Рудольф Арнхейм - В параболах солнечного света

В ранних рисунках оверлепинг не существовал. Предметы рисовались отдельно, рядом друг с другом, каждый в своей собственной завершенности. Тоже самое относилось и к воображению. В частности, к историческим образам. Я убедился, что работы Мане сохраняли оверлепинг на 20 лет дольше, чем работы Сезанна.

Некоторые психиатры слушают третьим ухом, а два другие напрочь закрывают.

В высказывании Эйнштейна, которое он сказал своему помощнику Эрнсту Страусу, чувствуется Спиноза: «Мне кажется, что творя мир, Бог не имел большого выбора». Неизвестно, читал ли Эйнштейн Спинозу, или он просто читал традиционные еврейские тексты о законе. Евреи не могут игнорировать закон, они стремились учить его, поддерживать его или восставать против него. Имел ли Бог выбор, или же он предоставил свободу законам природы? Спиноза, на вопрос, имел ли Бог выбор, когда создавал мир, сказал «нет» и был выброшен из синагоги.

Многие из тех, кто восхваляет демократию довольно счастливы под авторитарным режимом, который освобождает их от проблемы выбора и оставляет свободу жаловаться на большое правительство. Демократия в Соединенных Штатах состоит из тысячи местных авторитарных режимов — в городах, школах, компаниях, семьях.

Вертикально стоящие фигуры раскалывают живописное на вертикальные полосы. Некоторые авторы восстанавливают целостность с помощью горизонтальных линий, пересекающих вертикали. В гравюрах Дюрера, изображающих Адаму и Еву, на ковре изображены две фигуры и три вьюка. Пространство было связано с помощью горизонталей: рук, змеи, кошки и ее хвоста, касающегося ног Евы и т. д. Художник учился у ткача.

Когда в «Короле Лире» обращается к своим детям с непрочными доказательствами, это случается не потому, что Шекспир хорошо понимал психологию, создавая конфликт между ложными доказательствами и простой наивностью. Трагические ошибки описываются в литературе, начиная с Ветхого Завета. Лир ошибается, потому что он символизирует собой отсутствие мудрости. Человеческая глупость не может быть очевидной, пока зритель или читатель не обнаружит ее.

Просматривая аргентинские документальные фильмы, я выяснил, что люди, которые рисуют картины или высекают скульптуры на религиозный сюжет, называются imaginero, испанский вариант английского «Image maker». Его не называют художником, и в действительности он создает свои произведения также, как портной кроит брюки или мастер чинит старую гармонь.

Лингвистическая структура без слов подобна скелету без костей. Но помимо действительного разговора с его нормативными вопросами, человек может пользоваться невербальным языком образом. Прежде чем ребенок в состоянии пользоваться словами, что находится в его голове? Он учится спрашивать, произносить отдельные слога. Постепенно структура несловесного опыта дифференцируется, язык помогает артикулировано задавать вопросы: Кто? Где? Что? Но с появлением разговорного языка, невербальный язык, который существовал в начале, остается существовать.

Некто сообщил приятелю, что в университете можно посетить лекцию по проблемам визуального мышления. «Визуальное мышление?», — удивился его приятель. Такого предмета не существует. Но затем он подумал минуту и добавил: «Правда, когда по утрам я просыпаюсь, я не могу думать, пока не надену мои очки».

Один историк искусств читает лекцию, на которой он сам показывает слайды. Он так привык отдавать команды человеку, сидящему за проектором, что, нажимая на кнопку проектора, он говорит самому себе: «Следующий, пожалуйста».

Человек — это одухотворенное существо, поэтому органы тела выполняют не чисто физическую, но духовную функцию. Глаза не просто пара блуждающих камер, но это проявление жаждущего, пытливого, ищущего ума. Рот — это не отверстие для приема пищи, но ум, который пользуется смеющимися, грустными, формообразующими словами. Руки — это тоже ум, который на что-то указывает, манипулирует, открывает или отвергает. Мужчина не может смотреть на женскую грудь только как на молочные железу. В изгибе ее форм мы опять-таки ум, стремящийся к изобилию и совершенству. Исключение составляет пенис, он сохраняет уникальную независимость. В отличие от руки или ноги, он не является инструментом ума, но действует по своей воле и намерению. Он представляет поведение, ориентируемое на чисто животные цели.

