; а русская хмелевая беседа так же кружит голову, как ученая беседа немцев: вот и привыкли наши прапрадеды на другой день по неделе покоить свою мудрость на пуховой подушке, отговариваясь тем, что в понедельник все начинать опасно. Отчасти и правда, ибо на похмелье все видим соловьиными глазами. Чудак ничему не верил: это было в понедельник! Погребальным маршем расхаживал он поперек комнаты, тоскуя, может быть, о том, что в такой несчастный день сделали ему предложение, для которого столько лет расточал он комплименты пред знатью, деньги пред чернильными человечками, угрозы пред чернью. На все наши советы и доказательства он отвечал слешами: «Знаю я, что значит понедельник! я человек опытный! Недаром в понедельник я женился».
Так вот на чем основывалась его примета: на одной случайной очевидности! Помолвив жениться в понедельник, он вскоре заметил, что узы брака его не позлащены взаимною любовию, и не находил никаких к тому причин, кроме времени помолвки, согласно с старым поверьем, что все предприятия, начатые в сей день, не должны иметь желанного успеха.
Увы! у людей несчастий так много, причины их так скрыты и разнообразны! Диво ли, что иной ум, блуждая в загадках, теряет дорогу истины и заходит на тропу предрассудков, глухую, сбивчивую. От древних времен люди не находили желанной полноты в опытности, и силились сии промежутки наполнить отвлеченными идеями: так, смелое воображение поэтов, изъясняя пружины действий природы и дел человеческих, произвело фей, невидимых духов, пери, и т. п.; равно философы, не постигая опытом хода естества, изобрели монады, атомы, эфир; странным ли покажется после этого, когда и в домашнем быту начали люди рассчитывать удачи своих предприятий по одним случайностям? Но, при помощи просвещения, разум, одаренный обширным глазомером, чистый, как пламень, ничем не уловимый, как луч света, умеет находить путь ко всякой причине и улыбается там, где плачет ребенок, где трепещет безумец.
Всего страннее, всего забавнее — это то, что в нашем веке встречаем людей, верующих в приметы. Мы уже изверились на дружбе, любви, честности судей, векселях и биржевом курсе; мы уже охолодели к вымыслам поэзии и к замыслам о совершенстве мира; мы цену наслаждений определяем по тарифу запрещенных товаров и по различным прейскурантам; и мы добровольно покоряем наш ум тому, что менее всего для ума удовлетворительно: мы соразмеряем наши поступки и надежды снами, встречами и Бог весть какими чудесами. Подумайте хорошенько: ужели судьбе оскорбительно, когда тринадцать искренних приятелей пируют вместе за одним столом, и из числа их избирает она жертву своего гнева единственно за то, что не умеет считать далее, ибо где четырнадцать гостей, там уже и роковое число тринадцать: следовательно, в самом многолюдном обеде она должна бы находить, кому нанести удар свой… Нет! я не верю!
Лишь хворый человек в другой уж смотрит свет,
Хотя б наедине обедал с юных лет[81].
Я знавал людей, которые сомневаются, бывало, в дружбе, если недели две сряду не посетим их, которые в каждой журнальной критике подозревают личность, и не совсем верят даже реляциям; — но эти люди, случись им побыть в комнате, освещенной тремя свечами, бледнеют от ужаса и сами на себя не походят. Они не сомневаются, что сии свечи предрекают им мщение трех Парок, страшный приговор трех судей адских, сердитый лай трехголового Цербера и жаркие поцелуи в спину от плетки трех Фурий. Все это ужасно, — правда! но ужасно в хороших стихах, а не в прозаическом быту испытующего рассудка.
Говорят, что тот, пред кем спустится паук по своей нити, должен ожидать скорого получения денег; говорят, не соображая, что пауки водятся всегда в неопрятных и сырых конурках: если б явление их было знаком богатства, никто не был бы так богат, как дворники и прачки. Попробуйте предложить занять сии должности сребролюбцу, который станет уверять вас в действительности этой приметы!
Многие также убеждены, что крик ворона на кровле предрекает пожар. Признаюсь, и я верю магической силе голоса, — только не хриплого голоса сей хищной птицы: я верю, что Троя сгорела от слов, сказанных Еленою Менелаю, и даже готов пророчить множество подобных пожаров от слов: я люблю тебя, je vous aime, ich liebe dich, love you, ибо по опыту знаю, каким пламенем от этих слов пышет юное сердце, какой отвагой одушевляется. Но пусть самый старый ворон прилетит каркать над моим домом, и мой дом в самом деле в ту же минуту загорится, я и тогда не премину сказать, что на пожар имеют влияние огонь и пожарные трубы, а не птицы. Впрочем, я сам охотно отдаю господам воронам полную справедливость в знании метеорологии и в уменье угадывать близость мертвого тела не хуже тех господ, которые… Бог с ними! Но если кто вздумает уверять меня, что звери и птицы предузнают случайное физическое или еще более — моральное зло, тому я отвечу или громким хохотом, или скромным сожалением, что он не родился в Риме, во время капищ и гаданий. Не забудьте, что всякий предрассудок имеет основанием законную причину, которой с первого взгляда не мудрено показаться удовлетворительною; при дальнейшем рассуждении вы всегда легко уверитесь, что предрассудок, какой бы ни был, проистекает от одностороннего воззрения на предмет, от несовершенной догадки, от младенческого легкомыслия. Так, например, на вышесказанной, естественной способности воронов основали мнение, что если одна из сих птиц сядет на кровлю и начнет каркать, то это верный знак, что в том доме будет или пожар, или покойник; дерзнете ли вы сомневаться, когда тысячи голосов в доказательство сей приметы возопиют, что ворон за несколько верст летит на мертвое тело, за несколько часов вперед криком сказует о перемене атмосферы? Стоило только одному, может быть даже естествоиспытателю, вывести такое заключение, и толпа продолжает верить слепо, без поверок, без спросов. Но тот первый не потрудился, конечно, сообразить, что ворон, как и все птицы, не предвидит будущего, а только предчувствует далекое настоящее, потому что тонкий мозг костей его, будучи раздражителен, имеет возможность ощущать в воздухе малейший запах, едва начинающееся изменение температуры; или, говоря иначе, потому, что обоняние его (хотя это совсем не есть действие обоняния, а устройства всей организации, но уж положим так!) обоняние его простирается дальше, чем может простираться наше.
Вот еще живой пример тому, как лжива вера в приметы. N. N. случилось целоваться, стоя на пороге… с кем? Когда?.. эта тайна принадлежит не одному мне, следовательно, я один не имею права открывать ее… те поцелуи были так усладительны, так заманчивы, словно сон при пении райской птички. Казалось бы, поцелуй на пороге должен быть предшественником ссоры или разлуки; но клянусь, чем хотите, не сбылось ни того, ни другого; они живут в непрерывном ладу, и чашу разлуки пили не более нескольких часов. Теперь вопрос: исследуйте строго, как Вельзевул грехи праведника, может ли порог иметь влияние на любовь, когда любовь, сие в полном смысле свободное чувство, рождается и умирает всегда независимо от места встреч, свиданий, даже обстоятельств и условий света; когда повод к ссоре и разлуку может отстранить наш собственный рассудок, когда от нас самих зависит избрать сцену поцелуев здесь или там, под потолком или под сводом неба? Вы захотите знать, от чего же зародилась сия примета?.. Стыжусь сказать утвердительно: ужели от того предположения, что если порог разделяет два покоя, то он может знаменовать о разделении двух сердец? По крайней мере, другой причины нет.
