Елизавета Рачинская вспоминает:
Ёлку украшали опять-таки всей семьёй. Сутра в Сочельник на рояле, на столах и креслах, на подоконниках и даже прямо на полу появлялись лёгкие картонные коробки с гнёздышками внутри, где в опилках, в стружках, в шёлковой бумаге, в вате ютились райские птички, деды-морозы, девки-чернавки, яркие разноцветные стеклянные игрушки… причудливый, фантастический мир детского счастья, такой хрупкий и такой прекрасный, такой волшебно нереальный и в тоже время теперь, через многие годы, кажущийся единственно реальным из всего, что было когда-то в жизни.
[348,
16]
В каждом доме, в каждой семье закреплялся свой, излюбленный облик ёлки, отличающийся и внешним видом (высотой, густотой, хвоей, формой), и стилем её украшения, в чём отражалась семейная традиция, вкус и характер членов семьи:
При украшении ёлки соблюдались раз и навсегда принятые порядки. В глубине, ближе к стволу, вешались сначала крымские яблочки, просвечивавшие сквозь тёмную хвою своими розовыми бочками; потом шли орехи, которые никогда не допускались выше середины дерева. Ствол и крестовина, покрытая ватой с блёстками, опутывались золотыми и серебряными бумажными цепями и цепями из цветных леденцов. Внизу же вешались шоколадные фигурки зверей, птиц, детей и чудные печатные пряники с картинками, незабываемо вкусные, без которых не обходилось ни одно Рождество. Чем выше, тем ёлка становилась наряднее и ярче. На кончиках ветвей повисали блестящие стеклянные шары, покачивались, распустив хвосты, райские птицы; подняв паруса, куда-то в неведомую даль по зелёным хвойным волнам плыли сказочные корабли, летели ангелы, прижимая к груди миниатюрные ёлочки, весёлые колокольчики на самом верху, вблизи лучистой Вифлеемской звезды, казалось, вот-вот зазвенят хрустальным праздничным звоном, а серебряные пушистые цепи и дрожащий, струящийся «дождь», наброшенный, как сверкающая сетка, поверх всего этого великолепия, превращали ёлку в какое-то сказочное видение, от которого трудно было оторвать глаз.
[348,
16]
Новшества, которые меняли привычный стиль украшения ёлки, вызывали у детей сопротивление. Н.В. Розанова вспоминает о своём огорчении в связи с тем, что её сёстры, увлёкшись «декадансом», «стали украшать ёлку только снегом и свечами (ах, этот декаданс!), и как же скучно было смотреть на это дерево! Мне думалось, что все немного притворяются, восхищаясь “строгой прелестью” и иллюзией настоящей свежей ёлки!.. Какая тоска! Это вместо золотых орехов, пряников, яблок, хлопушек, от которых деревцо гнулось, но продолжало весело полыхать огнями…» [355, 26].
Как за границей, так и в России в рекомендациях по устройству ёлки излагались общие эстетические принципы её декорирования — в зависимости от формы и величины дерева, а также возможностей помещения: «Подобно другим украшениям, дерево должно гармонировать по оформлению, цвету, гамме и духу с помещением, в котором оно установлено. Оно должно отражать хороший вкус» [503, 9].
В советское время даже ёлочные украшения использовались с пропагандистскими целями: производство игрушек с советской символикой, отражающих самые разнообразные достижения социалистического общества, было обычным делом. Целый ряд предприятий начали выпускать игрушки картонажи, которые в ассортименте советских ёлочных украшений заняли одно из первых мест. Из картона штамповались животные, птицы, рыбы, звёзды, автомобили, дирижабли, аэропланы и т.д., склеивались две половинки с петелькой наверху, оклеивались серебряной бумагой и пускались в продажу. Первое время они делались по старым штампам; налаживание заготовки новых штампов для производства картонажей ощущалось как первейшая потребность игрушечного производства, которая вскоре была удовлетворена [134, 36].
Когда ёлка в СССР была разрешена, в Комитет по игрушке какой-то человек принёс набор ёлочных украшений, который «в декоративном и световом отношении давал близкие современные образы: стратостат, парашют, дирижабль, фабрика, Днепрогэс, военное судно, метро и т.д.». Рассказывая об этом, составительница сборника «Ёлка в детском саду» Е.Л. Флерина в целом одобрила этот набор («Для ребёнка будет приятно найти на ёлке эти новые предметы»), но вместе с тем она и упрекнула изготовителя игрушек в том, что «он противопоставляет свою тематику “старой” и предлагает дать ёлку с одной классововыдержанной тематикой». По её мнению, «старым и чуждым ассортиментом являются религиозные образы (ангелы, изображение рождества христова). Этого, — решительно заявляет советский педагог, — на нашей ёлке дети не увидят» [448, 14].
