Ответ на вышеупомянутый вопрос был наконец получен благодаря усилиям лучшего ученика Альберта Великого Фомы Аквинского в его трудах Quaestiones Quodlibetales и Summa Theologica. Демоны принимали форму женщины, известную как суккубус, писал Фома Аквинский, а семя они получали у мужчин, обманывая их, соблазняя своими женскими формами и вынуждая совокупляться с ними. Позже тот же самый демон принимал вид мужчины, или инкубуса, и использовал выкраденное семя для оплодотворения женщин. (Вы обратили внимание на женоненавистничество в рассуждениях Фомы Аквинского?) Из всех источников, перечисленных доминиканскими монахами из Германии Генрихом Крамером и Якобом Шпренгером в их знаменитом руководстве для охотников за ведьмами Malleus Maleficarum — «Молоте ведьм», никого они не цитируют так часто и с таким пиететом, как Фому Аквинского. Ведь именно он объяснил, почему Господь дал дьяволу «магическую власть» над пенисом — большую, чем над любым другим человеческим органом. «Он [Фома Аквинский] учит, что первичное склонение к греху, через которое человек делается рабом дьявола, происходит в каждом из нас еще в момент зачатия», — писали Крамер и Шпренгер. (Кстати, здесь Фома Аквинский лишь пересказывает своими словами Блаженного Августина.)
И все же именно Фома Аквинский упрочил и увековечил демонизацию пениса, которую начал Августин и чей пик пришелся на один из самых страшных периодов в европейской истории. Зигмунд фон Ризлер, немецкий историк, исследовавшим период «охоты за ведьмами» в Баварии, когда на кострах были сожжены тысячи таких женщин, как Анна Паппенхаймер, писал, что «обвинители обосновывали [свои действия], ссылаясь на авторитет Фомы Аквинского. Читая доводы, приводимые обвинителями в качестве доказательства своей позиции, всякий раз видишь, что лишь идеи Фомы Аквинского носили характер четкой доктрины, непреложного принципа». Фома Аквинский со своим учением о демонизированном семени и об оплодотворенных им женщинах — «этот «Ангелический Врач», этот святой, этот ученый монах-доминиканец — несет прямую ответственность, — писал фон Ризлер, — за массовую истерию «охоты на ведьм», охватившую весь христианский мир».
* * *
И все же был на земле один пенис, который оставался священным скипетром даже в разгар «охоты на ведьм», подогревавшейся благодаря влиянию Фомы Аквинского. Этот пенис не принимал никакого участия в первородном грехе, он не ослушался воли Господа, не перечил человеческой воле и уж точно не был орудием дьявола. Напротив, этот пенис был средством искупления, доказывая уже самим фактом своего существования, что рай может быть вновь обретен. Пенис этого Нового Адама начисто стирал грехопадение Адама Изначального. Это был самый загадочный пенис на свете, чьи таинства сулили не ад, а спасение, — пенис Иисуса Христа.
Этот исключительный орган был единственным исключением из правила, требовавшего избегать изображения пениса в произведениях искусства Как продемонстрировал историк Лео Стейнберг в своей поразительной книге «Сексуальность Иисуса Христа в искусстве эпохи Возрождения и в современном забвении», немало произведений искусства, созданных между XIV и XVI веками, было посвящено изображению гениталий Христа. На этих изображениях, многие из которых выставлялись в церквях, младенец Иисус горделиво демонстрировал свой детородный орган, или же ему помогали в этом его мать, Дева Мария, или его бабка, святая Анна. На некоторых из них Дева Мария прямо указывает на обнаженный орган, на других она прикрывает его своими руками, на третьих же к пенису младенца прикасается святая Анна. Кое-где член Иисуса окружен гирляндой из цветочных лепестков. На картинах с изображением волхвов, явившихся с дарами к младенцу Иисусу, все трое нередко стоят на четвереньках, разглядывая промежность младенца, которую Мария открывает их взорам. Что ж, их поклонение сфокусировано как нельзя лучше[62].
Это ostentatio genitalium[63], которое до публикации книги Стейнберга в 1983 году никак не обсуждалось, хотя и было очевидно, наглядно демонстрируют репродукции более двухсот картин. По мнению Стейнберга, эти картины, порой принадлежавшие кисти таких мастеров, как Микеланджело, Тициан и Боттичелли, невозможно объяснить ни приверженностью к натурализму, ни простым подражанием классическим образцам. Нет, эти картины отражают тогдашние тенденции в теологии, когда главное внимание уделялось не столько божественной природе Иисуса — она-то как раз не нуждалась в демонстрации, — а его человеческой сущности, которой такал демонстрация была необходима: верующим того времени нужно было противопоставить нечто зримое и существенное ереси катаров[64] которые учили, что у Иисуса не было тела и что он якобы был бесплотным.
