«выбора исторического пути». Детерминистская логика либеральной версии неомарксизма позволяла объяснить предшествующий ход истории вплоть до стихийной приватизации периода перестройки. Действия правительства реформаторов и собственную политическую платформу Гайдар описывал в терминах осознанного исторического выбора нового для России пути разделения частной собственности и государства. В дополнение мы попробуем ответить на вопрос в стиле Скиннера: что в риторическом плане делал Гайдар, когда летом 1994 года писал «Государство и эволюцию» [Гайдар 1995]? Наконец, третий вопрос будет специфическим для нашего кейса: что побудило политика, ищущего поддержки избирателей, к написанию трактата в жанре философии истории?
Самым значимым аргументом в пользу необходимости серьезного анализа интеллектуального наследия Гайдара является то, что он представлял редкий в России тип политика и реформатора, сочетавшего историческую эрудицию, четкое ви́дение по ключевым вопросам макроэкономической перспективы, экспертизу в области законодательства и оригинальную политическую философию. Вопреки рекламному тексту на обложке нового издания «Государства и эволюции» (2015), Гайдар не был профессиональным историком [Гайдар, Чубайс 2011: 5], хотя, по всей видимости, был одним из наиболее образованных руководителей в истории России. Представляется, что основной частью его интеллектуального наследия является не вклад в историографию, а оригинальная политическая философия. Книга «Государство и эволюция», в которой на 150 страницах излагается логика мировой и российской истории за два с половиной тысячелетия, не может быть отнесена к жанру научного исследования. По жанру и по силе концепции – это одно из наиболее серьезных отечественных высказываний второй половины ХХ века в жанре политической философии, в соответствии с отечественной традицией сделанное на языке философии истории [599]. Характерно, что в статье, написанной совместно Гайдаром и В. Мау через десять лет после публикации «Государства и эволюции», авторы полемически подчеркивают актуальность и ценность философии истории в наследии К. Маркса [Гайдар, Мау 2004]. Представляется, что историософская логика наиболее актуальна и в работах самого Гайдара. Если реформаторская повестка этого периода (1991–1994) была по преимуществу обусловлена уникальной ситуацией необходимости срочного перехода от плановой экономики позднего социализма, фактически разрушенной в ходе перестройки, к рыночной экономике, то политическая философия Гайдара остается современным и глубоким высказыванием о России, действие которого, возможно, еще не закончено.
Экономические реформы 1992–1993 годов и последующий период в России достаточно хорошо изучены [600]. Однако, несмотря на центральную роль политика в новейшей истории нашей страны и значительное количество его теоретических статей и книг, доступных в том числе благодаря деятельности Фонда Егора Гайдара и Института Гайдара, на данный момент опубликовано всего несколько исследований его интеллектуального наследия. Наиболее полный и содержательный анализ интеллектуальной биографии реформатора на сегодня – это апологетическая, но подробная и умная книга М. Чудаковой «Егор», представляющая его становление и реформаторские действия как образец деятельности идеалиста и ответственного политика, образец для воспитания новых поколений честолюбивых и свободных граждан России [Чудакова 2012] [601]. В академической статье Мау и К. Рогова, написанной вскоре после смерти политика, дается общий обзор вклада Гайдара в ходе радикальной фазы во многом вынужденных реформ 1991–1993 годов и анализируется его ключевая роль в формировании основных направлений макроэкономической политики современной России (приватизация и ее формы, контроль над инфляцией, налоговая политика, стабилизационный фонд, национальные проекты). При этом, с точки зрения Мау и Рогова, главным приоритетом и успехом его политики было удержание России от югославского сценария [Мау, Рогов 2010]. В целом существенную часть доступной литературы о наследии Гайдара составляют воспоминания соратников и друзей реформатора, представляющие безусловную историческую ценность, но ограниченные личной симпатией и законами жанра [Кох 2011; Нечаев 2011; Ясин 2011; Уринсон 2012; Авен, Кох 2013]. Во многом провокационный и резко полемический анализ текстов и деятельности Гайдара был представлен его бывшим соратником А. Илларионовым в двух больших интервью журналу «Континент» [Илларионов 2010] и в ряде публикаций в печати и в социальных сетях [602]. Второй блок представлен критическими высказываниями, исходящими из представления о Гайдаре как о политике, стремившемся намеренно ослабить или разрушить Россию [Кара-Мурза 1994; Лужков, Попов 2010]. Эта не обсуждаемая авторами предпосылка ограничивает ценность критики и делает дискуссию острой, но малосодержательной. Третий тип литературы включает в себя реплики и академические рецензии современников на книги и исследования Гайдара [Шматко 2003; Берелович 2005; Шляпентох 2005].
Подход, основанный на адаптации кембриджской методологии к авторскому тексту, отличается от кратко представленных выше подходов и жанров, сложившихся в полемике о его наследии. Оценка качества и последствий решений реформаторов – часть работы общества с собственным опытом. Но задача исследователя текстов политического философа в рамках нашего подхода состоит не в оценке правильности его утверждений, качества решений или степени соответствия теоретических текстов и практических действий, но в лучшем понимании мотивов, языка и контекста, в котором высказывался и тем самым действовал автор. Мы рассчитываем, что наша задача исследовать доступные автору языки и его намерения не будет выглядеть как простое проявление симпатии или как скрытая апология. Чем дольше историк воздерживается от суждения и чем глубже предшествующее исследование, которое имеет целью понять автора без апологетической или критической оценки, тем достовернее и, рискнем предположить, полезнее будет это обсуждение для политического и научного сообщества [603].
Егор Гайдар: от блестящего эксперта к непопулярному политику
Необходимость краткого описания основных вех интеллектуальной биографии и карьеры Гайдара связана с тем, что наследие политика только начинает осмысляться в современной академической литературе. Для понимания специфики жанра и языков «Государства и эволюции» мы хотели бы сделать краткий обзор интеллектуальной траектории Гайдара в ходе выработки общей концепции реформ. При этом в рамках нашего подхода мы постараемся уделить внимание не самому ходу реформ, а эволюции риторических репертуаров реформатора вплоть до того момента, когда он выступит в роли политического философа.
Внук известнейшего советского писателя и сын влиятельного военного журналиста, работавшего на Кубе и в Югославии, получил, вероятно, лучшее домашнее самообразование и лучшее формальное экономическое образование, доступное в СССР. Блестящий молодой человек, хорошо знавший поэзию и с видимой легкостью учившийся на отлично в школе и в институте, Гайдар с юности увлеченно читал Маркса (аккуратно подчеркивая наиболее значимые фрагменты тремя разными цветами в зависимости от отношения к прочитанному) и крупнейшего российского марксиста Плеханова, резко осуждавшего большевизм, чуть меньше – Ленина и Энгельса и еще подростком в Югославии «от корки до корки» прочел «Новый класс» М. Джиласа. Эта книга перевернула его представление о политэкономической модели социалистических стран, в которой партийная номенклатура оказывалась господствующим классом, под прикрытием марксистско-ленинской риторики контролировавшим одновременно собственность и политическую власть. Таким образом, нетипично глубокое знание классиков марксизма-ленинизма сочеталось с ранней рецепцией «левой» критики сложившейся в СССР государственной иерархии централизованного плана с позиций самоуправления и «рыночного социализма». Отсюда, по воспоминаниям Гайдара, у него возникла мысль о необходимости ведения «тяжелой борьбы» за
