на этот вопрос, и это принципиальный момент. В лучших традициях мировой фантастической литературы повесть Толстого написана так, что и сами герои, и мы как читатели колеблемся, были ли эти события в действительности или герою что-то почудилось, возможно в сновидении или под хмельком. Именно поэтому, когда современный читатель прочитает «Упыря», вряд ли он испытает острое чувство страха. Помню, лет в 14 я жадно поглощал творчество Толстого – и был глубоко разочарован. Выдающийся писатель не дал моему воображению той пищи, какой я жаждал. Пришлось обращаться к западным монстрам. Несколько передергивая, можно сказать, что с нашими монстрами импортозамещение не работает.
Другое и на этот раз малоизвестное воплощение темы вампиров в русской литературе – новелла «Упырь на Фурштатской улице», которая была опубликована в журнале «Библиотека для чтения» в 1857 году под криптонимом Р. До сих пор неизвестно, кто скрывался под этой буквой. Мы с моими студентами однажды пытались выяснить это, пересмотрели множество различных материалов, но, к сожалению, тоже так ничего и не нашли. Кроме фотографии Фурштатской улицы в наши дни.
Фурштатская улица в Санкт-Петербурге.
Sergei Afanasev / Shutterstock.com
В XIX веке Фурштатская – это фешенебельный район в центре Петербурга. Здесь по сюжету в семействе полкового командира, генерала, немца по национальности, живет его дочка Анна Карловна, которая тает на глазах у наблюдающего ее доктора Ивана Петровича. Бледность, истощение, отсутствие аппетита – все это признаки малокровия. Доктор пытается ее вылечить, но ничего не помогает. Анна уверенно рассказывает доктору, что ее жених, которого она очень любила и который погиб при обороне Севастополя в Крымской войне (1853–1856), приходит с того света и постепенно забирает ее с собой. Он как будто выпивает ее жизненные соки в виде крови. В финале девушка умирает. Как и у Толстого в «Упыре», объяснение происходящего колеблется между двумя трактовками. С одной стороны, у девушки малокровие – в то время смертельная болезнь. С другой стороны, героиню мог убить вампирический призрак ее жениха. Так или иначе, никакого явления настоящего вампира в плотском воплощении здесь вы не найдете. Это вам не колоритный граф Дракула и даже не Рутвен из «Вампира» Полидори.
Покидающая тело душа. Гравюра С. Давенпорта. 1829 г.
Wellcome Collection
Вторая половина XIX века в России выдалась совсем бедной на вампиров (с Великобританией не сравнить!). Монструозный заряд эпохи романтизма почти совсем сошел на нет, подавленный реализмом и русским нигилизмом.
Тем не менее среди величайших реалистов все же нашелся один – Иван Сергеевич Тургенев, который создал целый цикл таинственных повестей с мистическими налетом. Одна из первых – повесть «Призраки» (1864). В ней появляется странный призрак женщины, называющей себя Эллис. «Кто такая Эллис?» – задается вопросом герой после ее исчезновения. И отвечает: «Это была женщина с маленьким нерусским лицом. Иссера-беловатое, полупрозрачное, с едва означенными тенями, оно напоминало фигуры на алебастровой, изнутри освещенной вазе – и опять показалось мне знакомым». Она приходила к герою каждую ночь, звала его и просила произнести слова «возьми меня». Он говорил, и она переносила его в Париж, на остров Уайт, в эпоху бунта Стеньки Разина, в Древний Рим. Ничего страшного. В конце повести герой резюмирует: «Что такое Эллис в самом деле? Привидение, скитающаяся душа, злой дух, сильфида, вампир, наконец? Иногда мне опять казалось, что Эллис – женщина, которую я когда-то знал».
В общем, непонятно, что или кто она. Никакой монструозности в ее описании, конечно, нет – лишь один-единственный намек на вампиризм Эллис, но без всякого серьезного развития этого мотива. Эллис не столько угрожает ему, сколько является его проводницей в потусторонний мир. С героем все нормально, с ним ничего трагического не происходит, он возвращается к жизни, никто не сосет его кровь или жизненную силу. Так что, конечно, будет неправомерно рекомендовать «Призраки» для чтения в качестве настоящего готического и тем более вампирского произведения. Вот такую картину я подобрал в качестве иллюстрации к тому, в каком виде герою повести являлась Эллис:
Аксель Вальдемар Йоханнессен. Ночь (1920).
