События 1805-1814 годов показали необходимость создания национальной интеллигенции. Но наступившая после войны 1812 года реакция придала нелепые формы обучению и не менее нелепое содержание учебным программам. В таком состоянии застали школу события 14 декабря 1825 года. Весь последующий период, вплоть до 1859 года, все типы школ: гражданская, духовная, военная представляют печальный вид казармы.
За полтораста лет, начиная с гражданской школы петровского времени, успела вырасти многочисленная национальная интеллигенция, почти вся она вышла не из дворянской среды. Однако уже в тридцатых годах XIX века дворянин не только потянулся в университетскую аудиторию, но и стал претендовать на профессорскую кафедру, иногда спускался даже до места учителя гимназии или врача и всё же раздумывал: стоит ли посвящать себя служению науке. Выходец же из иных слоев шел в науку с такой настойчивостью и энергией, что нередко оказывался победителем. И здесь далеко не всё объяснялось приверженностью к интеллектуальному труду. Интеллектуальный труд в должности чиновника старшего класса, врача, профессора, учителя гимназии не только обеспечивал разночинцу безбедное существование, но юридически в какой-то мере уравнивал его в правах с господствующим сословием. Наука была для разночинца единственной дорогой к гражданской самостоятельности и известной независимости. Выросший в нужде и лишениях, он с детства привык с упорством и настойчивостью постигать непонятную премудрость бурсы и нередко одолевал ее, если она не окончательно его одолевала. Редко удавалось ему вырваться из затхлой среды своего сословия и уйти в университет. Раньше, чем попасть в университетскую аудиторию, он проходил мучительную школу, которая забивала и калечила его, где физическое наказание было нормой, а свободная мысль - вольнодумством, ересью, почти преступлением. Только исключительно физически сильные и интеллектуально одаренные могли вынести эту каторгу. По окончании бурсы они останавливались перед вопросом: хватит ли еще сил на жизненную борьбу после разрыва со своим сословием? И многие измученные бурсацкой казармой предпочитали успокоиться на поповском месте, женившись на закрепленной невесте, и идти торной дорогой «духовного квартального». Лишь немногие дерзали рвать со своим сословием и искать своего места в жизни вне «духовного ведомства». Это и была та разночинная интеллигенция, о которой уже не раз говорилось мимоходом. Жестокая школа, пройденная ею, заслуживает описания, к тому же изучение ее истории на фоне истории сословия будет реальным комментарием к интересующим нас «Очеркам бурсы» Помяловского.
Как уже упоминалось ранее, школа возникает в Древней Руси, при Владимире Святославовиче. «Сквозь туман многих веков, сквозь густую окраску позднейшего времени неясно видится нам образ Владимира»[10], но тенденция исторического развития страны совершенно отчетливо выступает наружу - это стремление молодой народности встать на арену европейского мира. Этим и было обусловлено событие 988 года[11], после чего Русь действительно очень скоро занимает одно из первых мест среди европейских стран Запада и Востока. Владимир намеревался «сделать ее тем, чем была в его время Греция, то есть страною просвещения. Но он имел это намерение в самом широком смысле, он хотел от Греции не только просвещения, но и художеств, хотел от нее и того, чего она не могла дать в виде современных произведений, а могла дать только в виде оставшихся памятников древности»[12]. Военные столкновения и дружественные союзы Руси с Византией падают на то время, когда последняя медленно угасала, всё ее величие было в прошлом. Передовые люди Киевской Руси продолжали видеть в Византии средоточие мирового просвещения, в то время как она уже обращалась в изумительный музей и колоссальное книгохранилище.
