И вот наконец после того, как молодые поклонились Небу, Земле и предкам, брак считался свершившимся. Теперь невеста могла скинуть фату, и жених, иногда впервые, видел лицо той, с которой он навеки связал свою судьбу (если, конечно, он мог разглядеть что-нибудь сквозь бесстрастную нарисованную маску).
Поскольку за время общения новобрачных с добрыми духами духи злые могли активизироваться, жениху снова надлежало принять против них некоторые меры. Он вел невесту в предназначенную для новой семьи комнату и выпускал в каждый угол по стреле. После чего начинался свадебный пир. Молодым подносили связанные красной нитью бокалы с вином или чаем. На перевернутый вверх дном таз ставили миску с пельменями, символизирующими многочисленное потомство. Иногда жених и невеста обменивались туфлями, это означало, что они хотят дожить вместе до старости. Гости подносили молодым подарки, чаще всего это были конверты с деньгами, причем сумма в каждом из них обязательно была кратна сорока.
Пир длился трое суток. А жених с невестой, завершив необходимые обряды, собирались удалиться в спальню. К этому времени невеста изменяла свою девичью прическу на женскую. Молодые успевали отведать специальную «лапшу долгой жизни», невероятная длина которой должна была удлинить их жизнь. На постель новобрачных стелили полотенце, которое утром предстояло предъявить свекрови. Но исполнить свои супружеские обязанности и должным образом запятнать полотенце молодым было не так-то просто. Демоны, как известно, не дремлют, и для борьбы с ними друзья новобрачных устраивали так называемый «переполох в брачных покоях».
Ведь если «переполох» не создадут друзья, его могут создать демоны, а это гораздо опаснее. Впрочем, добросовестные гости творили в рамках «переполоха» такое, что невеста, возможно, предпочла бы демонов, ведь те хотя бы молчат… Друзья же отнюдь не молчали. Они бесконтрольно входили в спальню к молодым, обсуждали внешность невесты, отпускали непристойные шутки, распевали скабрезные песенки. Невеста не вправе была реагировать на это, а молодой супруг мог откупиться от незваных посетителей, но они заявлялись снова и снова или устраивали кошачьи концерты под окном у молодоженов.
На третий день после свадьбы молодые наносили визит родителям жены. К этому времени вступал в силу этикет, согласно которому муж не должен был публично обращать никакого внимания на супругу. Поэтому ехали они каждый в своем паланкине. Вернуться надлежало в тот же день, потому что первый месяц после свадьбы молодой жене не дозволялось ночевать вне дома. Впрочем, в ее интересах было не отлучаться по ночам и постараться как можно скорее забеременеть. Ведь только после того, как жена рожала мужу мальчика-наследника, она начинала пользоваться в своей новой семье хоть какими-то правами. А пока что ей предстояло беспрекословно подчиняться мужу и свекрови.
Еще одна причина, по которой молодой жене следовало позаботиться о наследнике, было то, что муж обладал правом развода, для которого имелись семь традиционных поводов. Первым в их списке стояло бесплодие жены. Сама женщина правом развода не пользовалась. Муж у китаянки чаще всего был на всю жизнь один. Вдовам традиционная мораль не рекомендовала повторное замужество. А вот мужчина вполне мог и при живой жене завести себе наложницу.
Сохранился семейный кодекс эпохи Тан (VII—X века), подробно регламентирующий взаимоотношения мужа, жены и наложниц. Дело в том, что наложница была членом семьи, своего рода женой, но более низкого ранга. Причем если жена бывала только одна, наложниц можно было брать «без счета». Иногда невеста, входя в дом мужа, сразу приводила с собой младшую сестру или племянницу в качестве наложницы. Брак с такими женщинами оформлялся вполне официально, заключался контракт, передавались подарки и «чайные деньги». Как и в случае с женой, запрещалось брать наложницу-однофамилицу. Запрещалось брать в наложницы рабынь, не дав им предварительно свободу. Существовали и другие ограничения. Например, чиновник не мог взять наложницу из семьи своего подчиненного, это наказывалось сотней палочных ударов. А если подчиненный все-таки предлагал своему начальнику какую-нибудь женщину в наложницы, это приравнивалось ко взятке.
Наложница должна была называть главную жену госпожой. Она носила траур по главной жене, а главная жена по наложнице траура не носила. Муж тоже не носил траура по своей наложнице, если она не успела родить ему сына. Танский уголовный кодекс за все проступки мужа или чужого человека против наложницы предусматривал наказание на одну-две ступени ниже, чем за проступки против жены. Например, если раб насиловал наложницу хозяина, его наказание было на ступень ниже, чем за изнасилование жены. Муж за убийство собственной наложницы получал наказание на две ступени меньше, чем за убийство постороннего человека. А законная жена и вовсе могла прикончить наложницу без всяких уголовных последствий для себя, ей достаточно было доказать, что убийство совершено непредумышленно. Если же бедная наложница, не вынеся своего бесправного положения, осмеливалась обругать мужа, то ей грозило до полутора лет каторги (жене в аналогичной ситуации – «только» один год).
