Про японцев рассказывают даже ещё более сильные вещи. Например, некий начальник пришёл на корпоративную вечеринку и весь вечер шутил, рассказывал анекдоты, танцевал, выпивал, и только потом сослуживцы узнали, что у него в тот день умерла горячо любимая жена. Он мог бы не приходить на вечеринку, объяснив ситуацию, и все бы поняли и извинили, но он счёл, что не может позволить себе портить людям настроение, «грузить» их своими проблемами…
Японцы, в общем-то, большие коллективисты; мнение окружающих, особенно тех, с кем вместе он работает, значит для японца очень много. Но вот у них коллективизм сочетается с твёрдым желанием не давать никому лезть к ним в душу.
А русские? Если у русского несчастье, он немедленно оповестит об этом если не весь город, то хотя бы микрорайон. Потому что знает: подойдут, помогут, утешат, может быть, даже что-нибудь толковое посоветуют. Горе на двоих — полгоря, радость на двоих — две радости.
Разумеется, не надо думать, что на свете существуют чистые, безупречные коллективисты или такие же индивидуалисты. В СССР было сделано всё, чтобы задавить частную инициативу, не дать личности выделиться, сделать что-то из ряда вон, если только на то не будет благосклонного разрешения государства. И несмотря на это, нет-нет да и выскакивал, как чёрт из коллективистской табакерки, какой-нибудь частник, которого надо было силой загонять назад под крышку этой самой советской табакерки.
В газетах писали про одну такую инициативу. На некоем предприятии выбрасывали на свалку широкую магнитную ленту. Нашлись два умельца, которые эту ленту со свалки подбирали и на изобретённом ими станке разрезали на узкие полоски. Получалась прекрасная лента для магнитофонных бобин, бывшая тогда в остром дефиците. Эту ленту они продавали через комиссионные магазины, и она шла нарасхват.
Боже, какой поднялся шум, как негодовали власти! Спекулянты! Мошенники! Немедленно арестовать и судить! И арестовали, и судили, и дали очень большие тюремные сроки. И никого не интересовало, что ленту они не крали, а просто подобрали и разумно использовали, сделали то, что обязано было сделать соответствующее предприятие.
Но вот пришли другие времена. Казалось, после таких репрессий в России не осталось инициативных людей с бизнес-идеями. Ничего подобного, откуда что взялось. Как грибы после дождя, тут же стали возникать мелкие, а потом и крупные частные предприятия, магазины, просто ларьки. Вот вам и коллективистское мышление. Оказалось, что и мы можем мыслить как индивидуалисты.
И всё же, и всё же… Вот поразительные цифры. Количество людей, считающих себя счастливыми, в России — 42%, в Англии — 1%, в Америке — 0. В Европе больше всего жизнью удовлетворены англичане, за ними идут бельгийцы и голландцы. Вы думаете, что эти цифры отражают уровень жизни? Ничуть не бывало. Совсем нищие страны, где населению живётся много хуже, чем россиянам, порой тоже считают себя счастливыми — это, например, население Индии, Афганистана, ряда самых бедных африканских государств.
Данные вышеприведённого исследования отличаются от того, что вы сейчас прочитаете, но смысл его — тот же самый. А разница объясняется, скорее всего, тем, как задавались и формулировались вопросы. Для наших целей это не суть важно.
Самые счастливые люди, по данным журнала New Scientist, живут… в Нигерии. Похуже себя чувствуют жители Мексики, Венесуэлы, Сальвадора и Пуэрто-Рико. США находятся на 160-м месте, Австралия — на 20-м, Великобритания — на 24-м. Самые несчастные люди живут в России, Армении и Румынии. В целом граждане Латинской Америки, Западной Европы и Северной Америки чувствуют себя гораздо счастливее тех, кто живёт в Восточной Европе и на территории бывшего СССР.
Откуда такая разница? Просто у разных народов — разный взгляд на то, что такое счастье. Одни смотрят так: есть крыша над головой, дети не голодают, нет войны — уже хорошо. У общества потребления — другое отношение. Как говорится, кому суп жидок, а кому жемчуг мелковат.
Наконец, есть страны, где люди, даже ощущая себя несчастными, ни за что в этом не признаются. Сказать «мне плохо» — значит для них расписаться в том, что ты неудачник.
В этом смысле полезно сравнить жалобу русского и жалобу американца с точки зрения её структуры. Вот, скажем, американский студент жалуется преподавателю на несправедливость выставленной ему оценки. Сначала он объяснит цель своего обращения к профессору, потом сообщит, в чём, собственно, жалоба состоит, затем постарается доказать правомерность этой жалобы и, наконец, скажет, каким, по его мнению, мог бы быть выход из положения. Пользоваться при этом он будет исключительно смягчающими выражениями, не отрицающими собственную ответственность: «Мне бы хотелось с вами по этому поводу посоветоваться», «Мне кажется, что по поводу моей оценки могут быть разные мнения», «Вполне вероятно, что я не совсем точно выразил то, что хотел сказать» и т.п. То есть он будет пытаться помочь преподавателю «сохранить лицо», предоставить ему возможность манёвра или даже право отказаться от обсуждения вопроса. Мы видим здесь осуществление «принципа невмешательства» в чужие дела.
