— пишут на европейских языках, на которых только с 1988 по 1996 год было написано 1.500 новых произведений африканской литературы.
В наше время, когда в мире господствует экономика, а в Африке умирают от голода, темы эти могут показаться лирикой. Но они напоминают о том чувстве общности, в котором нуждаются люди. В нем нуждаются европейцы, задумывающиеся о смысле и роли своих стран.
Еврафрика придает достойную взаимность интересу африканцев к Европе. Она предлагает перспективу для осмысления эмиграции и сотрудничества. Нужно не только принимать конкретные политические решения, но и развивать евроафриканский взгляд и чувства. Африка должна занять прочное место в сфере европейских интересов, не с империалистической точки зрения (на это сейчас нет ни сил, ни желания), но в перспективе привлечения интереса политики и общества. Поэтому представляется необходимым развивать отношения между обществами, помогать, содействовать перемещениям ресурсов.
Европа без гегемонии одной нации и Африка без гегемонии колониальных держав движутся навстречу друг другу. Африка может поддержать и демографическое будущее Европы, потому что старый континент (именно по причине своего старения) начинает осознавать, что будущее его зависит от числа жителей. Африка для Европы, как Латинская Америка для Северной Америки?
Ничто не повторяется в истории, и никто не хочет устанавливать новую гегемонию; но, может быть, будущее — в развитии системы солидарности и взаимопомощи. Это может показаться неравным браком. Среднегодовой доход итальянца — примерно 20.000 долларов, африканца (из стран южнее Сахары) — около 500 долларов, а в среднем в мире- около 4.900 долларов. Но у Африки есть своя сила, ресурсы, молодость ее жителей, прогресс многих стран… А главное, Африка независима. Никто не может и не должен ставить под сомнение ее независимость, все убеждены, что африканцы должны сами строить свое будущее. Но нужно идти вперед вместе.
Еврафрика дает воодушевление нашим обществам, возможно, она и есть то широкое дыхание, в котором нуждаются наши страны для определения своей политики в мире. Поэтому надо настаивать на чувствах и культуре: без них неосуществимо партнерство африканцев и европейцев. Еврафрика имеет значение для Африки: она открывает к сотрудничеству и культурной общности, предлагает международную поддержку, развивает добрососедские отношения. Для Европы это больше чем экономический интерес.
Европа не может быть большой Швейцарией, защищающей свое благополучие и принимающей немного иммигрантов. Европа — не империя. Даже не бывшая великая империя, как Россия. Она не будет ни Соединенными Штатами, ни Китаем. Это нечто новое, оригинальный Союз, обращенный к другим частям мира. Но Европа без «миссии» ослабеет, замкнувшись на себе.
Еврафрика — еще не политика, но уже перспектива. Это та историческая, идеальная и политическая ткань, в которой нуждаются наши страны. Тогда они смогут избежать погони за недостижимой «чистотой», боясь заразиться проблемами мира, и не зачахнут в настоящем дне без перспектив будущего.
5. ИСЛАМ: ПРИЗРАК И РЕАЛЬНОСТЬ
Сражаться с врагом или понимать реальность
Сегодня ислам представляется основным препятствием для мирного сосуществования. Разве не всегда он был историческим противником Запада? Даже самых либерально настроенных людей приводят в замешательство иные обескураживающие проявления исламского мира. Откровенное зверство терактов «Аль-Каиды» и других террористических групп не дают уйти от проблемы ислама. Это не новый вопрос в истории, хотя он не возникал уже давно. Немногим более чем за двадцать пять лет ислам стал великой загадкой будущего. С ним надо считаться, а мы не знаем как. Уж конечно, не политическими и экономическими средствами, как с Китаем. Это не просто религия, потому что ислам — и это повторяют всегда и везде — религия, политика и цивилизация одновременно.
За четверть века, после всеобщего безразличия или чисто фольклорного интереса, ислам оказался в центре озабоченного внимания многих, экспертов и не экспертов, которые без устали о нем говорят. Социальные науки применяли догму секуляризации (чем больше современности, тем меньше религии) к исламскому миру, как и к любой другой религии. По мере продвижения прогресса в мусульманском мире произойдет то же, что и в западной Европе: упадок религии в общественной и частной жизни.
В 1979 году иранская революция и аятолла Хомейни привлекла всеобщее внимание к силе ислама. Некоторые левые круги на какое- то время увлеклись этой народной революцией, но затем поняли ее характер. Соединенные Штаты, союзники шаха Реза Пахлеви, иранского реформатора, сразу воспротивились режиму Хомейни. Силы были неравны. Нечто подобное происходило в конце XIX века в Судане в борьбе между британскими властями и восстанием Махди, проповедовавшего возврат к чистому исламу и отказ от всего неверного и «турецкого» (то есть египетского и развращенного). Махди мечтал возродить мусульманский мир, но его восстание было потоплено в крови. У Ирана при Хомейни иная история: широкая сеть распространения его идей, сила государства и поддержка народных масс сделали его полюсом притяжения, заразившим своим примером многих мусульман, далеко не только шиитов.
Проблемы ислама, некогда интересовавшие лишь специалистов, теперь воспринимаются как жизненно-важные и занимают первые полосы газет. Размышляя об исламе, я тоже, как и все, испытываю чувство бессилия. Вопрос этот слишком велик: более миллиарда человек, самые разные политические ситуации, такие колоссы как Пакистан и Индонезия, арабский мир… Какой ислам? Где? Какие мусульмане?
Нельзя ставить проблему ислама вообще, глобально. Если так делать, остается только замолчать. Или прибегать к Корану и другим источникам, чтобы найти в них подтверждение агрессивного или, напротив, мирного характера ислама. Но в основополагающих текстах религий есть таинственная сложность, ускользающая от упрощений и прыжков через века. Еще есть проблема экзегетики и способа приложения этих текстов к сегодняшнему дню. Нельзя объяснить современный ислам исходя из его основополагающих текстов. Американский политолог индийского происхождения Фарид Закария (Fareed Zakaria) утверждал: «Мало толку искать в Коране основы подлинной природы ислама».
Конечно, нужно помнить, что с самого начала мусульманская история была тесно связана с политической властью, это вписано в ее хромосомы. Христианство, напротив, родилось как гонимая религия меньшинства. Что, впрочем, не помешало полной христианизации власти и общества в некоторые исторические периоды.
Ислам велик, многообразен, противоречив, разнопланов; он включает в себя самые разные народы, культуры, языки, цивилизации, экономические системы. Ислам как глобальная проблема — упрощение, созданное нашей культур о й, точнее, нашим невежеством. Но это и успех радикализма, вершина которого — Бен Ладен. Жиль Кепель (Gilles Kepel) в своей книге «Джихад. Экспансия и закат исламизма», опубликованной до 11 сентября, пишет, что зрелищный терроризм саудовского террориста, благодаря рекламе в СМИ, делает его представителем уммы, всей мусульманской общины.
Теракт в Нью-Йорке освятил образ глобального ислама. В результате