С появлением электричества в некоторых обеспеченных домах вместо свечей на ёлку стали вешать электрические гирлянды. В 1872 году электрическое освещение впервые было использовано на празднике ёлки в зале Дворянского собрания в Петербурге. Мода на освещение домашних ёлок электрическими лампочками возникла в конце XIX века. В одном из рассказов того времени слуги, обряжая рождественское дерево, наряду с другими украшениями, вешают на него электрическую гирлянду, поскольку, по мнению их хозяйки, «теперь ни в одном порядочном доме не налепят восковых свеч» [459, 3]. В романе Леонида Добычина «Город Эн» мальчик, от имени которого ведётся повествование, рассказывая о событиях Рождества 1902 года, замечает: «На ёлке горели разноцветные лампочки. Инженер сообщил нам, что они — электрические» [118, 118]. В одних домах предпочитали (и до сих пор продолжают предпочитать) традиционные свечи, в других — электрические гирлянды. Это противопоставление не снято и поныне. В некоторых семьях возник обычай зажигать ёлочные свечи от стоящих под иконами лампадок: «После рождественской службы дома зазорили (по выражению матери) ёлку от лампадного огня» [280, 50]. Во многих семьях до сих пор свечи, в отличие от лампочек, считаются признаком уюта, естественности и теплоты: «В комнате так тихо и так ласково светятся свечи на ёлке» [490, 26]. В наибольшей степени это свойственно домам, в которых принято придерживаться традиции: «…только в этом доме на ней всегда были и остаются до сих пор исчезнувшие из магазинов настоящие живые свечи» [356, 113].
Особое внимание уделялось выбору ёлки: дерево должно было быть стройным, правильной формы, густым и свежим, а иглы его — упругими и живыми. Опытные покупатели знали, что если срез выделяет смолу, можно быть уверенным в том, что дерево свежее, недавно срубленное. Если же у купленной ёлки обнаруживался какой-нибудь дефект (кривизна ствола, недостаток ветвей с какого-либо боку, искривлённая верхушка и т.п.), то считалось необходимым «провести работу по улучшению её внешнего вида», чтобы скрыть эти недостатки. Дерево с недостатками стремились «исправить», обрезая нарушающие его симметрию ветки, а потом проволокой или верёвочками прикрепляя их в нужном месте; выпрямляли или подрезали верхушку; устанавливали дерево таким образом, чтобы скрыть его несовершенство или же чтобы сделать дефекты менее бросающимися в глаза. В стихотворении О.А. Белявской 1911 года «Ёлкич» проснувшиеся засветло дети бегут в зал, где, увидев бородатого старика, колющего лучинки, спрашивают его: «Для чего тебе, Ёлкич, лучина?» и слышат в ответ:
Чтобы прямо стояла лесина.
Вишь, всё на бок, на правый она норовит,
Мы — лучины под правую ножку.
«Погляди-кось, теперь хорошо ли стоит?»
«Чуть-чуть вправо, нет — влево немножко».
[39,
23-24]
(Ср. также: «Надо и ёлочек нарубить, кресты на подножки им изготовить, чтобы ёлочки и на полу так же, как в лесу, прямо стояли» [360, 6].)
Бывали случаи, когда перед праздниками ёлки разыгрывались настоящие детские «драмы». Е. Скрябина рассказывает, что её семья в 1905 году вынуждена была переехать из Нижнего Новгорода в Петербург. Привыкшие к тому, что в Нижнем им обычно приносили ёлку на дом знакомые торговцы, родители и на новом месте не спешили с покупкой ёлки, а когда наконец приехали на ёлочный базар, то там «ёлок нужного размера и вида не оказалось. Вернулись ни с чем, — пишет мемуаристка. — Моему отчаянию не было границ». Все попытки достать дерево оканчивались неудачей, и только на второй день Рождества, когда девочка потеряла всякую надежду, позвонил её двоюродный брат, предложив привезти ёлку, которая уже была использована в Офицерском собрании для солдат их полка:
Долго я помнила тот момент, когда несколько солдат внесли знаменитую ёлку в нашу квартиру. Много веток было сломано и дерево действительно имело плачевный вид. Братья утешали меня, что они приложат все усилия, дабы исправить нанесённый дереву урон. Я не особенно доверяла и ждала с трепетом вечера, когда соберутся все мои маленькие гости. Когда же в назначенный день и час десятки приглашённых детей, ожидавших открытия дверей в кабинете отца, ворвались в гостиную, то все замерли от восторга, а я не поверила своим глазам — настолько чудесная картина представилась нам.