С боязливостью смотрела Византия на подымающегося северного колосса, успев убедиться в его военном искусстве во время столкновений с ним. Она пыталась если не подчинить себе Русь, то хотя бы обезвредить церковным влиянием. К этому времени относится зарождение школы на Руси. Летопись сообщает, что Владимир вскоре после возвращения из похода под Корсунь «посълавъ, нача поимати у нарочитыя чади дъти и даяти на учение кънижьное»[13]. Боярские дети были первыми учениками школы в Древней Руси. Их брали сюда, чтобы ввести в боярское сословие образованность и просвещение, о чем, как надо полагать, заботился Владимир. Это нужно было для великокняжеской службы, когда Русь начала играть новую роль среди других стран. Как видим, в Древней Руси вначале возникает гражданская, а не духовная школа. Странно было бы думать, что правительство Киевской Руси решилось бы обречь боярских детей на поповскую деятельность, «тем более что в жертве этой не было никакой нужды, ибо для церкви совершенно было безразлично - будут ли ее священники из детей боярских, или из кого бы то ни было. С другой стороны, и сами бояре не могли иметь ни малейшей охоты на то, чтобы отпустить детей своих в священники, ибо это значило бы то же, что иметь охоту отдать своих детей на низведение из бояр в пролетарии»[14].
Разумеется, здесь речь идет не об иерархах церкви; они, как правило, избирались из княжеско-боярской среды и были распространителями христианства. Светская власть была кровно заинтересована в успехе последнего. Христианство «было завезено из Византии, где уже вполне зарекомендовало себя как одно из средств утверждения господства феодализма» [15], и вполне естественно, что княжеская власть охотно выделяла десятину на содержание епархии. Но не только эти средства были в распоряжении архиерея, он сам выступал как крупный феодал, постоянно приумножая различными способами свои владения. Будучи неограниченным властителем над приходским духовенством, он рассматривал его как своих тяглых людей и облагал различными поборами. Об этих-то «тяглых людях» и идет речь. Они выполняли роль посредников в деле христианизации между высшим, господствующим духовенством и мирянами, то есть многочисленными жителями городов и сел Древней Руси.
Параллельно с гражданской школой должна была возникнуть духовная школа, способная быстро подготовить нужный контингент священников для христианизации Руси. Софийская летопись под 1030-м годом замечает, что по приказанию Ярослава Мудрого в Новгороде был произведен набор в духовную школу: «Приде <Ярослав> к Новугороду < и > собра от старост и поповых детей 300 учити книгам»[16]. Другими словами, старостам крестьянских общин было приказано представить триста кандидатов. В это число входили не только поповы дети, но и крестьяне, в противном случае зачем было поручать осуществление набора крестьянским старостам. Как видим, первые наборы в духовную школу - и это относится не только к Новгороду, но и ко всей Руси вообще - были принудительными, что вполне естественно для полуязыческой Руси времен Владимира-Ярослава. Княжеское правительство искало средства для привлечения в ряды духовенства людей «всякого звания» и освободило от тягла служителей христианского культа. Мера эта совершенно уничтожила насильственный характер набора и выявила многочисленных охотников. «Вовсе не из детей бояр было составлено духовенство первоначально посредством правительственных наборов: вовсе не дети бояр шли в священники и в последующее время. Никто не пойдет из лучшего положения в худшее и всякий пойдет только из худшего положения в лучшее... Положение приходского духовенства в период домонгольский и материально и нравственно было так незавидно, что охотники идти в священники не могли быть ни из бояр, ни из купцов, ни вообще из зажиточных людей, хотя бы то и крестьян, а только из людей беднейших, были они горожане или крестьяне, вообще из людей городских или сельских настолько бедных, что священство было бы для них приобретением»[17]. Они и заполняли собою духовную школу, где византиец или болгарин обучали их на скорую руку, подготовляли к священнической деятельности.
Духовная школа должна была приготовить из национальной среды лиц, способных совершать службу христианского культа. Богослужение требовало грамотности - «разумения книг», певческих навыков для исполнения песнопений и в какой-то мере - знакомства с риторикой для проповеднической деятельности, столь важной в этот период. Разумеется, в этой среде были люди способные, которые не ограничивались получением сана, менявшего их материальное положение, но, попав под начало ученого византийца, нередко сами становились искусными учителями [18], а подчас превосходили своих наставников. Эта немногочисленная национальная интеллигенция имела большое значение в создании русской школы.
