Ознакомительная версия.
9. Понятие // Там же. С. 384–385. См. также: Горский Д. П. Вопросы абстракции и образования понятий. М., 1961; Кузнецова А. И. Понятие семантической системы языка и методы ее исследования. М., 1963; Комлев Н. Г. Компоненты содержательной структуры слова. М., 1969; Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. М., 1974; Арутюнова И. Д. Логические теории значения // Принципы и методы семантических исследований. М., 1976; Льюис К. И. Виды значения // Семиотика. М., 1983.
10. Sauvageot A. A. Mots concrets et mots abstraits // Portrait du vocabulaire frainsais. Paris, 1974. P. 123–132.
11. Спрингер С., Дейч Г. Левый мозг, правый мозг. М., 1983. 256 с.
12. Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1977. С. 98—103.
13. Меновщиков Г. А. Язык эскимосов Берингова пролива. Л., 1980.
14. Richards I.A. and Ogden C. K. The Meaning of Meaning. London, Harvest/HBJ, 1989.
15. Heger К. Analyse semantique du signe linguistique // Remarques semiotiques. Langue française. Dec. 1969. № 4. P. 44–46.
16. Иванов Д. В. Виртуализация общества. СПб., 2002. 213 с.
17. Bally Ch. Traite de stylistique. Geneve, 1964. P. 17.
18. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 296–297.
19. Общая риторика. М., 1986. С. 194–197.
20. Арутюнова Н. Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. М., 1990. С. 9.
21. Boyd R. Metaphor and theory change // Metaphor and thought. Cambridge, 1979.
22. Ортега-и-Гассет X. Две великие метафоры // Теория метафоры. М., 1990. С. 77.’
23. Мифология. Мифы народов мира. М… 1991. Т. 1. С. 13.
24. Кассирер Э. Сила метафоры // Теория метафоры. М., 1990. С. 33–44.
25. Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995.
26. Ельмслев Л. Язык и речь // Звегинцев В. А. История языкознания XIX–XX вв. в очерках и извлечениях. Ч. 2. М., 1965, С. 78.
27. Успенский В. А. О вещных коннотациях абстрактных существительных // Семиотика и информатика. Вып. 11. М., 1979. С. 147.
28. Lakoff G., Johnson М. Metaphors we live by. Chicago, 1980.
29. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М., 1990. С. 393.
30. Виноградов В. В. Избранные труды // Лексикология и лексикография. М., 1977.
31. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1976. С. 27–29.
32. Benveniste Е. Civilisation: contribution а l’ histoire d’un mot // Eventail de l’histoire vivante, Paris., 1953, T. 1. P. 47–54,
33. Лакофф Дж., Джонсон М. Цит. соч. С. 407.
34. Апресян Ю. Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. 2. С. 346–350.
35. Wierzbicka A. Dusa, toska, sud’ba: three key concepts in Russian language and Russian culture // Metody formalne w opisie jesikow slowianskich. Bialymstoky, 1990, C. 13–32.
36. Голованивская М. К. Художественный перевод, или несвобода творчества // Новое Литературное Обозрение. 1995. № 13.
37. Бодрийар Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. М., 2006. С. 3—256.
38. Голованивская М. К. Об относительности ума, добра и совести // Доклады на Ломоносовских чтениях / Моск. гос. ун-т. 1996.
39. См., например: Маслоу А. X. Теория человеческой мотивации. М., 1999.
40. Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовные чувства человечества // Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 44–61.
41. Deprun J. La philosophie de l’Inquietude en France au 18 s. Paris, 1979; a также Mauzi R. L’idee du bonheur dans la littérature et la pensee française au 18 s. Paris, 1960.
Глава вторая Социокультурные смыслы, повлиявшие на формирование французского и русского менталитетов
В результате каких обстоятельств французы видят мир одним образом, а русские другим? И почему мы решили, что эти способы видеть мир отличаются друг от друга? Ответ на второй вопрос очевиден: французская и русские мировоззренческие системы не совпадают, прежде всего, в силу несовпадения знаковых систем, языков, которые хранят, отражают, развивают эти системы. Мы уже говорили о том, что мировоззрение и язык являются неразделимыми (вспомним здесь еще один фундаментальный труд на эту тему – «Мысль и язык» А. Р. Лурии (1)) и представляют собой менталитет в его целостности.
Но как этот менталитет сложился, что сделало его таким, а не иным? Можем ли мы вообще знать об этом?
