Особенное место в этом ряду заняла «Колыбельная» Джамбула, появившаяся в 1937 году на страницах газеты «Известия»[62], а позднее растиражированная многочисленными публикациями казахского поэта-орденоносца[63] и также положенная на музыку (по меньшей мере трижды — Ю. А. Хайтом, М. И. Лалиновым и Н. Г. Шафером)[64]. «Колыбельная» Джамбула стала известна советскому читателю в переводе Константина Алтайского (К. Н. Королева), активно пропагандировавшего сталинистские сочинения казахского аэда в русскоязычной печати[65]. Вопрос о том, насколько текст Алтайского соответствует оригиналу, за отсутствием исходного текста остается открытым, хотя в целом русскоязычные «переводы» из Джамбула правильнее считать авторскими творениями его переводчиков[66]. Применительно к «Колыбельной» представление о том, что текст Джамбула был по меньшей мере «дописан» Алтайским, поддерживается еще одним косвенным обстоятельством. Двумя годами ранее появления русскоязычного текста «Колыбельной» в газете «Правда» был опубликован текст казахской колыбельной, автором которой значился акын Маимбет (вариант: Маймбет), а его переводчиком — еще один активный переводчик казахских поэтов и соавтор Алтайского по первому изданию сочинений Джамбула П. Н. Кузнецов. С именем Кузнецова, опубликовавшего в 1936 году первые переводы песен Джамбула, собственно, и связывается «открытие» творчества казахского аэда для советского читателя. Но Джамбул не был единственным открытием Кузнецова. За два года до появления в газете «Правда» (от 7 мая 1936 года) первой публикации песни Джамбула («Моя родина») в Алма-Ате в переводе Кузнецова был издан сборник произведений вышеупомянутого Маимбета. Тематически и стилистически песни Маимбета, славившего Сталина и клявшего «врагов народа»[67], вполне схожи с песнями Джамбула в последующих переводах того же Кузнецова и Алтайского. Не составляет исключения и колыбельная Маимбета («Песня над колыбелью сына»):
Степь песню тебе поет,
Сам Сталин тебе несет,
Как солнце свои лучи,
Золотые счастья ключи[68].
В 1938 году цитаты из произведений Маимбета, как и упоминания его имени из печати, исчезают и больше нигде — ни в историко-научных трудах, ни в сборниках казахского фольклора и литературы — не фигурируют. Объяснение этому исчезновению дал литературовед и переводчик А. Л. Жовтис, долгие годы работавший в вузах Алма-Аты и хорошо знавший литературное окружение Кузнецова и Алтайского. По утверждению Жовтиса, от имени Маимбета писал сам Кузнецов, самого же акына с таким именем никогда не существовало. Мистификация стала рискованной, когда Маимбет удостоился заочного внимания властей, после чего искомый акын нежданно-негаданно исчез, «откочевав», по покаянному объяснению Кузнецова, с родственниками в Китай[69]. Последним упоминанием о Маимбете стала юбилейная статья А. Владина «Джамбул и его поэзия (к 75-летию творческой деятельности)», напечатанная в майском номере «Нового мира» за 1938 год[70].
В отличие от Маимбета Джамбула придумывать было не нужно. Славившийся как певец-импровизатор, побеждавший на поэтических соревнованиях (айтысах), Джамбул, певший по-казахски и едва понимавший по-русски, даже если бы хотел, едва ли мог оценить переводные тексты, которые публиковались под его именем[71]. К тому же, удостоившись на старости лет всесоюзных почестей и материального достатка[72], Джамбул во всяком случае имел основания доверять переводческие проблемы своим литературным консультантам[73].
«Колыбельная» Джамбула-Алтайского, как и песня Маимбета-Кузнецова, цветисто сочетает интимную топику с политическим панегириком — не без поэтических находок:
Засыпай, малыш-казах,
Ты в испытанных руках,
Сталин смотрит из окошка, —
Вся страна ему видна.
И тебя он видит, крошка,
И тебя он любит, крошка,
За тебя, мой теплый крошка,
Отвечает вся страна.
Ты один из сыновей
Светлой Родины своей.
О тебе — отца ревнивей —
Сталин думает в Кремле,
Чтоб ты вырос всех счастливей,
Всех умнее, всех красивей,
Всех отважней на земле[74].
В 1938 году В. Луговской на страницах «Литературной газеты» объявил «Колыбельную песню» «лучшим шедевром Джамбула», ведь именно в этой песне «он с поразительной простотой и нежностью говорит о детях, о Сталине, о нашем будущем»[75]. Мнение Луговского (который и сам на следующий год обратится к «колыбельно-сталинской» тематике в стихотворении «Сон») разделяли многие[76] — в том числе и те, кто слышал ее в исполнении Джамбула на казахском языке[77]. «Колыбельная» читается с концертной сцены, рекомендуется к декламации на праздничных мероприятиях в школах и выпускается на граммофонной пластинке[78].
