Литература о «Дюке» чрезвычайно велика. Однако, как это ни странно, буквально ни один из исследователей этой былины не заметил в ней юмора и сатиры, и вопрос об идейных и политических тенденциях ее вообще не ставился. Ставились все обычные вопросы, которые ставились по отношению к эпосу вообще, причем давались самые противоречивые и исключающие один другой ответы. Представители самых разных направлений прилагали все усилия, чтобы доказать иноземное происхождение образа Дюка и сюжета о нем. Орест Миллер (Илья Муром., с. 587–616) считал Дюка западноевропейским герцогом, что доказывается рассмотрением его дорогих доспехов и анализом его имени (Дюк = dux). Орест Миллер считал возможным утверждать, что этот немецкий герцог является одновременно поборником народных демократических идеалов: он посрамляет Чурилу, воплощающего в своем лице богатство. И. Н. Жданов (Былина о Дюке Степановиче и сказания о Дигенисе Акрите. Соч., т. I, с. 730–738) возводит нашу былину к византийскому первоисточнику, а именно к поэме о Дигенисе. Сближение делается на том основании, что целая глава поэмы посвящена богатству Дигениса. Отсюда будто бы заимствовано описание богатств Дюка, хотя легко убедиться, что описание богатств ведется совершенно по-разному. Имя Дюка возводится не к латинскому первоисточнику, как у Миллера, а к греческому, а именно к названию рода Дуков, из которого происходит Дигенис. К иному, тоже византийскому источнику возводил былину о Дюке Веселовский (Дюк Степанович и западные параллели к песням о нем. Южнорусск. был., VI, с. 125–254). Веселовский возводит эту былину к «Посланию» пресвитера Иоанна к греческому царю Мануилу. В этом послании Иоанн в ответ на посольство Мануила описывает чудеса и богатства своей страны. (Исследование этого памятника см. М. Сперанский. Сказание об индейском царстве. Изв. Отд. русск. яз. и слов. Ак. наук, т. III, кн. 2, 1930, с. 359–465.) Подобное сближение является такой же натяжкой, как и сближение, сделанное Ждановым. Богатство Иоанна нисколько не напоминает богатств Дюка. У Иоанна, например, огромное войско, с ним обедают и прислуживают ему 12 патриархов, 10 царей, 12 митрополитов и т. д. Индия наполнена чудесами: там есть рогатые, трехногие, четверорукие люди, великаны, люди с глазами и ртом на груди и т. д. Все это не имеет решительно ничего общего с былиной. В тех немногих случаях, когда имеется действительное совпадение (Иоанн предлагает Мануилу продать свое царство на бумагу, чтобы описать его богатство, что соответствует предложению Дюковой матушки послам Владимира), Веселовский вынужден признать, что эта деталь попала в сказание из фольклора, а не наоборот. В другой работе (Разыскания, IV, с. 46–67) Веселовский сопоставляет чудесные пуговки на кафтане Дюка с целым рядом западноевропейских диковинок вроде поющих искусственных птиц и т. д. Халанский касался нашей былины дважды. В более ранней работе (Великорусск. былины, с. 187–210) он обращает внимание на «поразительное обилие в ней чисто русских, туземных, московских бытовых черт». Эта точка зрения Халанского совершенно правильна, равно как и его утверждение, что в былине изображена Москва XVI–XVII вв. Наблюдения Халанского должны быть признаны правильными и для его времени чрезвычайно свежими и оригинальными. Однако никаких выводов из им же собранных прекрасных материалов Халанский сделать не в состоянии. Вопреки очевидности он повторяет точку зрения Веселовского: «Несмотря на обилие туземных русских черт, в общем, однако, мы находим невозможным признать былину о Дюке Степановиче произведением самостоятельным русским». Аргумент: сюжет слишком необычен (т. е. русские могут создавать только обычные, трафаретные сюжеты, с. 207). Вопрос о самом сюжете и его смысле вообще не ставится. В другой небольшой работе (Русск. филологич. вестник, 1891, № 4, с. 165–172) Халанский возводит чудесные пуговицы Дюка к сербским песням, которые, в свою очередь, отражают сербский народный костюм. Всев. Миллер (Отголоски галицко-волынских сказаний в современных былинах. Очерки, I, с. 97-142) пытается доказать галицко-волынское происхождение былины. Даются исторические справки о галицких князьях и об их отношении к Византии. Так как галицкое княжество процветало в XII веке, былина о Дюке, по мнению Миллера, сложилась в XII веке. Первоисточник ее, однако, не русский, а византийский. Это — все то же послание пресвитера Иоанна. По Всев. Миллеру выходит, что