В первом случае я рассматривал акт хозяйки именно как «должный», как вполне «справедливый» и потому морально положительный.
Я не испытывал по адресу хозяйки никаких неприязненных и недружелюбных эмоций; ее поведение не имело в моих глазах отталкивающего и отвратительного характера. Она поступала так, как должно поступать. Иначе я вел себя во втором случае. «Незаконное» требование господина сразу вызвало во мне неприязненные и антипатически-враждебные чувства по его адресу, желание дать ему отпор и вообще «показалось» мне недопустимым. Совершенно непроизвольно господин сделался для меня «врагом», а его поведение — отталкивающим.
То же самое каждый человек может проверить путем личного опыта, для чего, между прочим, великолепный материал дают наблюдения над собственными переживаниями во время чтения какого-нибудь романа или во время присутствия в театре на какой-нибудь драме или трагедии. Здесь нам даются всевозможные случаи взаимоотношений между героями, одни из которых поступают в наших глазах «должным» образом, другие — недозволенным. Наши симпатии всецело на стороне первых; вместе с ними мы страдаем, когда они страдают, и непроизвольно желаем «торжества добродетели» и «наказания порока». «Безнравственные» же герои опять-таки непроизвольно вызывают в нас враждебные по их адресу чувства; нам хочется протестовать против их актов, сделать их безвредными и даже наказать их.
Кто не симпатизировал королю Лиру, когда его дочери и зятья изгоняют его, и кто не имел враждебных чувств против тех, кого он облагодетельствовал и кто его же безжалостно выгнал! Впрочем, если бы кто усомнился в сказанном, он легко может убедиться в этом, представив себе ряд форм поведения, из которых одни он считает должными, другие запрещенными. Пусть, например, он представит себе, что он убивает своего любимого отца. Достаточно только вообразить подобный акт — и переживание отвращения и отталкивания к подобному поступку, соединенное с враждой и ненавистью к тому, кто бы это сделал, — будет налицо… Иным уже будет переживание, если он представит себе акты заботливости о любимом отце, ухаживание за ним и т. п. В этом случае переживание по адресу подобных актов поведения будет притягательным, носящим характер долженствования, и все субъекты подобных поступков не вызовут никаких враждебных чувств по своему адресу.
Если далее мы представим себе ряд актов, кажущихся нам «рекомендуемыми», то и в этом случае в нашей психике будет дано переживание как по адресу самого акта, так и его исполнителя, не совпадающее ни с переживаниями при актах должных, ни при актах запрещенных. Эти переживания окрашены особенно сильным цветом благоволения и симпатии по отношению к совершителю рекомендуемого поступка, вызывают к нему особенно сильное чувство «благорасположения, любви и уважения», желание сделать и ему нечто приятное и хорошее. Сам же акт получает притягательный и желательный характер в наших глазах. Когда мы видим подобные поступки человека, не обязанного их совершать, но тем не менее делающего их, — этот человек становится своего рода «добродетельным героем», заслуживающим той или иной степени уважения и любви. Примеров, подтверждающих сказанное, можно привести ad libitum[55].
С точки зрения обычных современных представлений никто «не обязан» раздавать деньги, жертвовать их на бесплатные столовые, приюты, школы, институты и т. д. И вот если кто-нибудь это делает, то его «рекомендуемый» поступок сразу же обращает на себя внимание, вызывает сочувствие по адресу такого лица, симпатии, уважение и т. д.
Когда кто-нибудь помогает другому, хотя он и не обязан помогать, то первый в глазах второго становится «благодетелем, добрым и прекрасным» человеком, которому, в свою очередь, хочется сделать нечто приятное и хорошее.
И не нужно думать, что в каждом отдельном случае все эти переживания и способы реагирования на чужие поступки вызываются в нас путем преднамеренным, путем сознательного расчета и «зрелых соображений». Нет! Каждый из нас уже имеет обычно это различие запрещенных, рекомендованных и должных актов; воспринимая чужие акты, «сразу же» относит их к той или иной категории и сразу же непроизвольно и спонтанно реагирует на них в той или иной форме. Те или иные переживания, а в зависимости от них и формы поведения, в ответ на чужие акты возникают в нас моментально (за исключением некоторых случаев) и самопроизвольно. Самопроизвольно же объективируются эти переживания и в соответственные поступки.