Еще один шедевр музыкальной культуры предвоенного времени — «Колыбельная» на музыку М. Блантера и слова М. Исаковского, исполнявшаяся лучшими голосами советской эстрады и оперы — Владимиром Нечаевым, Сергеем Лемешевым, Иваном Козловским:
Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким деткам
Спать наступила пора.
<…>
Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий, —
Баюшки-баю-баю,
Пусть никакая печаль не тревожит
Детскую душу твою.
<…>
Спи, мой малыш, вырастай на просторе —
Быстро промчатся года.
Смелым орленком на ясные зори
Ты улетишь из гнезда.
Даст тебе силу, дорогу укажет
Сталин своею рукой…
Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной![79]
Военные годы придают колыбельному жанру патриотические черты — мотивы героической защиты и тревожного покоя в условиях хаоса и разрухи. К концу войны складывается нечто вроде жанра «военных колыбельных» — колыбельные В. И. Лебедева-Кумача («Морская колыбельная» на музыку В. Макаровой и Л. Шульгиной[80], и «В метро»)[81], Д. Б. Кедрина[82], А. Коваленкова (муз. М. Блантера, на граммофонных пластинках 1944 года ее исполняет Эдита Утесова), «Ленинградская колыбельная» О. Ф. Бергольц (муз. Н. В. Макаровой)[83], колыбельная из «Сказа о солдате» А. Фатьянова (муз. В. П. Соловьева-Седова)[84], «Партизанская колыбельная» Л. С. Первомайского (муз. И. А. Виленского)[85]. В соавторстве поэтов и композиторов медиальное пространство эстрадно-симфонического «убаюкивания» множится колыбельными песнями В. М. Кубанева[86], М. А. Комиссаровой[87], Б. Беляковой (муз. М. Б. Дробнера)[88], И. Л. Переца (муз. М. С. Вайнберга)[89], М. А. Светлова (муз. Д. Д. Шостаковича)[90], A. A. Коваленкова (музыка Я. С. Солодухо)[91], H. H. Сидоренко (муз. В. И. Волкова)[92], А. Я. Яшина (муз. М. О. Грачева)[93], А. Я. Гаюмова (дважды положенная на музыку — З. Л. Компанейцем и А. Аратюняном)[94], К. Л. Лисовского[95], А. Иохелеса (муз. B. C. Косенко)[96], Е. А. Долматовского (муз. Д. Д. Шостаковича)[97], А. Копылова (муз. Н. В. Лысенко)[98], А. И. Машистова (муз. Н. П. Ракова)[99], A. A. Прокофьева (муз. Д. А. Прицкера)[100], Н. Ладухина (муз. A. A. Ильинского)[101], Л. К. Татьяничевой[102], Г. Ходосова (муз. Л. Лядовой)[103]. Расцвет колыбельного жанра наблюдается в эти же годы на родине Сталина, в Грузии[104]. С оглядкой на Джамбула «восточную» традицию колыбельных панегириков Сталину в годы войны продолжил узбекский поэт, прозаик и ученый (в будущем — академик АН УзбСССР) Гафур Гулям:
Спи спокойно, мой сын, в нашем доме большом
Скоро утро придет, и опять за окном
Зацветут золотые тюльпаны зарниц.
В домовой нашей книге без счета страниц.
Будет славе учить она все времена,
Открывается именем — Сталин — она![105]
Переводами колыбельных песен народов СССР занимается Самуил Маршак[106]. Накопленный опыт Маршак использовал и в оригинальном тексте, воспроизводящем уже привычные читателю мотивы и топику:
Оберегают жизнь твою,
И родину, и дом
Твои друзья в любом краю —
Их больше с каждым днем.
Они дорогу преградят
Войне на всей земле,
Ведет их лучший друг ребят,
А он живет в Кремле![107]
В 1950 году «Колыбельная» Маршака была опубликована в «Новом мире» (№ 3) и в том же году была исполнена как девятая часть оратории Сергея Прокофьева «На страже мира» (opus 124), за которую композитор, еще недавно хулимый в ряду «антинародных композиторов», перечисленных в февральском постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) 1948 года об опере «Великая дружба» В. Мурадели, получил в 1951 году Сталинскую премию первой степени. Еще одним опытом музыкального переложения «Колыбельной» Маршака стал фортепьянный опус Давида Гершфельда[108].