Обычно, о живописи говорят, называя время ее написания. Мы говорим, — «это ранний XVI век». В фотографии такие хронологические уточнения необязательны. Более употребительны для нее хронология предмета изображения. Мы говорим: «Это Чёрчилль, когда он был молодым», «Это Сан-Франциско в 1906 году». Поэтому в живописи регистрируется стиль, а не физическое явление, как в исторической фотографии.

Почему искаженные фигуры Жоана Миро смотрятся комично, чего никогда не происходит с о скульптурами Джакометти, и редко происходит с рисунками Пикассо? У Джакометти вся фигура искажается равномерно и поэтому она представляет мир в другом измерении. Фигуры Миро неравномерны в своих размерах. Из них вырастает огромная рука, нога или гротескно вытянутая шея. В них нарушена их собственная структура. Умело изображенные жертвы окружения трагичны, комические жертвы обязаны своими несчастьями своим плохим изображениям.

Научные открытия имеют свой собственный стиль, часто сравнимый со стилем искусства данного периода. Когда великий психолог Эвальд Херинг написал свою теоретическую книгу о чувстве света, в которой доказывал, что наш видимый мир состоит из различного размера цветных пятен и что воспринимаемый объект есть ничто иное, как цвет различных видов и форм, он полагал, что он высказывает объективное научное положение. На самом деле он рассуждал как импрессионист.

Прекрасно жить в стране, где все эмигранты, даже воробьи. Вновь прибывший остается иностранцем на всю свою жизнь. Исконные жители принимают вновь прибывших из благотворительности. В США вновь прибывший — это то, кто прибыл в страну позднее. «Вы приехали из Европы в прошлом году? Мой дед прибыл в эту страну из Польши». Благослови тебя Бог, Америка!

Мы только что оправились от всеобщего поклонения архетипам Юнга, как на нас набросилась лингвистика Хомского, согласно которой структура языка врождена в зародышевую клетку. Вместо того, чтобы признавать, что мир опыта имеет свою собственную структуру, мы предпочитаем облегченный вариант, считая наблюдаемую структуру врожденной.

Похоже, что все тождественные механизмы оперируют в двух различных областях человеческого поведения. Литературная метафора привносит единство в два несовместимых образа, находя в них общий элемент. То же самое верно для стереоскопии зрения. Два образа растворяется в том, что для них является общим. Таким образом, зрение поднимается от плоскостности до трехмерности.

Вспоминаю, какие картины висели в комнате моих родителей. Это была картина Рембрандта, изображающая священника Ансло, утешающего вдову, (из Берлинского музея) и «Мадонна на троне» Андреа дель Сарто. Только теперь, через полвека, я понимаю курьезное несоответствие христианского искусства на стене нашего дома и еврейского происхождения моей семьи. Я затрудняюсь сказать, что значили для нас эти картины: доброе, благородное лицо священника, идеальная красота мадонны, преданность среднего класса к традиционному искусству — все это, я уверен, было сублимированно. Как и хорошие слуги, картины выполняют свою службу неприметным образом.

Наша вера в бессмертие поддерживается представлением об уникальности личности: мы говорим, что незаменимый и оригинальный человек не может бесследно исчезнуть, не оставив зияющей дыры в мире. И действительно, в памяти людей остается воспоминание о том, какими необычными были люди. Однако, в широком смысле слова верно и обратное. Особенность природы состоит в том, что время все уравновешивает. Всегда сохраняется зима и лето, собаки и деревья, любовь и грусть, и поэтому несмотря на все повороты судьбы все существенное остается. Если бы мир состоял только из изменений, то ничего бы не было, кроме них. Обратите внимание на то, что мы всегда склоняемся к тому, чтобы понимать существование как сущность. Все, что обладает сущностью, требует существования, и мы можем утверждать, что ничего, лишенное сущности, не может быть.

Книга Джорджио де Чирико «Воспоминание о моей жизни» — одна из самых не интеллектуальных книг, написанных художником, которую я когда-либо читал. Как можно быть хорошим художником, не будучи интеллектуальным? Правда, я знаю интеллектуальных художников, создающих не интеллектуальное искусство. Роден — один из них, Рой Лихтенберг представляет собой пример современного типа. Но я никогда не видел, чтобы совершенно тупой художник мог создавать интеллектуальное искусство.