Не случайно наиболее употребительное самоназвание растафари — не «культ», не «движение», не «церковь», не «община», а «КУЛЬТУРА РАСТАФАРИ»
Культура и история в сознании братии сливаются воедино. Культура рассматривается как аккумулированная история, а история — как постоянно присутствующая матрица бытия. Утрата того и другого рассматривается как смерть расы, поэтому растаман бессмертен, а «коричневый человек», «крэйзи болдхед», Квоши («родившийся в воскресенье» — ямайский аналог Дяди Тома, верного безропотного недалёкого раба) и Джон Кроу («чёрный щеголь», аналог Джима Кроу из менестрельского шоу южных штатов США) — духовно мертвы. «400 лет рабства» воспринимаются как украденная история и украденная культура.[152] Поэтому предпосылка любой борьбы с Вавилоном — их возвращение. Достигшие новой идентичности в рамках «культуры растафари» люди обычно обостренно воспринимают историческое прошлое, ощущая себя участниками исторических событий. а текущий момент переживают как их кульминацию и развязку.[153]
Причастность к истории хорошо ощущается в песне Боба Марли «Песнь Избавления»: «Пираты былых времён, они захватили меня, //Продали меня на купеческие корабли,// А немного спустя вытащили меня из// Бездонного трюма. //Но руки мои укрепила//Рука Всевышнего.//В этом поколении мы движемся к триумфу,// И всё, что я когда-либо имел — это песни свободы.//Помоги же мне петь эти песни свободы. //Освобождайтесь от рабства в сознании,//Никто, кроме нас самих, не освободит наши умы.// Не бойтесь атомной энергии //Никто не в силах остановить время.//Доколе же они будут убивать наших пророков,//Пока мы стоим в стороне и смотрим? // Наши муки — лишь часть Божьего плана. //Мы должны исполнить записанное в Книге».
Группа «Абиссинцы» поёт в песне «Декларация прав»: «Посмотри-ка, как давно они привезли нас сюда// и до сих пор держат в оковах,//А мы пока ничего не добились,// Ведь мы погрязли в распрях и дерёмся друг с другом.// Это хуже ада, говорю я вам. //Встаньте и сражайтесь за свои права, братья мои,//Встаньте и сражайтесь за свои права, сестры мои.//Они увезли нас с вами из нашей цивилизации // И привезли рабами на свои плантации…» и т. д.
Поэтому любое событие полно глубокого смысла и воспринимается в глобально-историческом аспекте. Это «блоковское» мироощущение. Макс Ромео в песне «Предупреждение! Предупреждение!» видит в пронесшемся над островом урагане «Сэнди Гулли» начало исполнения приписываемых Гарви пророчеств о неминуемом разрушении Вавилона: «А теперь вы, богатые, послушайте меня, //Плачьте и стенайте над невзгодами,// Близящимися к вам.// Ваши богатства гниют,// Ваши одежды побивает моль.// Ваше злато и серебро покрыто ржой,// и эта ржа свидетельствует против вас,// И она огнем пожрет ваше тело.// Вы громоздите горы из богатств. // Но головы ваши покатятся от Сэнди Гулли. //И это случится на днях,// И ИМЕННО ОБ ЭТОМ ГОВОРИТ МАРКУС ГАРВИ.// Ваша земная жизнь была наполнена // Роскошью и удовольствиями.// Вы растолстели // Ко дню заклания,// Вы не платили тем, кто работает на ваших полях.// И вопли тех, кто убирает ваш урожай,// Достигли ушей Джа, Всемогущего Джа.// Покатится ужо „лысая балда!!!“».
Апокалиптический взгляд на историю диктовал стиль, ознаменованный избытком сближений с эсхатологическими представлениями, обличений и мрачных пророчеств. При этом все исследователи отмечают дружелюбие и открытость растаманов. Особенно с 60-х, когда возобладала проповедь всеобщего мира и братской любви. К. Норрис отмечала, что растафари — это «воинственнейшая риторика в устах добродушнейших из людей».
По словам ямайских учёных, «язык движения — это язык насилия. Это оттого, что это язык Библии, в особенности Ветхого завета. Это апокалиптический язык. Здесь грешники пожираются огнем, агнцы отделены от козлищ, угнетатели поражаются карами, цари и императоры свергаются… Использование этого языка не означает, что они готовы драться на улицах».[154]
Сочетание поразительного добродушия, незлобивости и проповеди Мира, Любви и Братства как Высшего Закона со зловещими обещаниями истребить нещадно Вавилон (недаром любимой песней раннего рэггей был псалом «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе… Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! //Блажен, кто возьмёт и разобьет младенцев твоих о камень!») обосновывалось ссылкой на Гарви, наставлявшего: «Не может быть мира между народами и людьми, пока сильный продолжает угнетать слабого, пока несправедливость творится над другим народом — до тех пор у нас будет повод к войне, а длительный мир будет невозможным».[155] Поразительно совпадение сентенции великого Маркуса с текстом одной из самых популярных песен Марли «Война» (музыка барабанщика группы «Стенающие» Карлтона Барретта. слова… Хайле Селассие I). Последнее — не шутка, на музыку была положена популярная среди братии речь Хайле Селассие, произнесённая в Калифорнии 26/IV 1964 г. под названием «Чему научила меня жизнь»:
«Покуда философия, почитающая одну расу высшей, а другую — низшей,// Не будет окончательно и навсегда разоблачена // И отброшена;// Покуда не будет больше граждан первого и второго сорта ни в одной стране; // Покуда основные права человека не будут равно гарантированы// Всем, невзирая на расу, //До этого самого дня мечта о прочном мире, //Всемирном гражданстве и господстве общечеловеческой //Морали будет оставаться лишь зыбкой иллюзией, //К которой можно стремиться, но нельзя её достичь. //И покуда постыдные и одиозные режимы, // что помыкают нашими братьями в Анголе, //в Мозамбике, //в Южной Африке,//Держа их под бесчеловечным гнётом, не будут сброшены// и уничтожены, //До этого дня Африканский континент не будет знать мира, // И будет продолжаться война,// ВОИНА!!! // Война на Западе — ВОЙНА!!!// Война на Востоке — ВОИНА!!!//Война на Севере — ВОИНА!!!// Война на Юге — ВОИНА!!»
