Он смело оторвал половину премированного рассказа и подтерся ею. Потом поднял брюки, застегнул, надел подтяжки. Потянул на себя кривую шаткую дверь сортира и вышел из полумрака на воздух.
При ярком свете, облегченный и освеженный в членах, он тщательно осмотрел свои черные брюки, их обшлага, колени и за коленями. Во сколько похороны? Надо уточнить по газете.
Мрачные скрипучие звуки высоко в воздухе. Колокола церкви святого Георгия. Они отбивали время: гулкий мрачный металл.
Эй — гей! Эй — гей! Эй — гей! Эй — гей! Эй — гей! Эй — гей!
Без четверти. Потом снова: по воздуху донесся обертон, терция. Бедный Дигнам!
Махмуд Отар-Мухтаров. «Московские сортиры»[23]
Был день, страдал расстройством я желудка,
Порою так прихватит — мочи нет!
Скажу, друзья, вам честно: это жутко —
Искать в Москве бесплатный туалет.
Бредешь по городу, как будто бы в тумане,
Не видно ни кабинок, ни кустов!
Вы можете проверить это сами
Не только здесь — в любом из городов!
Но даже если вы нашли удачно
Затерянный в кварталах туалет,
То как же там уныло, грязно, мрачно,
Холодная вода, бумаги нет!
К тому же с вас возьмут входную плату.
Помилуйте! Ведь это ж не кино!
Платить? Да проще запустить гранату
В сортира приоткрытое окно!
Префекты, мэр не ходят по кварталам,
Им, вероятно, трудно нас понять,
Сообразить, что всех уже достало
Сортир нормальный в городе искать.
К властям я обращаюсь, к мэру лично:
Подумайте о людях, мысльте вширь!
В квартале каждом следует приличный
Установить общественный сортир.
Игорь Иртеньев. «Песнь о юном кооператоре»[24]
Сраженный пулей рэкетира,
Кооператор юных лет
Лежит у платного сортира
С названьем гордым «туалет».
О перестройки пятом годе,
В разгар цветения ея,
Убит при всем честном народе
Он из бандитского ружья.
Мечтал покрыть Страну Советов,
Душевной полон чистоты,
Он сетью платных туалетов,
Но не сбылись его мечты.
На землю кровь течет из уха,
Застыла мука на лице,
А где-то рядом мать-старуха,
Не говоря уж об отце,
Не говоря уже о детях
И о жене не говоря…
Он мало жил на этом свете,
Но прожил честно и не зря.
На смену павшему герою
Придут отважные борцы
И в честь его везде построят
Свои подземные дворцы.
В этой книге я старался пользоваться только подтвержденными фактами, избегая слухов и предположений. Но какая же история без легенд? Поэтому и вспомнил я в главе о туалетах XIX века историю с туалетами, которые возводил купец Александров. Эта история очень похожа на правду, в отличие от истории о куртизанке.
Жила-была в Питере куртизанка Дунечка. Девица была сиротой, однако после смерти оставила солидный капитал. Император Николай Павлович повелел направить наследство, оставленное блудницей, на воспитание сирот, однако Городская дума этому почему-то воспротивилась. И тогда известный промышленник Ф. К. Сан-Галли будто бы сказал: «Пусть деньги пойдут городу. Довольно людям бегать по дворам. Я построю в городе общественные туалеты, и будут они на улицах и площадях, как в Европе!» Николай согласился.
Была ли Дунечка — о том лучше спросить у Сан-Галли. Между тем, на заводе Франца Карловича производилось оборудование и для петербургского водопровода, поэтому и он причастен к улучшению санитарного состояния Петербурга.
А вот и подлинный исторический анекдот. Публикуемые ниже строки принадлежат перу профессора Ленинградской консерватории И. Д. Гликману, близкому другу Д. Д. Шостаковича и И. И. Соллертинского. Это отрывок из воспоминаний Гликмана о Соллертинском.
«Я Вам уже сказывал, что одной из старинных повадок петербуржцев было презрение к общественному городскому транспорту. Вояжи, в том числе из дому на службу и обратно, невзирая на, подчас, дистанции огромного размера, совершались пешком. И путники, натурально, обладая организмами, далекими от совершенства олимпийских богов — Зевса, Артемиды и прочих, с легкостью находили общественные уборные по многочисленным указателям: «Уборная — во дворе такого-то и такого-то дома». (По таинственной причине отхожие места ныне стали называться туалетами. Что за ханжество! Туалетные комнаты предназначены совсем для иных нужд.)
