в виде жилого помещения аналогичного размера в том же районе города, но не в том же здании или на той же улице [422]. Внутреннее пространство по-прежнему подлежало жесткому бюрократическому регулированию: новым жильцам, как и раньше, запрещалось не только разбирать несущие стены, но и вносить менее значительные изменения – например, перемещать дверные проемы или сносить перегородки можно было только с согласия властей [423]. Приватизация послужила не столько сигналом для новой свободы действий, сколько источником тревоги – и потому, что застройщики могли выкупить неприватизированное жилье, и в силу того, что при покупке недвижимости люди ощущали отсутствие фактической поддержки [424].
Как бы то ни было, новоиспеченные владельцы квартир (к 2006 году они составляли 70 % владельцев всего недвижимого имущества в городе [Vihavainen 2009: 72]) вскоре гораздо сильнее почувствовали свою причастность к тому, что их окружает, и желание как-то улучшить свое жилое пространство. Самым первым признаком этого стал рост приобретения потребительских товаров. Уже в позднесоветские годы люди гонялись за вещами вроде кассетных магнитофонов, которые можно было купить на черном рынке или получить в подарок от западных друзей [425]. В числе более серьезных покупок была импортная мебель. Верхом устремлений была финская мебель, особенно стенка – усовершенствованный сервант (плоский шкаф с множеством секций, в том числе застекленных). Чуть ниже котировалась мебель из Югославии или прибалтийских республик, считавшихся самыми цивилизованными республиками в СССР [426]. В постсоветский период появилась масса магазинов, где продавали мебель из разных стран Европы – Испании, Франции, Италии, а также Скандинавии, и российские производители тоже начали воспроизводить зарубежные стили [427]. Далеко не все могли позволить себе покупку новой мебели, но для большинства предметы советской эпохи не представляли ценности: как только появлялась возможность приобрести что-то другое, от старых вещей избавлялись [428].
Если были деньги, люди спешно начинали ремонт. Идеалом стал так называемый евроремонт, который подразумевал не только покраску и новые обои, но и масштабную структурную переделку жилища [429]. Окна чаще всего заменяли стеклопакетами, импортированными из Германии; на голые доски, открывавшиеся после снятия линолеума, настилали ламинат «под дерево». Советские двери меняли на новые, шпонированные, с блестящими латунными ручками. (Все это, надо заметить, делали квартировладельцы с достаточно скромными доходами. Представители плутократии, если и были готовы жить в старых зданиях (многие предпочитали новострой с фасадом «под старину» или без такового), то требовали полной реконструкции. В их домах должны были быть отапливаемые гаражи, выделенное водоснабжение – чтобы на дизайнерскую одежду и сантехнику не попадали частицы ржавчины из городской системы, – специальные электрогенераторы, полы с подогревом и, конечно, круглосуточная охрана) [430].
По мере того как разнообразился дизайн интерьеров, для некоторых состоятельных людей становилось делом чести не использовать кухню как место общения. В небольших квартирах одна из стратегий заключалась в превращении бывшей кухни в столовую и выделении небольшой кухни-камбуза из пространства коридора [431]. В глянцевых журналах, да и в более скромных изданиях о «кухне, где едят» уже и речи не заходило. Одна из публикаций 1998 года в московском второразрядном журнале, наряду с уютными гостиными с мягкими диванами и креслами, креслами-качалками и обеденными столами, рекламировала несколько стерильные кухни с откидными столиками для приготовления пищи без намека на место для ее поедания. На одной из иллюстраций изображался способ выделить «обеденную зону» при помощи модуля с заведомо нефункциональными шторками и украшениями [Никифорова, Кагановская 1998: 12–15, 22–23]. Подобная стратегия пользовалась популярностью и у некоторых петербуржцев – например, заменять простую эмульсионную краску обоями в стиле модерн, чтобы подчеркнуть отдельность ниши с обеденным столом [432].
И все же некое ощущение кухни как семейного очага сохранялось. Даже приукрашенные изображения иногда содержали «ностальгическую ноту». На иллюстрации в книге по домоводству мы видим, например, старые эмалированные бидоны для молока, давно вышедшие из употребления с появлением тетрапака; полки уставлены плетеными корзинками, хотя кухонный стол оккупировала «чуждая» бутылка импортного оливкового масла [Никифорова, Кагановская 1998: 13].
Похожие кухни были представлены на домашнем форуме местной газеты «Мой район» (которая активно заявляла о себе в сети). На форуме была страница, где люди обменивались информацией о том, как они обустраивали кухни. Как и прежде, создание уюта часто подразумевало нагромождение множества безделушек, включая расписные керамические тарелки, глиняные кружки и бутылки, алюминиевые или эмалированные миски и кадки советских времен, календари в народном стиле, картинки и т. д. В Санкт-Петербурге появилось множество магазинов, где можно было приобрести такие «предметы старины» [433].
2.7. Фотография кухни, опубликованная на форуме газеты «Мой район» URL: http://forum.mr-spb.ru/showthread.php?t=2184&page=1 (дата обращения: 29.11.2009).
Далеко не все кухни на этом сайте были в «народном» стиле; некоторые сверкали хромом и плиткой, как подсказывали глянцевые журналы. Но попытки «навести уют» обычно ограничивались советским представлением о «традиционной культуре» (кружевные занавески и вышитые драпировки).
Время от времени проявлялась и тяга к некоему «ретро-петербургскому стилю». На фото одной из кухонь с сайта газеты «Мой район» (перепост с другого сайта) мы видим массивную мебель «под красное дерево» и довольно строгие кружевные занавески и светильники, но при этом (деталь, совершенно не вписывающаяся в интерьер) – открытую кирпичную кладку. Но владельцы стремились придать своему жилому пространству не столько местный колорит, сколько индивидуальную окраску – с помощью, например, разноцветных магнитных букв и прочих магнитиков на холодильнике (эта мода широко распространена и на Западе). У состоятельных горожан холодильник из жизненного важного хранилища продуктовых запасов, каким он был в советскую эпоху, превратился в объект эстетического наслаждения, набитый яркими на западный манер упаковками йогуртов и разукрашенный снаружи. Одним из самых популярных предметов мебели для кухни стала угловая скамья, так называемый кухонный уголок, позволяющий усадить за стол много народу – например, чтобы выпить чаю, посмотреть телевизор или совместить оба занятия [434].
Единого канонического представления о «петербургской кухне» не существовало. Один из блогеров Живого Журнала, посвятивший пост этой теме, проиллюстрировал его тремя совершенно разными изображениями кухонь: в «кировке» (здании в стиле конструктивизма, построенном в начале 1930-х при Кирове) в районе Финляндского вокзала, в роскошном «дворце» XIX века и в доме постройки 1930-х годов [435]. Лишь в одной из этих трех кухонь обстановка содержала сознательный намек на классическое петербургское прошлое – и то иронический: на стене висел топор, как у Раскольникова. Если что-то и объединяло три картинки, то исключительно эклектика: бумажные салфетки, пластмассовые игрушки, магнитики на холодильнике – плюс этническая керамика; жаккардовые шторы, изящные винные
