положения наиболее влиятельных работ этой школы.
В монографии Ф. Сиберта, У. Шрамма и Т. Питерсона «Четыре теории прессы» была предпринята первая попытка систематизировать медиасистемы разных стран, c опорой на понятие «теория прессы», заложенное в их основание. «Подлинное отношение социальных систем к прессе можно понять, если взглянуть на базисные представления и воззрения, которые это общество разделяет относительно природы человека, природы общества и государства, отношения человека к государству и природы знания и истины», — отмечали авторы (Сиберт, Шрам, Питерсон, 1998: 16).
Представляется, однако, что в книге речь, по сути, идет не о четырех теориях прессы, а всего лишь о двух — либертарианской, связанной со странами рыночной экономики и англосаксонской моделью демократии, капиталистической, и авторитарной, выросшей из модели позднефеодального и раннебуржуазного общества с монархическим типом правления. Именно на основе их исторических трансформаций и были выявлены две последующие и, на наш взгляд, менее самостоятельные теории — социальной ответственности, основанной на принципах либертарианской теории, но предполагающей определенный общественный контроль за прессой, и советская тоталитарная, использующая принципы авторитарного контроля СМИ. Последняя модель впоследствии была распространена и на медиасистемы всех социалистических стран. Показательно, что учебный план дисциплины У. Шрамма по теориям коммуникаций, преподававшейся им в Университете штата Иллинойс, предполагал выделение трех типов систем прессы: тоталитарной, социалистической патерналистской и системы демократического свободного предпринимательства.
Концепция «теория прессы» для авторов представляла собой модель, схему медиасистемы, определявшуюся на основе четырех основных черт, — представления о природе человека, природе общества и государства, об отношении индивида к государству и природе знания и истины (Там же). В результате теория прессы давала читателям представление о своего рода связанности прессы, понимавшейся исследователями не только как периодическая печать, но как СМИ в целом, и общественного устройства.
Концептуально с работой Ф. Сиберта, У. Шрамма и Т. Питерсона перекликается и другая, не менее известная — книга Э. Хермана и Н. Хомского «Производство согласия. Политическая экономия масс-медиа» (Herman, Chomsky, 1988), которая критически анализировала СМИ США не столько как самостоятельную систему, сколько как подсистему более масштабной социальной политико-экономической структуры, объединяющей американскую капиталистическую экономику и военно-промышленный комплекс. Предложенная авторами «модель пропаганды» фактически связала воедино несколько уровней функционирования СМИ — собственность в медиабизнесе и ориентацию медиакомпаний на прибыль; влияние рекламодателей как форму легитимации медиабизнеса; доступность источников информации; враждебную критику; антикоммунизм — но фактически антиидеологию (в последних изданиях этот уровень был обозначен как борьба с терроризмом).
Очевидно, что, анализируя системную организацию основных фильтров производства содержания, Э. Херман и Н. Хомский говорили об определенном, внутренне скрепленном институте, в рамках которого работают журналисты и другие создатели медиаконтента. Авторы основывают свое представление о связанности СМИ, опираясь на концепцию Д. Смайта о медиаиндустрии как о сдвоенном рынке товаров и услуг (Smythe, 1977). В результате «модель пропаганды» можно считать единым подходом, который рассматривает «пять фильтров» как целое. Показательно, что в момент написания книги последним фильтром был признан антикоммунизм, но при недавнем переиздании почти сразу ставшей классикой книги авторы предложили считать его антиидеологией. Что, в сущности, понятно, поскольку авторы имели в виду системное и массовое формирование у аудитории страха против «других» — не входящих в массовое сознание социума взглядов, ценностей, идеологий.
Работа Н. Хомского и Э. Хермана, конечно, не вступала в прямую полемику с книгой Ф. Сиберта, У. Шрамма и Т. Питерсона, хотя идейно она стала своего рода ответом на нее, предложив описание медиасистемы США на совсем других основаниях, чем это было сделано в «Четырех теориях прессы». Отметим, что последняя, вызвав столь заметный интерес в университетских кругах, все же не избежала прямой критики. В 1995 г. под редакцией Джона Нероуна вышла коллективная монография исследователей Университета штата Иллинойс «Последние права. Пересматривая четыре теории прессы», которая возражала авторам «Четырех теорий прессы» по шести основным тезисам. Для дискуссии о медиасистемах они оказались довольно ценными, хотя, с нашей точки зрения, важнейший из них — третий: «Ошибочно считать, что медиасистема как таковая может быть описана только одной теорией» (Nerone (ed.), 1995). Авторы «Последних прав» подчеркивали, что все четыре теории представляют собой очевидные упрощения, по сути, детально исследуется в книге только одна теория — либертарианская/ социальной ответственности, а все остальное — лишь описание конкретных практик. Претензии авторов этой критической монографии к Ф. Сиберту, У. Шрамму и Т. Питерсону также содержали упреки в неаналитичной либеральной риторике, которая не позволила им глубже рассмотреть сложные процессы внутри медиасистем. Словом, для авторов книги «Последние права» было очевидно, что медиасистема как весьма сложное экономическое и социальное образование, объединяющее и осмысливающее множество компонентов, индикаторов, факторов и процессов, заслуживает более глубокого анализа.
После выхода в 2004 г. монографии Д. Халлина и П. Манчини «Сравнивая медиасистемы. Три модели СМИ и политики» споры о моделях медиасистем, начиная с самого понятия «медиасистема», разгорелись с новой остротой. Четыре переменных, формирующих, по мнению авторов, медиасистему во всех странах, — это развитие медиарынков, основанных прежде всего на массовой прессе, политический параллелизм в СМИ, отношения государства и массмедиа и уровень журналистского профессионализма (Hallin, Mancini, 2004: 21). Естественно, что и эта работа, основанная на достаточно обширном и глубоком анализе тенденций и фактов многих национальных контекстов, не избежала резкой критики. Поставив вопрос о детерминантах моделей медиасистем, Д. Халлин и П. Манчини заставили академическое сообщество обсуждать и универсальность предложенных ими моделей, и их распространенность, и сам факт наличия/сохранения в современных условиях национальной медиасистемы как некоего единства. И даже то, что в заключении монографии выдвигается оезис о процессе гибридизации медиасистем, оолько подтверждает важность понимания последних. К слову, тенденция гибридизации медиасисоем, которую достаточно подробно описывает К. Фольомер на примере пососоциалисоитеской динамики СМИ в странах Восточной Европы, подтвердила актуальность рассмотрения массмедиа в единстве их структур, функционирования и взаимосвязи с обществом (Voltmer, 2008).
Вторая коллективная монография «Медиасистемы за пределами западного мира» под ред. Д. Халлина и П. Манчини, расширяя географические рамки, в которых рассматривался предмет исследования, обратила особое внимание на национальные медиасистемы в их связности и целостности и в их отношении к тем национальным государствам, в которых они сложились и функционировали (Hallin, Mancini, 2012). В этом издании был поставлен вопрос о национальных основах феномена медиа, о влиянии на него исторических традиций, о связи с ним экономических, политических и культурных особенностей стран и обществ. Важно, что данная книга внесла значительный вклад в развитие методологии сравнительного анализа медиасистем, определение индикаторов и процессов, их описывающих.
Особе внимание в последнее десятилетие вызвало изучение современных медиа и журналистики в Бразилии, России, Индии, Китае и Южной Африке, что