Все, о чем мы говорили до сих пор, касается обычной китайской семьи. Но была в Китае и особая семья, где количество жен и наложниц исчислялось порою тысячами. Это – императорский гарем.
Первым в Китае гаремом владел сын Желтого императора – мифического основателя Китая, жившего в III тысячелетии до нашей эры. У него была одна главная жена и три наложницы. Вчетвером они символизировали четыре стороны света, а вместе с императором составляли число пять, которое считалось священным. В правление древнейшей династии Ся число жен и наложниц было увеличено до двенадцати, в правление династии Инь – до тридцати девяти, а династии Чжоу – до ста двадцати. Каждый раз увеличение количества жен объяснялось символическим значением чисел: жен разбивали на группы и разряды и число женщин в каждом из них было исполнено высшего смысла. Правда, когда император Сюань-цзун довел число женщин до сорока тысяч, объяснить это нумерологией было уже трудно. В правление династии Тан гарем приобрел законченную структуру. В нем содержались главная жена, четыре младшие жены, девять прислужниц императрицы, девять «ученых девушек» и три группы по двадцать семь «младших девушек».
Но не прав будет тот, кто подумает, будто жизнь китайского императора была полна любовных утех и поэтических наслаждений. Китайцы не были бы китайцами, если бы и здесь не ввели строжайший церемониал. Император был Сыном Неба, средоточием космических сил, подателем жизни на земле.
Его власть была безгранична… Но заниматься любовью со своими женами он имел право только под строгим контролем евнухов! А евнухи – не лучшие наставники в любовных делах. И если Сын Неба не успевал завершить свои супружеские обязанности в отведенное для этого время, никакие силы Неба и Земли не могли отвратить роковой возглас камердинера: «Время истекло!»
При гареме служило огромное количество евнухов. Один из них – главный камердинер императора – вел учет ночей, которые его владыка проводил с императрицей, чтобы в случае зачатия астрологи могли узнать его точную дату и время. Что же касается встреч с остальными женами и наложницами, то общение с ними выглядело примерно так.
После ужина камердинер подносил своему повелителю поднос, на котором лежали зеленые карточки с именами жен и наложниц. Император мог выбрать одну из карточек. Тогда евнух отправлялся к избраннице, чтобы подготовить ее к «ночи любви». Но любовь любовью, а жизнь Сына Неба надлежало беречь, и охрана свой хлеб, точнее, рис ела не зря. Поэтому женщину, будь она даже любимая и любящая жена, раздевали донага, чтобы она не могла пронести под халатом кинжал. Потом ее заворачивали в безопасную, с точки зрения охранников, накидку из птичьих перьев и на закорках относили в спальню к августейшему супругу. С этого момента начинался отсчет времени. До нежностей ли тут было! Можно себе представить, как нервничал Сын Неба, поглядывая на песочные часы… Но вот за дверьми раздавался первый возглас: «Время истекло!» Второй возглас… Одновременно с третьим возгласом камердинер входил в спальню к бедному Сыну Неба и бесстрастно извлекал наложницу из постели. Императору надлежало сообщить евнуху, желает ли он иметь ребенка от этой встречи. Если «да», то время свидания заносилось в протокол. Если «нет», то принимались соответствующие меры.
Китайская традиция вообще на удивление лишена эротики. Она сложилась, с одной стороны, под влиянием конфуцианства, которое считало женщину существом низшего порядка, а смысл жизни видело в нравственном самосовершенствовании и соблюдении ритуалов. В конфуцианской модели мира эросу места практически не оставалось, разве что в той мере, в какой он вынужденно необходим для деторождения. Сам Конфуций был рожден от брака семидесятилетнего старика по имени Шулян Хэ и шестнадцатилетней девушки. Первая жена Шулан Хэ родила ему восемь девочек. Вторая, на которой он женился на седьмом десятке, родила хромого мальчика, а калеки не могли приносить жертвы душам усопших. Чтобы обеспечить себе загробное благополучие, старик женился в третий раз, на этот раз более чем успешно. Он родил не только великого мудреца, но и человека, страстно приверженного ритуалу. Уж кто-кто, а Конфуций исправно заботился о душе усопшего родителя. Но сам Конфуций, рожденный от бесстрастного вынужденного союза, унаследовал и заповедал своим ученикам холодное отношение к женщинам. С другой стороны, китайцы находились под влиянием даосизма, который придавал большое значение сексу. Даосы верили, что сексуальные техники способствуют здоровью, долголетию и в пределе – бессмертию. Но и здесь отношение к женщине всегда было чисто функциональным, лишенным не только романтики, но даже и простого любования. Даосы называли сексуальные техники «искусством внутренних покоев» и отводили им соответствующее место между гимнастикой, дыхательными упражнениями и использованием разнообразных снадобий из киновари. Китайский мудрец Баопу-цзы сказал:
