За основу взяли то, на чем говорила славянская Болгария, где тюркский язык был достаточно хорошо засорен языком венедов и греков. Его назвали «протоболгарским». А дальше дело вкуса. Этим и занимался академик Тредиаковский, которому суждено было стать первым русским поэтом, написать первый русский роман, первую русскую оду. Сам придумал литературный язык и первым написал на нем! Безусловно, то был по-своему талантливый человек.
Вот его стихи, самые ранние, с них в 1726 году началась российская поэзия, это первые звуки музы золотого века:
Весна катит,
Зиму валит,
И уж листик с древом шумит.
Поют птички
Со синички,
Хвостом машут и лисички.
Взрыты брозды,
Цветут грозды,
Кличет щеглик, свищут дрозды,
Льются воды,
И погоды,
Да ведь знатны нам походы…
Плюнь на суку,
Морску скуку,
Держись черней, а знай штуку:
Стать отишно
И не пышно,
Так не будет волн и слышно.
Русским поэтом номер два (разумеется, по счету, не по творчеству) был Антиох Кантемир, его стихотворная манера выглядела иначе:
Устами ты обязал меня и рукою,
Дал хвалу мне свыше мер, заступил немало —
Сатирику то забыть никак не пристало,
Иже неблагодарства страсть хулит трубою.
Нет! Но силы возродить дары равномерны
В знак благодарения — увы! — запрещают.
Приими убо сия, и хоть не блистают
Дары изяществом, однак знаки воли верны.
К стихам можно относиться по-разному, кто-то от них в восторге, кто-то — нет.
Они интересны тем, что их авторы — «служилые татары», ставшие славянами. Астраханский татарин взял псевдоним Тредиаковский, в его новой фамилии ясно слышна тюркская фраза «собиратель слов (речи)», или «грамотей». Он так и подписал первый свой труд по грамматике — «ученик латинской школы». Такую школу уже открыли в Астрахани.
И Кантемир был из татар, его фамилия тюркская — от «железного хана», она до сих пор не забыта в Молдавии, где они были правителями Валахии, а потом предали свой народ. Ну а его нелепое имя Антиох говорит о том, что отец поэта, бежавший в Москву, очень хотел быть христианином и получить должность, титул. Он их получил, стал русским князем, советником Петра I, а сын — русским дипломатом.
Насколько талантливы эти поэты, судить читателю. Но поэзия в России начиналась именно с них, с этих царских придворных, умеющих писать на славянском диалекте. Ломоносов имел номер три в том списке… И здесь возникает щекотливый вопрос: а как же «Слово о полку Игореве»? «Древнерусский» литературный памятник?
Настоящая коллизия получилась со «Словом…». Неразрешимое противоречие. О том кто только не спорил. Исследователи, люди с амбициями, как правило, ищут ошибки переписчиков в поэме и исправляют их по своему разумению. В непонятном тексте они выделяли вроде бы понятный, как им кажется, набор звуков и связывали их в слова, слова — во фразы. Не зная смысла поэмы, они все ищут и ищут новый ее смысл. И «находят». Отсюда сотня переводов с русского на русский, что уже являет пример полного абсурда.
Иные переводчики «растекались мыслию по древу», рождая нелепости. И никто не спросил себя, была ли древнерусская поэзия? Никто не поинтересовался, почему поэма написана по правилам тюркской поэтики? Не усомнился, что, если там нет «ошибок»? А есть хороший тюркский литературный язык, слова и обороты которого потом перешли в русский язык? Отсюда и кажущаяся местами узнаваемость.
Мы уже забыли, что в русском языке не менее половины слов тюркские или выведены из тюркского языка. И это естественно. Так должно быть: Россия не могла не продолжить языковые традиции Руси. Все-таки изгнанные Батыем тюрки основали Московскую Русь. Они, слуги Рюриковичей, ставшие славянами. А тюркский язык, надо заметить, обладает редкой особенностью, его можно менять, он легкий и подвижный в грамматическом строе. Но… при слиянии с другими языками всегда доминирует! Это отмечают все специалисты. Может быть, поэтому в древности люди назвали его божественным?
Мало того, как его ни меняй, он остается доступным прежним носителям, тем, кто верит в его божественное происхождение. Вера делает для них понятной чужую речь. Воскресни соратники Аттилы или Чингисхана, с ними заговорили бы казахи или хакасы, татары или башкиры. И кумык, даже плохо говорящий на родном языке, не стоял бы в стороне от того разговора со Временем.
