Ryck В тему авоськи – “кулек”. Давно не слышал…
SPINA бедненькие вы, у нас рогаликов с повидлом еще полно, и сверху сыплют сахарной пудрой
EX-IBMBCS Еще были распространены шапки “из пыжика”, или попросту “пыжик”. Теперь “пыжиками” называют дамские машинки марки Peugeot (например, 206).
Kosh Кто ни будь знаком со словом “Раскардаш”? а глаголом “перехиляться”? :))
Ulitochka Раскардаш у меня мама часто употребляет в смысле “беспорядок, бардак”)) А вот глагол незнакомый:))
SPINA раскардаш – у нас тут на юге часто используется синонимом беспорядка
Ulitochka А вместо слова “подгузник” сейчас все чаще употребляют “памперс”:)
ААлек было еще подряд, но в ироничном смысле – отлэ, зэконско, ништяк.
NataNK исчезла “кошелка” как вид сумки, исчезло такое название предмета женского нижнего белья, как “комбинация”, причем сам предмет остался (зайдите в дорогой бельевой бутик в центре Москвы). Нижнее белье перестали называть “исподним”. Кстати, совсем недавно в одной из сибирских деревень встретила слово “исподки” как название мягких шерстяных варежек (рукавичек), в отличие от грубых рабочих рукавиц “верхонок”. еще не стало управдомов!
С. Никонов У нас с Вами кошелка конечно исчезла Это слово теперь очень активно используется для обозначения некоторых неприятных оратору женщин.
С. Никонов А еще “ватник” заменил “телогрейку”.
NataNK
не, телогрейка осталась в сельской местности, причем по всей стране, используется и одежда, и слово.
а вот душегрейка как теплая женская одежда ушла, когда-то жилет был сугубо мужской одеждой, а женские утепленные безрукавки, одеваемые на другую одежду, назывались душегрейками.
Ярославич “Ватник” то же уже не слышу, как и “батник” из 80-х и “пуховик” из 90-х. Убежали “кеды”.
NataNK пуховики остались на рынках, а кеды возвращаются в бутики как “винтажная обувь”
Ulitochka Еще, мне кажется, уходит слово “диктор” – теперь вместо него ведущие или ди-джеи:) В книжках про 50—60-е годы, особенно в детских (Драгунский, Носов и пр.) часто встречалось слово “ситро”, а в жизни я его вообще не слышала.
Бобби Сейчас, Максим Кронгауз за нами уже всё записал, со словариком ты немного опоздал. Давайте попросимся в соавторы хоть? И пусть не называет нас забытым словом “нахлебники” или “захребетники”.
s_o_smirnov Леня Голубков бы сказал – мы партнеры:) Максим, вы действительно делаете такой словарик, тогда прошусь в помощники (в соавторы – это слишком нахально:))
NataNK
Уважаемый Максим Кронгауз! Посмотрите, сколько мы вам вышедших и еще выходящих из употребления слов назвали. Надеюсь, вы сможете отделить от тех, что действительно покидают язык, поколения жаргонизмов, диалекты и неприжившийся новояз.
И очень хочется, чтобы вы нашли способ как-то сообщить нам, пригодились ли вам наши полные энтузиазма изыскания!
Я не участвовал в самой дискуссии и попробую исправить этот свой промах в книге.
МК Дорогие участники форума, “ваши полные энтузиазма изыскания” мне, безусловно, пригодились. Буду рад, если включение этой главы в книгу вы сочтете моей благодарностью и признанием партнерства.
Две стороны каталожной карточки
Тема уходящих слов, безусловно, связана с нашей памятью. И поэтому я позволю себе предаться ностальгии. Недавно в университете, в котором я работаю, читал стихи Лев Рубинштейн. Читал после долгого перерыва (по крайней мере, я его очень давно не слышал), как положено, с карточками. То есть одно стихотворение – это стопка каталожных карточек, на каждой из которых написана какая-то фраза: Лев Семенович перебирает их, прочитанное откладывает в сторону, и так до конца, пока карточки не закончатся. В зале в основном сидели студенты, и я подумал, что мы не можем воспринимать это зрелище одинаково. То есть для меня каталожная карточка – это нечто повседневное и очень близкое. Я, например, на каталожных карточках готовил материал для своего диплома, записывал послания жене, в ходу были так называемые “оборотки” – карточки из настоящего библиотечного каталога, на одной стороне которых уже были напечатаны названия разных книг, например:
Иванов Вяч. Вс., Гамкрелидзе Т. В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Том 1. Тбилиси: Изд-во Тбилисского ун-та, 1984.
или:
Пушкин С. В. Экстрапарные коитусы у жуков-могильщиков (Nicrophorus kirby; Silphidae, Coleoptera) // Труды международного форума по проблемам науки, техники и образования. – М., 2000. Т. 2. С. 48—49.
или:
Г. А. Лорентц. Теории и модели эфира. Перевод с английского под ред. проф. А. К. Тимирязева и З.А. Цейтлина с предисловием А. К. Тимирязева. “Научно-техническое издательство НКТП СССР”. М. – Л., 1936.