История формирования менталитета для нас в чем-то синонимична истории становления общенационального языка. И в том смысле, что менталитет – это сумма представлений и объяснительных моделей (то есть принятого в культуре способа установления причинно-следственных связей между явлениями), и в том смысле, что понятийная система этноса неотделима от понятийной системы того языка, на котором этот этнос говорит и пишет. Причем это касается не только синхронного уровня языка и сознания, но и диахронического, исторического: поскольку понятийная система языка всегда отражала менталитет народа, сканы прошлого состояния языка. Его история является сканом соответствующего этапа развития менталитета, фиксацией истории этого процесса. В этом наш подход отличается от принятого, например, в социологии или истории (см. работы С. Московиси, а также монографию Т. П. Емельяновой «Конструирование социальных представлений» (2)). Мы не можем ничего домыслить, вывести какие-то факты из общих соображений или знания человеческой природы как таковой, мы связаны представительством мировоззренческих феноменов в ткани конкретных языков, семантических структурах, в истории этих структур. Так, ценные соображения, высказанные Николаем Бердяевым в его работе «Русская идея» (3) о влиянии плотного спеленывания младенцев на Руси на формирование русского самосознания не может быть нами воспринята как существенная, поскольку в русском языке нет никаких смыслов, связанных с этим фактом (выражение «связанный по рукам и ногам» реферируется к иной ситуации).
С другой стороны, сам по себе язык столь сложное, многослойное, постоянно изменяющееся и подверженное множественным влияниям явление, что нередко сложно сказать – есть в нем какой-то факт или нет. Вот очевидный пример: русское отношение к деньгам, произошедшим как понятие от тюркского «таньга», всегда было стеснительным (деньги мыслились как грязь, от любви к ним открещивались, ими можно было оскорбить, унизить, мелочно подсчитывать деньги считалось плохой чертой, предлагалось иметь сто друзей, а не сто рублей) – ни русская общинность, ни христианство, ни уклад сначала крестьянский, а потом коммунистический не способствовали постановке денег в верхний регистр ценностной мировоззренческой шкалы. Но вот прошли всего два десятилетия нового капиталистического времени, и в русский язык, в сферу употребления его средним классом, вошел английский деловой язык, а вместе с ним – и иная культура взаимоотношений, и иная логика взглядов, и новый пласт представлений. Этот пласт представлений начал воздействовать на российскую иррациональность и непрагматичность в сторону европеизации представлений о деньгах. Так что же мы можем сказать об отношении к деньгам в сегодняшней России? Если мы сочтем, что выражения «засейвить денежки», «пошерить косты», «влить наличность и оживить бизнес», «сверстать семейный бюджет» и пр. – жаргонизмы, пока не повлиявшие на общий характер представлений, это будет виденьем процесса изменения понятия на самом незначительном уровне. Если мы сочтем, что в современном сознании уже оформилась идея, что деньги семьи – это бюджет, и им надо управлять – «подрезать траты», «расширять/срезать расходы на отпуск», «предусмотреть в семейном бюджете нового года расходы на поступление сына, лечение тещи» и т. д. – это констатация более глубокого изменения понятия в мировоззренческой системе.
Что поможет нам сделать первую или вторую оценку? Языковые факты и их частотность. Если последних употреблений много и они стали языковыми фактами, значит перед нами тренд изменения представлений о деньгах в русском языковом сознании.
Изучение значений ключевых мировоззренческих понятий в русском и французских языках, изучение истории слов постоянно заставляло нас обращаться к историческим фактам и различным эпохам в формировании этих значений. Эти факты и эпохи могут без натяжки быть названы факторами влияния на соответствующие менталитеты и этим факторам мы хотели бы уделить специальное внимание, прежде чем займемся изложением результатов конкретных исследований.
То есть мы полагаем, что социокультурный смысл, повлиявший на развитие менталитета, – это стечение обстоятельств, изменившее или развившее взгляды и представления этноса, это аргументы, причины, опыт, позволившие отныне и впредь устанавливать иную логику событий, объяснять их и прогнозировать иным или дополнительным способом, иметь иные мотивы для поступков.
Вот несколько примеров. Мореплавание и открытие других земель, в частности Америки в 1492 году, наряду с открытиями Коперником в конце XV века двойного движения Земли – вокруг своей оси и вокруг солнца – дали европейцам иные возможности представления движения, развития. Эти факты пробудили их воображение, потребовали переосмысления уже имеющихся представлений и в результате привели к идее спиралевидного развития, то есть возврата уже познанного, но с приращенной непознанной дельтой. Или массированное открытие в середине XX века невидимых миров, обладающих большим воздействием на человека: атомного ядра, плазмы, вирусов, гормонов, витаминов – возможно, дало всплеск нового мистицизма, требующего особенных, как бы «неочевидных», техник обращения с миром как таковым (всплеск астрологии, увлечения лунными календарями, восточной медициной, гаданиями разного рода и т. д.).
Ознакомительная версия.