И это блаженство рая было не так давно упразднено нещадно. Какому-то мудрецу из Смольного пришло в голову разрушить большинство отхожих мест колыбели революции. Идиотизм предлога не сравним ни с чем — якобы эти незамысловатые сооружения, несомненно уступавшие в своем величии шедеврам Растрелли и Тома де Томона, используются многими горожанами для распития горячительного. Ну и что ж в том дурного? Ежели кому-то доставляет наслаждение пить водку, вдыхая при этом ароматы хлорки, то пусть себе занюхивают хлоркой! Но после того, как эти рассадники алкоголизма были разрушены, невозможным стало заходить в парадные — ни на Невском, ни на Марата!
Я, кстати, поражаюсь какой-то немыслимой, феноменальной выносливости участников различных бесконечных посиделок у Цецилии Карловны[25]. Там, в Кремле, обитают какие-то сверхчеловеки! Их мочевые пузыри, по всей вероятности, изготовлялись на сталелитейных заводах…
Как-то я с приятелем — нам тогда было 13–14 лет — оказались в районе Смольного. И, долго блуждая без устали, захотели по малой нужде. Публичных отхожих мест поблизости не было, и мы зашли в здание, в котором не так давно обучались благородству девицы-смолянки. Надобно Вам сказать, что нас никто не остановил — просто никого не было у входа. В это сейчас невозможно поверить. Словом, мы оказались в длинном, пустынном, словно вымершем коридоре, где не без труда обнаружили отхожее место. Я думаю, что сейчас оно покрыто кафелем да мрамором. Но тогда мы были потрясены ветхостью этой приватной комнаты. Обшарпанные стены, грязь, какой-то простенький алюминиевый проржавевший наклонный желобок, в воздухе разлито зловоние нечистот и так далее. Я сказал своему товарищу — «Неужели здесь справляет нужду сам Киров?!» (Правда, я использовал менее изящный оборот.) И именно на этих моих словах открывается дверь и входит Киров. Сергей Миронович. Он явно услышал мои слова. С какой свирепостью он взглянул на нас! «Что вы здесь делаете!? Вон отсюда!!!» Нас словно ветром сдуло. Ну подумайте, какое немилосердие!
Его, смольненского добряка и друга ленинградских детишек, львиный рык до сих пор стоит в моих ушах…»
Исаак Гликман. Монологи на Большой Пушкарской, 44. Новеллетта об общественных уборных // Альманах «Лебедь». № 268, 21 апреля 2002 г.
Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. Л., 1989.
Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Л., 1991. Т. 1.
Барнетт А. Род человеческий. М., 1968.
Блокадные дневники и документы. С-П.б., 2004.
Богданов И. А. Старейшие гостиницы Петербурга. СПб., 2001.
Богданов И. А. На углу всех улиц. С-Пб., 2005.
Будни подвига. СПб., 2006.
Веллер М. Легенды Невского проспекта. СПб., 1994.
Витте С. Ю. Воспоминания. Т. I. Таллин; М., 1994.
Воеводская А. И. Четыре года жизни, четыре года молодости. СПб., 2005.
Войнович В. Н. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Л., 1990.
Герасимов В., Левтов В. Пи-пи-путеводитель. Все секреты про туалеты Санкт-Петербурга. СПб., 1998.
Герман М. Ю. Сложное прошедшее // Невский архив. Вып. III. СПб., 1997.
Гете И.-В. Из «Итальянского путешествия» // Собрание сочинений. Т. IX. М., 1980.
Город Санкт-Петербург с точки зрения медицинской полиции. СПб., 1897.
Горький М. В. И. Ленин. М., 1972.
Григорьев В. Г. Ленинград. Блокада. 1941–1942. СПб., 2003.
Довлатов С. Ремесло. СПб., б.г.
Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М., 1992.
Домоводство. М., 1957.
Есенин С. А. Страна негодяев // Сергей Есенин. Собрание сочинений в двух томах. Т. I. М., 1991.
Записки Императрицы Екатерины II. М., 1990.
Зощенко М. М. Рассказы. Свердловск, 1988.
Катулл Гай Валерий. Избранная лирика. СПб., 1997.