или:
А. Нимцович. Моя система на практике. Сборник партий. Перевод с немецкого И. Л. Майзелиса. Государственное издательство, Москва – Ленинград. 1930.
Зато на чистой стороне оборотки можно было писать что-то свое. Например, приставочные глаголы. Берешь, скажем, и пишешь глагол ОТВОЛОХАТЬ.
И дальше пример: “Отволохай, отлупи, рожу всю растворожь, но не терзай словами. И ведь знает, знает характер младшего старший брат, но, видишь ты, в кураж впал и не повинную голову сечет, а кишки перепиливает, перегрызает, можно сказать” (В. Астафьев, “Царь-рыба”). И сразу возникает какое-то удивительное ощущение гармонии, когда с одной стороны Арон Нимцович со своей шахматной системой, а с другой – Виктор Астафьев с глаголом отволохать.
Поэтому, когда раньше поэт выходил на сцену с каталожными карточками, немедленно возникало ощущение чего-то очень знакомого и домашнего. А для сегодняшних студентов, которые тоже с интересом наблюдают за чтением Рубинштейна, это все-таки какая-то экзотика. Чистой воды прикол.
Повторю еще раз: за последние двадцать – тридцать лет наш быт изменился радикально, в том числе и вещи вокруг нас. Какие-то очень важные и привычные ушли, а их место заняли новые, и наш язык на это реагирует, точнее сказать, не может не реагировать. За примерами далеко ходить не надо. Вот и слово оборотка мне пришлось поставить в кавычки, хотя оно пока существует, ведь так называются не только каталожные карточки, но и любые листы бумаги, исписанные с одной стороны, но по-прежнему используемые. А сколько названий всевозможных гаджетов и девайсов, напротив, проникло в последние годы в нашу речь, просто не сосчитать! Даже эти самые слова – гаджет и девайс – еще не вошли в общие словари русского языка, хотя в текстах встречаются регулярно. Ну а самый главный механизм, по крайней мере конца 2 о века, и, соответственно, слово, его называющее, – это, конечно же, компьютер. Интересно, что если упомянутые выше гаджет и девайс и некоторые другие недавние заимствования вызывают у многих людей старшего поколения определенное отторжение, то к слову компьютер и к основной компьютерной лексике все уже привыкли. Что бы ни говорили люди о чистоте языка, но самое главное для нас в языке – простая человеческая привычка.
Иногда язык реагирует тоньше: слова остаются прежними, но у них меняются значения, появляются новые выражения и исчезают старые, что-то необычное происходит с сочетаемостью слов. В общем, самое время предаться лексикографическим мемуарам, не забывая о настоящем и время от времени поглядывая в будущее. Я хочу порассуждать о двух устройствах, которые для 20 века были чрезвычайно важны, но одно из них в век 21 вместе с нами не перешло, а другое, меняясь и преобразуясь, не просто перешло эту границу, но и, по-видимому, обеспечило себе ключевое место в человеческом обществе.
Это просто был главный инструмент. Мои дети, когда выучили глагол работать , считали, что это значит “сидеть за пишущей машинкой”, ну и иногда по ней постукивать. Это, значит, я переводил, писал диплом, потом диссертацию, потом статьи, потом., в общем, зарабатывал на хлеб насущный. Я помню три машинки. У отца был “Ундервуд”, и когда я стал жить отдельно, мне его здорово не хватало. И я завел себе “Эрику” с латинским шрифтом и “Унис” с кириллическим. Ну, про “Эрику” – то всем известно (я имею в виду всем тем, кто слушал Александра Галича), берет она, стало быть, четыре копии (и нам этого в то давнее время хватало).
Нет, все-таки надо процитировать, хотя бы для того, чтобы произнести еще одно ушедшее слово самиздат , которому и посвящены эти строки Галича:
Что ж, зовите небылицы былями,
Окликайте стражников по имени!..
Бродят между ражими Добрынями
Тунеядцы Несторы и Пимены.
Их имён с эстрад не рассиропили,
В супер их не тискают облаточный:
“Эрика” берёт четыре копии,
Вот и всё!
… А этого достаточно.
Пусть пока всего четыре копии —
Этого достаточно!
(А. Галич. “Мы не хуже Горация ”)
А вот про “Унис” расскажу очень личное. Был я уже аспирантом, наверное, и тут слух прошел, что выбросят пишмашинки, то ли в ГУМе, то ли в ЦУМе, то ли где, не помню точно, ну, не сами машинки, а подписку на них. Открывалось это часов в восемь – утра, естественно. И надо было решать, во сколько ехать, ясно, что в шесть поздно, а в одиннадцать вечера накануне очень уж неохота. И пошел я пешком к половине четвертого (на такси-то деньги у аспиранта откуда возьмутся, да и на такси за пишущей машинкой ехать как-то не комильфо). И встал в очередь, в интеллигентнейшую, между прочим, очередь, но и длиннейшую. И где-то номерах в двадцати от себя увидел своего университетского знакомого, а потом и еще кто-то из наших подошел. Короче, был я во второй пятисотке, а месяца через три пришла открытка на “Унис”. Купил я “Унис”, и жили мы долго и счастливо, пока нехорошие люди не придумали компьютер.