Итак, каждый из чужих актов, воспринимаемых нами, вызывает в нас неодинаковые переживания и соответственно неодинаковые формы реагирования на них:
1) Акты, воспринимаемые нами как «должные», не вызывают в нас ни переживаний вражды, ни ненависти, а равно ни особенной любви и симпатии к ним самим и к их исполнителю, они воспринимаются просто как «дозволенно-должные» (иное слово трудно найти), как нормальные, и только. Сама форма актов не вызывает в нас ни отвращения-отталкивания, ни притяжения-любви. Они нормальны, справедливы, а потому положительны, и только. Лавочник дал мне фунт хлеба, я заплатил ему 7 копеек. Акт лавочника для меня просто нормальный, должный и ничего больше, а сам он не вызвал во мне по своему адресу ни особенной любви и симпатии, ни ненависти и вражды.
2) Иное переживание возникает в ответ на акты «рекомендуемые». Здесь я, в ответ на подобный акт, испытываю по адресу его субъекта особенное благорасположение, благодарность и любовь, симпатию и желание и ему, в свою очередь, оказать ту же услугу. Сам же акт нам кажется чем-то желательным и притягивающим.
3) Наконец, в ответ на акты запрещенные мы реагируем в форме переживаний и актов вражды, недружелюбия и ненависти по адресу его субъекта; в нас самопроизвольно возникает желание отпарировать его незаконное покушение и отомстить за его попытку. Сам же акт вызывает в нас переживание отвращения и отталкивания к такой форме поведения.
Иначе говоря, акты должные кажутся нам всегда нормальными, справедливыми и потому морально положительными; акты запрещенные — морально отрицательными и поднормальными; акты рекомендуемые — сверхнормально-положительными, своего рода моральной роскошью.
Каким является каждый из них — такую же реакцию он вызывает.
Эта реакция происходит самопроизвольно и спонтанно.
Само собой разумеется, что установленная нами классификация как самих актов, так и форм реагирования на них не есть классификация по конкретному содержанию самого акта и реакция на него, но это есть классификация по форме психических переживаний. Какой акт является для кого-нибудь запрещенным, рекомендуемым или должным, а соответственно с этим на какие акты он будет реагировать нормальным, поднормально-враждебным и сверхнормально-любовным образом — это зависит от всего характера психической жизни, убеждений и мировоззрения индивида, создаваемых различными факторами. Содержание каждого разряда как акций, так и реакций, как уже выше было указано, может быть различным для различных индивидов, но сама наличность указанных разрядов и описанных форм реагирования на каждый из них дана в поведении каждого человека.
Установив эти три разряда актов и три разряда реакций на чужие акты, воспринимаемые то как должные, то как рекомендуемые, то как запрещенные, теперь для краткости обозначим каждый из них соответственными терминами. Акты рекомендуемые назовем подвигом или услугой, а реакцию на них со стороны другого, воспринимающего их именно как акты рекомендуемые, наградой. Акты запрещенные назовем преступлением, реакцию на них, понимаемых другими именно как акты запрещенные, — наказанием. Акты «дозволенно-должные» и вызываемую ими реакцию будем называть просто дозволенно-должными. Таким образом, получаются три пары актов и вызываемых ими реакций:
преступление — наказание,
подвиг — награда,
«дозволенный» акт — «должная» реакция.
§ 1. Преступление
Установив в предыдущем прелиминарные определения каждой из основных категорий поведения, теперь рассмотрим каждую из них более детальным образом. Начнем с изучения преступлений и наказаний и попытаемся дать понятие каждого члена этой пары.
Как известно, преступления и наказания изучаются наукой уголовного права. По их поводу написаны сотни тысяч томов и имеется множество определений. Но, несмотря на это богатство определений, приходится сознаться, что общепризнанного понятия преступления, а соответственно и наказания, до сих пор еще нет. Главный грех значительного числа определений заключается в том, что вместо анализа действительных причинных взаимоотношений, существующих в живой действительности, догматика уголовного права весьма усиленно занималась и занимается анализом перечисленных в кодексе «преступных деяний», игнорируя аналогичные явления, данные вне кодекса. Отсюда же происходит и второй грех ее, а именно: смешение теоретической точки зрения с практической, сущего с должным. Приспосабливая свои определения к действующим уложениям, преследующим чисто практические задачи, догматика уголовного права не могла не впасть в этот грех смешения «сущего» и бывшего с «должным». Благодаря этому обстоятельству немудрено, что в ней были и до сих пор еще существуют тысячи «антиномий», которые едва ли бы появились при резком разграничении этих принципиально различных точек зрения.
