Насилие, война, опасное оружие (даже ядерные технологии) доступны многим. Я часто писал, что сегодня все могут вести войну и запускать стратегии насилия и террора. Я давно убедился в этом в контакте со странами, где действуют повстанческие движения. Терроризм, как глобальный, так и локальный — одно из выражений этого положения. С другой стороны, сегодня часто бывает, что несогласие, не нашедшее мирного политического выхода, идет по пути восстания и вооруженной борьбы. «Человеческий фактор» имеет в наше время решающее значение, больше, чем в другие периоды истории. Сегодня люди что-то значат. И могут дестабилизировать целые системы.
Мы мало смотрим в лицо себе подобным. За четверть века жители земли изменились. В 2006 году впервые в истории человечества городское население превысило деревенское. За двадцать лет, с 1980 по 2000 год, произошла культурная революция: уровень грамотности взрослых (старше 15 лет) совершил невероятный скачок вперед. Это оказало большое влияние на отношения личности и среды: глубоко изменились ожидания отдельных людей. В 1980 году в Китае было 66 % грамотных, сегодня 85 %. В Иране в эпоху революции Хомейни читать и писать умело 51 % населения, в 2000 году 77 %. Есть и более яркие примеры развития: в Нигерии уровень грамотности вырос с 33 до 64 %, в Алжире с 40 до 63 %, в Руанде с 40 до 67 %, в Афганистане с 18 до 47 %, в Кот д'Ивуар с 27 до 47 %, в Мали с 14 до 40 %. Грамотность взрослых в 2015 году достигнет, по оценкам специалистов, 87 % населения мира (в 1970 году было 63 %). Эммануэль Тодд (Emmanuel Todd) пишет: «Постижение чтения и письма, а также элементарного счета — лишь этап в ментальной революции, в конце концов распространившейся по всей планете».
Грамотный человек иначе относится к своей судьбе, чем неграмотный. Меняются его стремления и ожидания. Массовая эмиграция в поиске лучшей жизни становится проявлением ментальной революции: у людей расширились горизонты. С повышением уровня культуры связан и возросший контроль рождаемости. Человек обретает способность смотреть за пределы своей местной и семейной среды и «подключиться» к более широкому миру. Он включается в информационную систему и более или менее знает, что происходит в других частях мира. Женщины, хотя и по-разному в разных культурах, обретают большее чувство собственной личной судьбы. Люди чувствуют, что теперь лучше контролируют свою жизнь, но реальность не отвечает их ожиданиям, а иногда и совершенно разочаровывает. И политическая нестабильность порой бывает связана с быстрым ростом уровня культуры: люди хотят взять в руки свою судьбу, стремятся к демократии, протестуют против маргинализации. Это происходит сегодня во многих частях мира.
Благодаря современной культурной революции люди стали больше осознавать ценность собственной жизни. Осознание это противоречит типичному для ХХ века презрению к жизни отдельных людей. Век распространения демократии отличался в то же время презрением к человеческой жизни ради осуществления политических замыслов, часто тоталитарных, суливших лучшее будущее. По данным Рудольфа Руммеля (Rudolph Rummel) в ХХ веке от государственного насилия погибло почти 170 миллионов человек, включая миллионы жертв семидесяти лет советской власти. Жертвами коммунистического Китая стало 35 миллионов. Достаточно вспомнить, что во время «Большого скачка вперед», маоистской реформы китайского сельского хозяйства, от голода погибло около 27 миллионов человек. Впрочем, подобные методы продолжали массовые убийства националистического правительства Чанг Кай-Ши (Chang Kai-Shek) (более десяти миллионов жертв) и японского милитаризма (шесть миллионов убитых во время второй мировой войны, две трети из которых китайцы).
Человеческие жертвоприношения врагов, «других», чуждых коммунистическому замыслу, или просто обычных граждан, соответствовали реализации «истины» научного коммунизма. Надо было срочно строить новый мир, сметая на пути все преграды. 600 миллионов китайцев были для Мао Дзедуна «белым листом»: «На белом листе, — говорил он, — нет пятен, на нем можно написать самые новые и прекрасные слова…». Советский Союз и Китай, при всем различии своих культур и государственной политики, шли по пути построения нового человека и нового общества в кратчайшие сроки, преодолевая все структурные и человеческие преграды. Но самым безумным выражением построения чистого революционного общества стала Камбоджа красных кхмеров, где за четыре года, с 1975 по 1979 год, было убито два миллиона человек, не считая сотен тысяч умерших от голода. Такой была цена за «здоровую и современную страну к 1990 году», как заявляли руководители Камбоджи.
ХХ век был веком геноцидов и криминальных государств, по выражению Ива Тернона (Yves Ternon). Многие массовые убийства совершались авторитарными государствами, часто под прикрытием военного времени. Из этого следует, что демократия, даже несовершенная — лучшее средство для защиты не только прав человека, но и самой жизни. Сегодня люди, ставшие грамотными, придя к концу века, унесшего множество человеческих жизней ради безумных утопий, стали лучше осознавать и защищать ценность жизни. Уважение к жизни стало той чертой, через которую любой политике, национальной или международной, нелегко переступить. Черта эта может воплощаться по-разному: обычными демократическими механизмами, правами человека, культурой, не позволяющей пожертвовать человеческой жизнью ради какого-то проекта или чьих-то интересов. Даже жизнь нескольких обычных маленьких людей не может быть сметена интересом большинства.
Чувство этой черты, все более глубоко проникающее в сознание людей, становится важным ориентиром для взгляда в будущее. Но и здесь остается широкое поле деятельности, потому что культура жизни мало распространяется на жизнь «слабых»: есть тенденция видеть ценность лишь «полезной жизни» и вводить практику евгеники или эвтаназии.
Культурная революция последних десятилетий не может не влиять на видение мира. Поэтому я говорил, что мы должны внимательнее смотреть в лицо нашим современникам. Они значат больше, чем вчера. Они знают больше и ищут объяснения происходящему, тому, что видят. Какие объяснения они находят? В переходный период девяностых годов многие в поиске ответов вкладывали душу в национальные или религиозные идентичности: они почувствовали личную потребность соотнести себя с более широкой группой. На этом пути они встретили обаяние уже не политических идеологий, но нации и религии. Конечно, есть разные политические культуры, но нации и религии многим дали возможность почувствовать себя коллективным субъектом в мире глобализации.
Отсюда родилось много упрощений и противопоставлений, и это естественно. Однако остается тот факт, что у людей уже есть грамота, чтобы спрашивать и получать объяснения и ответы. Это касается и Африки, континента, где миллионы человек стали участниками национальных устремлений, но теперь оказались в пустоте. Есть и поиск мотиваций в мусульманском мире. И в Соединенных Штатах, когда не нужно стало бороться с коммунизмом, проявилась потребность в новом смысле своей «миссии» в мире.
Новое христианство для XXI века?
Если говорить о