А вот «древнерусский» язык, равно как «протоболгарский», не понятен славянам, у которых нет такой памяти. И убеждает в том известный пример из «Слова о полку Игореве», его строка «О, русская земля…», которая сделала поэму героической. Ох, если бы так…
Эта фраза в тексте, найденном А. И. Мусиным-Пушкиным, выглядела следующим образом — рскзмлжзшлмнмс: в древнем тюркском языке писали в одно слово и только согласными, гласные добавлялись, если возникали разночтения. Потом, примерно в Х веке, тюрки Европы поменяли направление письма, стали писать слева направо и опять в одно слово. Но оставались правила разделения письменных знаков, при этом к согласным добавляли все гласные и надстрочные знаки — титла. Случайности тут исключены, как в таблице умножения. Дважды два всегда четыре.
И искомая фраза из «Слова» обрела вид, еще более длинный —
орускаяземляужезашоломянемеси.
Но она уже переводилась с древнетюркского языка. Буква в букву.
Ор-ус-каяз-емля-уж-ез-аш-олом-ян-ем-ес-и, где «ор» — подниматься, «ус» — гриф, «кайзы» — останки, кости… Словом, буквальный перевод такой: «Поднимайся, гриф, поедай останки, рви, сдирай шкуру. Умножай смерть, пугай. Преследуй еду-добычу». Причем эта строка согласуется с предыдущими фразами, где «орлы (грифы! — М. А.) клекотом на кости зверей зовут; лисицы брешут на червленые щиты».
Из текста ясно, автор иронично относился к русскому беку Ингвару. Не князю Игорю! Герой поэмы варяг, которого иезуиты «сделали» потом князем Игорем и славянином.
Мусин-Пушкин, первым написавший о поэме, знал ее текст, это чувствуется. Увы, из песни слова не выкинешь, не о Русской земле там речь, о грифе. У тюрков была примета: на кого гриф зашипит, тот умрет. Ее и обыгрывал автор поэмы в приведенной выше строке… К сожалению, таких произвольно переведенных фраз сотни. Впрочем, чему удивляться, ведь когда переводили поэму, в России процветало рабство — крепостное право. И в деревнях, и в городах. А главное — в умах людей. Это было время славянофилов.
О «Слове…» написано, пожалуй, больше, чем о любом другом литературном произведении. А ближе всех к истине, видимо, были помощники Мусина-Пушкина — А. Ф. Малиновский, Н. Н. Бантыш-Каменский и Н. М. Карамзин, которые помогли ему разобрать текст. В сотрудничестве со своими друзьями они и «похоронили» поэму, придав ей необходимые, с их точки зрения, славянские черты. Отсюда отсутствие оригинала поэмы. Отсюда сотни переводов с русского на русский и редкая вседозволенность, с которой, чтобы придать смысл своим сочинениям, переставляли и дописывали фразы, буквы к словам поэмы… Лишние изымали. И тому не было конца.
А разве так переводят поэмы?
Впрочем, говорить о самых известных ее «исследователях» и «переводчиках» не представляется возможным, все они шли по колее, проложенной иезуитами, считая шаг вправо, шаг влево не допустимым. Если бы хоть один открыл Древнетюркский словарь, то совершенно иначе понял бы это удивительное произведение… И не надо было бы ничего доказывать, не надо спорить. Восторгались бы сейчас.
История со «Словом…» вновь убеждает: правду нельзя уничтожить, ибо она дана Богом. Как жизнь… Поэзия тюрков была две тысячи лет назад, и уже тогда поражала совершенством своего звука и образа. Все-таки карандаш придумали тюрки; им, «черным камнем», записывали стихи.
России потребовались десятилетия после Тредиаковского, чтобы зазвучал голос другого славянского поэта, Александра Пушкина, который сумел-таки написать стихи по-русски. Между этими поэтами стояли Державин, Жуковский, они сочиняли по-тюркски, потому что иного литературного языка в пору их учебы и молодости не было. Вспомните, «Я пел, пою и петь их буду, о них народу извещу, татарски песни из-под спуду, как луч, потомству сообщу…» — это Державин. Его стихи — это своеобразный авторский перевод на чужой для него русский литературный язык, отсюда видимая «неуклюжесть» стиха, его «неотесанность».
Тюркская литература — это тайна российской истории, ею бы гордиться, а не скрывать. Известно же, книги на Руси были и очень ценились, их берегли, собирали в библиотеки, что отмечали многие заезжие иностранцы.