То, что взрослого Иисуса художники того времени изображали с пенисом, свидетельствовало о его способности управлять своими желаниями. Имея пенис, он, согласно Библии, предпочел не использовать его как сексуальный орган, а это говорило о том, что животные инстинкты можно побороть. Если младенец Иисус и демонстрировал на многих картинах собственные гениталии, это вовсе не являлось, как выразились бы современные последователи Фрейда, доказательством его полиморфной перверсии. Нет, это лишь доказывало, что пенис Нового Адама был рожден без проклятия первородного греха, а значит, и без того стыда, который, как утверждает церковь, любой из нас, обычных людей, должен испытывать по отношению к собственным гениталиям.
Это представление особенно ярко проявилось в картинах голландского художника Мартина ван Хеемскерка — пожалуй, самых шокирующих репродукциях в книге Стейнберга. Обе они имеют одинаковое название — «Муж скорбей» (Христос в терновом венце). Воскресший Христос изображен на них сильным мужчиной с развитой мускулатурой. Из раны в его боку сочится кровь. Он повернул к зрителям свою левую ладонь — так, чтобы были видны его стигмы. Христос сидит (на одной картине в одиночестве, а на другой — в окружении ангелов), полностью обнаженный, не считая тернового венца на голове и куска ткани, небрежно наброшенного на промежность. Художник явно хотел привлечь внимание зрителя к этой легкой, полупрозрачной материи. Ведь пенис, который хорошо просматривается под нею, явно возбужден и увеличен в размерах.
Книга Стейнберга небесспорна, однако нельзя не считаться с тем фактом, что картины эти в самом деле существуют, причем с акцентом на причинном месте. Интересно, что ни на одной из них пенис младенца Иисуса не обрезан, несмотря на то что его обрезание описано в Евангелии[65]. Европейские художники явно не могли себе представить, что пенис Нового Адама не будет вершиной совершенства, то есть не будет изображен в своем первозданном виде. Нет сомнений, что антисемитизм также сыграл здесь свою роль. Ведь обрезание, как знак принадлежности к еврейскому племени, к иудейской религии, подчеркивало статус любого еврея как «чужого». Считалось, что сам вид пениса любого иудея был прегрешением против божьего творения. Правда, в «Золотой легенде», популярном религиозном сочинении эпохи раннего Возрождения, говорилось, что день Обрезания Господня, когда «он начал проливать кровь за грехи наши… стал началом искупления людей», причем этого же мнения придерживался и Фома Аквинский.
Эти взгляды имели странные и непредвиденные последствия. Ведь в эпоху, когда превыше всего ценились мощи святых, самой бесценной святыней для верующего была крайняя плоть Иисуса. Более дюжины европейских храмов, в том числе собор Святого Иоанна Латеранского в Риме (базилика Сан-Джованни ин Латерано), то есть церковь самого Папы Римского, где находится его престол, заявляли о том, что именно у них хранятся настоящие мощи (или хотя бы часть) Святой Крайней Плоти, той единственной части тела Иисуса, которая осталась в этом мире, а не вознеслась на небо. Мощи крайней плоти Христа в церкви аббатства Кулон близ города Шартра на севере Франции славились как средство излечения бесплодия и облегчения болей при родах. Поговаривали, что в начале XV века английская королева Екатерина даже брала эти мощи «напрокат». И она и ее супруг, Генрих V, были так довольны результатом — а именно рождением их отпрыска, будущего короля Генриха VI, — что, возвратив мощи обратно, они соорудили для хранения святыни особый алтарь.
Церкви постоянно оспаривали друг у друга титул официального места хранения Святой Крайней Плоти, а сообщения об обнаружении ее то в одном, то в другом месте были сродни евангельскому чуду о насыщении пяти тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами. Жан Кальвин, к примеру, сомневался в том, чтобы столь малый кусочек кожи можно было столь часто делить наряду с грудным молоком Девы Марии, хранившимся по свидетельству многих церквей именно у них. «Даже если бы Мария была коровой, — писал Кальвин, — она не смогла бы произвести столько молока». Мартин Лютер также с презрением относился к мощам святых, указывая, что в одном только Риме насчитывается 26 мест захоронений одиннадцати апостолов и что священных мощей крайней плоти имеется так много и столь разных по виду, что все они просто не могут быть настоящими.