Wikimedia Commons
Ренессанс начала XX века
Лишь в сумерках XIX столетия, на заре русского Серебряного века, возродился интерес к мистике, оккультизму, потустороннему миру. Вампиры и прочая нечисть не заставили себя долго ждать. Причем более страшные. В 1895 году выходит повесть Александра Амфитеатрова «Киммерийская болезнь», в которой на русской сцене дебютирует Ламия – женщина-вампир, наподобие Кармиллы из одноименной повести Шеридана Ле Фаню. В древнегреческой мифологии это существо женского пола, которое может пожирать собственных детей и высасывать жизнь их душ. Ниже вы можете увидеть весьма чувственное изображение Ламии на гравюре Франческо Бартолоцци.
Ламия. Гравюра Франческо Бартолоцци по картине Джованни Батисты Киприани. 1786.
Albertina, Wien
Ламия у Амфитеатрова представлена, напротив, без всякого флера, максимально приземленно – в виде домработницы Анны Перфильевой, которая переходит от одного хозяина к другому, вступает с ними в сексуальную связь и выпивает постепенно их кровь или сводит с ума. Один из хозяев в конце концов оказывается в сумасшедшем доме. Хочется сказать: «Хорошо, что хотя бы живой».
После Амфитеатрова вампирши начали размножаться. В 1909 году известный русский писатель-символист Федор Сологуб представил на суд публики рассказ «Красногубая гостья». Говорящее заглавие подсказывает читателю, что автор продолжает в своем произведении тему вампирш. На этой раз к герою Николаю Варгольскому начинает захаживать в гости одна новая знакомая с характерным именем Лидия Ротштейн (напомню, rot по-немецки – «красный»). Визит за визитом она влюбляет Варгольского в себя и отлучает от привычного круга его дневного общения. Герой все больше замыкается в четырех стенах своего дома и практически перестает выходить на улицу. Сологуб не скупится на описания адской вампирической работы, какую проделывает Лидия:
И она говорила:
– Только одну каплю крови. Моими устами приникну я к телу возлюбленного моего. Моими жаждущими вечно устами я, как вставший из могилы вампир, вопьюсь в это милое, горячее место между горлом и плечом, между горлом, где трепещет дыхание жизни, и белым склоном плеча, где напряженная дремлет сила жизни. Вопьюсь, вопьюсь в сладостную плоть возлюбленного моего и выпью каплю его жаркой крови. Одну каплю, – ну, может быть, две, три или даже четыре. Ах, возлюбленный мой не считает! Возлюбленному моему и всей своей крови не жалко, – только бы оживить меня, холодную, жарким трепетом своей жизни, только бы я не ушла от него, не исчезла, подобная бледному, безжизненному призраку, исчезающему при раннем крике петуха.
Сологуб наверняка внимательно прочел «Дракулу» Стокера (тогда в России этот роман стал бестселлером), в котором, как мы увидим далее, кровососание было описано очень подробно и натуралистично.
В отличие от романа Стокера, где герои сами избавляют друг друга и заодно весь мир от исчадия ада, Варгольского в рассказе Сологуба спасает божественный Отрок (явно посланный Христом).
В коротком рассказе Сергея Соломина «Вампир» (1915) читателя также ждет именно женщина. Инженер Полянский приезжает в удаленное имение помещика Накрасина, где его за обедом потчуют страшными историями: якобы около дальнего пруда усадьбы обитает призрак, который убивает всех, кто осмелится там появиться. Разгоряченный вином и красными, сладострастными губами свояченицы Накрасина Анны Петровны Полянский отважно идет туда на прогулку. Представьте себе его ужас, когда на него нападает призрак полуобнаженной женщины, в которой он узнает Анну Петровну. Спасает героя лишь вовремя выхваченный револьвер. Примечательно, что в русской литературе обычная пуля способна остановить и даже умертвить вампира. В британской все сложнее. Там вампиры могут на ходу менять обличье, проходить через стены, и так просто их не уничтожить.
В том же духе, но уже гораздо страшнее, развивается действие рассказа Федора Зарина-Несвицкого «Кошмар» (1914) – пожалуй, наиболее жуткого из всей русской «вампирианы». Главный герой, он же рассказчик, как и у Соломина, попадает в отдаленное имение помещицы Крутогоровой. У нее дурная слава в околотке – крестьяне боятся ее. И все же герой решает рискнуть – он же участник Русско-японской войны. Нина Александровна оказывается женщиной загадочной: у нее грузинские корни, живет она одна, и только уродливая служанка Анфиса выполняет все работы по огромному дому. Уже описание ее внешности способно напугать:
Клянусь, никогда в жизни не видел я более отвратительной фигуры. Это была не женщина, это была горилла в юбке. Необычайной длины мускулистые