Тактика русских студентов оказалась бы принципиально иной. Скорее всего, они были бы гораздо более напористыми и агрессивными: «Почему вы моей соседке поставили „хорошо“, а мне „удовлетворительно“? Я вам всё ответила!» То есть их жалоба выглядит больше как претензия.
Иногда здесь снова проглядывает русский коллективизм: нам кажется, что наша вина стала меньше, если она раскладывается на многих. «Мама, почему ты меня ругаешь за двойку? У нас полкласса двойки получили!»
Свои недочёты русские студенты категорически отрицают и сводят объективный разговор к личному: «Вы ко мне придираетесь!»
Оказавшись за границей, русские студенты пытаются таким же образом разговаривать с западными профессорами, у которых такой подход вызывает раздражение или даже негодование.
Поскольку американский студент жаловаться не любит, а русскому только дай такую возможность, происходят недоразумения, правда, благоприятные для русских. Американец, услышав жалобу русского, бросается ему на помощь, потому что судит по себе: уж если дело дошло до того, что человек стал жаловаться, значит, ему так плохо, что не помочь нельзя — случай критический.
Это, разумеется, плюс коллективизму. А минус в том, что человек изначально рассчитывает на то, что его проблемы будет решать чужой дядя.
Так, может быть, индивидуализм не так уж и плох?
Да, но тогда почему в странах, где процветает индивидуализм, так много самоубийств? Чего им там не хватает, жителям самых благополучных стран Западной Европы и Америки? А тепла им не хватает, человеческого сочувствия, поддержки, без которой русские не мыслят существования.
Как вам вот такой пример из жизни западноевропейцев? У одного немца случился сердечный приступ. Дома никого не было, и он попросил соседа доставить его в больницу. А сосед, как на грех, справлял свой день рождения и был навеселе. Однако случай критический, отказать было неудобно, и сосед повёз попросившего. Но как только сердечник оказался на больничной койке, он позвонил в полицию и сообщил, что сейчас по такой-то улице движется машина, управляемая пьяным водителем. А как же иначе?! Вы только представьте: вдруг он кого-нибудь задавит?
Вообразите себя на месте больного: вы бы так поступили? Не отвечайте, я знаю ответ.
Нет, вы там как хотите, а я — за коллективизм!
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край ты мой долготерпенья,
Край ты русского народа.
Ф.И. Тютчев
Ещё одна характерная русская черта — бесконечное терпение. Вот тут надо разобраться, потому что есть терпение и терпение. Русское терпение — это прежде всего смиренное ожидание, что перемелется — мука будет, что стерпится — слюбится, что Бог терпел и нам велел. Терпи, казак, — атаманом будешь. Это не терпение в кресле у зубного врача, не терпение в автомобильной пробке, когда стиснешь зубы и уговариваешь себя не рыдать, не хватать монтировку и не бежать бить стёкла в Думе. Это и не упорное терпение американского индейца воина: «Если очень долго сидеть у реки, можно дождаться, когда мимо проплывёт труп твоего врага…»
Нет, русское терпение — это унылая привычка принимать очередное издевательство над собой как нечто неизбежное и почти что нужное.
Понятно почему. Известный русский философ середины XX века Н.П. Ильин пишет:
«Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить, но лишь о том, чтобы вообще как-то прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность, не как справедливость и счастье добыть, а как врага и несчастье избыть».
В результате и сформировался непредсказуемый русский характер. Невозможно сказать, как отреагируют два русских на схожую ситуацию. Вот пример, который приводит в своей книге З.В. Сикевич. Согласно легенде, древнерусские князья Борис и Глеб были предупреждены, что князь Святополк намерен их погубить, но, покорные Божьей воле, не подумали предпринять какие-либо меры и были убиты. А вот гордый князь Михаил Тверской, говорит другая легенда, приехав в Орду, отказался выполнить в общем-то необременительный, но обязательный языческий обычай — прежде чем приблизиться к хану, пройти через ряды очищающих костров. Монголы считали, что так сгорят все злые намерения явившегося. Михаил отказался это сделать и тем самым как бы сознался, что замыслил нечто злое. За что и был подвергнут мучительной смерти. Фактически он добровольно обрёк себя на расправу: не могу, дескать, поступиться принципами… Здравый смысл князю явно отказал: ну уж если явился на поклон к могучему суверену, так не ходи в чужой монастырь со своим уставом.