Владимир — это византийский император Мануил, Дюк — благочестивый и могущественный пресвитер и индийский король Иоанн. Имя свое он заимствовал от византийских Дукасов (которых Всев. Миллер приводит несколько), а отчество — от венгерского короля Стефана. Так как некоторое сходство с «Посланием» имеет только средняя часть былины (описание чудес и богатств индийской земли), Всев. Миллер объявляет всю первую часть былины присочиненной, а о последней части ее (соперничество с Чурилой) умалчивает совсем, как будто бы ее и не существовало. В целом Всев. Миллер только развивает теорию Веселовского. Более ценной представляется для нас работа, посвященная не эпосу, но привлекающая эпос как иллюстративный материал. Это — работа Шамбинаго «Древнерусское жилище по былинам» (Сб. в честь Всев. Миллера. М., 1900, с. 129–150). Шамбинаго привлекает былину наравне с историческими документами о древнерусском жилище. Он приходит к тому же выводу, что и Халанский, а именно, что здесь отражена Москва XVI–XVII вв. Хотя вопрос об идейно-художественном содержании здесь тоже не ставится, но работа Шамбинаго ценна своими материалами. Следует упомянуть еще о работе Н. И. Коробки (Чудесное дерево и вещая птица. Живая старина, 1910, III, с. 189–203), который пытается доказать, что свистящие пуговицы Дюка, подобно свисту Соловья-разбойника, имеют мифическое значение и происхождение. Уже в советское время А. И. Лященко продолжал традиции исторической школы, но выдвинул совершенно иную теорию, отменяющую все предыдущие, но все же не продвигающую нас вперед в понимании былины (Былина о Дюке Степановиче. Изв. Отд. русск. яз. и слов. АН СССР, т. XXX, 1925, с. 45–142). По мнению Лященко, Дюк — не кто иной, как венгерский король, дук Стефан IV, что Лященко пытается доказать сопоставлением ряда мелочей (Стефан IV был хвастлив и любил вино, и таким же описан Дюк, в пуговицах и петлях Дюкова кафтана Лященко видит венгерку и т. д.). В советское время А. Н. Робинсон утверждал, будто приезд в Киев богача Дюка отражает посещение Галича в 1165 году двоюродным братом византийского императора Мануила Андроником (ИКДР, II, с. 154). Вопрос о том, почему народ должен был воспеть такое посещение и почему песня держалась в течение столетий, не ставится. Мысль о посещении Галича Андроником как об исторической основе былины высказывалась еще В. А. Келтуялой (Курс истории русской литературы, ч. I, кн. 1, изд. 2, 1913, с. 982–983). Д. С. Лихачев также относит возникновение былины о Дюке к XII–XIII вв. Она отражает богатства Галича, что доказывается, однако, не разбором былины, а исторической справкой о богатстве и значении Галича в XII–XIII вв.
Идейный смысл былины состоит в том, что в «образе Дюка на первый план выступает мечта народа о богатой жизни и стремлении унизить княжескую власть» (РНПТ, т. I, с. 285). Ошибочность такой точки зрения может быть доказана подробным разбором самой песни. Из советских ученых только А. М. Астахова отметила, что тема этой былины — «внутренние общественные отношения» и что она принадлежит «к лучшим созданиям данного былинного жанра». Однако замечание это осталось неразработанным и затеряно в комментариях к сборнику «Былины Севера» (т. II, с. 741).
I. Сборники
Аст. — А. М. Астахова. Былины Севера, т. I. Мезень и Печора. АН СССР. Фольклорная комиссия при институте этнографии. М.-Л., 1938; т. II. Прионежье, Пинега и Поморье. Изд. АН СССР. М.-Л., 1951.
Аф. — А. Н. Афанасьев. Народные русские сказки, т. I–III: Л., 1936–1938. (Нумерация дана по II–IV изданиям.)
Гильф. — А. Ф. Гильфердинг. Онежские былины, записанные летом 1871 года. Изд. 4-е, т. I–III. Изд. АН СССР. М.-Л., 1949 и сл.
Григ. — А. Д. Григорьев. Архангельские былины и исторические песни, собранные в 1899–1901 гг., т. I. М., 1904; т. II. Прага, 1939; т. III. СПб., 1910.
Гул. — Былины и исторические песни из южной Сибири. Записи С. И. Гуляева. Редакция М. К. Азадовского. Новосибирск, 1939.
К. Д. — Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. Редакция С. К. Шамбинаго. М., 1938.
Кир. — Песни, собранные П. В. Киреевским, вып. I–X. М., 1860–1874. (Песни обозначаются по страницам.)
Кон. — Сказитель Ф. А. Конашков. Подготовка текстов, вводная статья и комментарий М. А. Линевского. Петрозаводск, 1948.
Крюк. — Былины М. С. Крюковой. Записали и комментировали Э. Бородина и Р. Липец. Летописи Гос. лит. музея, кн. VI. М., 1939. То же, т. II. Летописи, кн. VIII. М., 1941.