Похожие мотивы звучат и в расхватанной молодёжью на пословицы песне Питера Тоша «Равные права»: «Все только и вопят о мире — да!//Никто не кричит о справедливости.//Я не хочу никакого мира, //Мне нужны равные права и справедливость.// Все хотят на небо,// Но никто не хочет помирать;// Я не хочу никакого мира,// Мне нужны равные права и справедливость… Дайте мне то, что мне причитается, // Отдайте кесарю кесарево, // Но то, что принадлежит Я и Я,// Вам бы лучше отдать мне… Все сражаются за равные права… Там, в Анголе,// Там, в Ботсване, Там, в Зимбабве… (далее идёт долгий список стран)».
Описывая «эфиопские» и другие «исторические» мотивы во взглядах М. Гарви, Л. Барретт указывает, что и он, и унаследовавшие ему растаманы смешивали Нил и Нигер (кстати, одна из британских групп рэггей помещает Чёрный Сион Аддис Абебу на берегах Нигера. — Н.С.), противоречиво употребляли термин «Эфиопия»: «Это религиозный язык. предназначенный вдохновлять, а не информировать».[156] Сам Барретт. также, кстати, считающий, что древние египтяне и эфиопы — один и тот же народ,[157] полагает наличие самоутверждающих иллюзий необходимой чертой массовых движений: «Необходимо понимать, что подобные движения заинтересованы не в эмпирической правде, а скорее в правильной направленности учения. Т. е., если они отвечают эмоциональным потребностям, они достигают цели».[158] Барретт полагает, что притягательность «культуры растафари — в создании заманчивого мифа, снимающего трагическое мироощущение. Миф же лежит вне пределов истины и лжи, поэтому такие настроения невозможно опровергнуть, раз в них есть психологическая потребность: „Системы верований служат культурным движениям основным источником силы. Сила эта проистекает не из набора систематизированных или логических истин, а скорее из психологического, эмоционального содержания идеологии“».[159] Кстати, то же самое применительно к себе провозглашает уже осознанно и элитарное «чёрное почвенничество».
Кстати, растафари прямо называет себя почвеннической культурой, только вместо слова «почва» это обозначается словом «корни», «культура корней». «Корни» — одно из самых употребительных в растафари понятий: рэггей обозначается как «музыка корней», душевный человек — как «человек корней»(rootsman), духовность — как «вибрация корней».
Приведём ещё несколько высказываний самих растаманов на темы культуры (по полевым материалам Л. Барретта). Поэт и художник Рас «Т» говорит: «Для меня искусство — это то, что объединяет человечество. Как растаман, я гуманист, и в искусстве я хочу объединить человечество. У искусства есть могущество, чтобы освободить человека от определённых тягот, вызванных его образом жизни. Человек, рожденный в гетто, не может позволить себе быть всего лишь „живописцем по воскресеньям“ (т. е. дилетантом, любителем. Н.С.), вся его жизнь вовлечена в распространение его идей: растафаризм, политика, Чёрная культура и всё такое….Для меня искусство — это единое космическое сознание, то, как вы любите, как вы живёте, даже как вы ненавидите: даже негативные выражения вашей личности подразумевают определённые артистические формы. Поэтому я действительно не отделяю моё искусство от других сфер моей жизни… Религиозные же аспекты искусства на деле не привязаны к одной какой-то теме. Что бы вы ни делали — всё это может быть религиозным. Нельзя сказать, что вот. мол. это мое произведение растафаристское, а вот это — нет; всякий художественно выраженный образ может быть религиозным, это эавивит от настроя вашей медитации в момент его зарождения. Растафаризм выражается не в физическом образе, а в духовном понятии… Художники — это пионеры духа. Мы, более молодое поколение растафари, должны сохранить наследие прошлого. Растаман, который в прошлом был объектом пренебрежительных слов и угнетения, ныне получил должное признание. Мы — те, кто должен добавить новые богатства в сокровищницу Чёрной культуры… Когда я гляжу на так называемую европейскую цивилизацию, которая была нам навязана силой, а затем оглядываюсь на Королевство Бенин в Нигерии, культуру Дагомеи, и там вижу богатейшие произведения искусства: литьё, золото, декоративное ткачество, — всё то, что Чёрный народ дал цивилизации, то я понимаю, что это европейцы разрушают культуру. Нам в наши дни показывают произведения Бетховена, Моцарта, Ван Гога, но никогда не показывают произведения Чёрной Африки, Бразилии и других мест. Потому-то мы, растаманы, — пионеры ямайского общества, мы — те, кто должен открыть среднему классу глаза на наше наследие».[160]
