Первый тип праздника состоял в пышном приеме медведя в доме добывшего его охотника. Голову и шкуру медведя размещали на почетном месте, на глаза клали монеты; если это была медведица, украшали когти кольцами, а голову — платком. Медведя символически угощали, дарили подарки, развлекали песнями и плясками. Кеты по лапе гадали, кто из умерших родственников посетил живых. В это время мясо медведя варили и устраивали пир. После трапезы череп и кости медведя помещали на дерево или на специальный помост. Если был добыт медведь-самец, праздник длился пять дней, если самка — четыре дня, а если медвежонок — два-три дня.
Череп медведя и его ритуальная фигурка, оставшиеся с кетского Медвежьего праздника, который проводился в с. Келлог в середине 1990-х годов. Этнографическая коллекция М. А. Прудченко, с. Туруханск, Красноярский край. 2020.
Фото О. Б. Христофоровой
Второй тип Медвежьего праздника состоял в том, что медвежонка, добытого на охоте, привозили в селение и сажали в специальную деревянную клетку. В течение трех лет медвежонка выкармливала семья поймавшего его охотника (если же это была самка, то ее растили четыре года). Затем медведя торжественно убивали на особой площадке, сопровождая ритуалами, чтобы, как считалось, отправить его душу к горным людям-медведям. По завершении обряда устраивали трапезу.
Инородцы Сахалина. Медвежий праздник у гиляков. 1903.
Фото из части II книги: Дорошевич В. М. Сахалин (Каторга). Москва. Товарищество И. Д. Сытина, 1905
В ходе Медвежьего праздника третьего типа собравшиеся демонстрировали медведю — его символизировала шкура с головой и лапами, набитая сеном, — свои знания об устройстве пантеона, правил поведения, а также свои вокальные, актерские и другие способности. Исполняли «медвежьи песни» (сказания о приключениях сына Торума), пляски в берестяных масках разных существ и юмористические сценки. Такие «медвежьи игрища» устраивали каждую зиму в течение семи лет, после чего делался семилетний перерыв. Некогда эти празднества совершали только люди фратрии Пор, родоначальником которой считался медведь, и на них не пускали чужаков — людей фратрии Мось и инородцев. Но теперь «медвежьи игрища» стали общенародными, и на них пускают всех.
В целом Медвежий праздник состоял в торжественном приеме и пышных проводах души гостя-медведя в мир горных/таежных людей и был призван продемонстрировать им уважение и надежду на дальнейшее взаимодействие. Считалось, что, вернувшись в свой мир, душа медведя возродится и он расскажет, как хорошо его принимали люди, какими подарками одарили, как развлекали. После этого и он сам, и его сородичи захотят снова прийти в гости к людям, то есть стать добычей охотников.
Стоит заметить, что в целом охота и рыбалка представлялись северным народам как приход промыслового зверя, птицы или рыбы «в гости» к людям, где животные получали то, чего не было у них дома. Например, добытых морских животных охотники символически поили пресной водой. Чтобы душа животного возродилась, люди совершали необходимые ритуалы (оставляли в море или в тайге вместилище души — глаза, кончик носа), приносили жертвы-дары, благодарили животных и просили их приходить снова и приводить своих сородичей.
Эскимос в каяке на охоте. Гравюра. 1580.
Library of Congress, Washington
Люди выстраивали такие отношения дарообмена и взаимного уважения не только с животными, но и с растениями и с другими природными объектами. Например, на крайнем северо-востоке Сибири большим почетом окружен арктический мухомор: по-чукотски и по-ительменски этот гриб называется хвапак, или вапак, а по-корякски — ванак. Ворон Кутхиняку, культурный герой, предок-прародитель и могучий шаман, создал хвапак последним на земле, чтобы людям было веселее жить. Мухомор, ритуальная пища чукчей, коряков, ительменов, считается не растением, а также особым племенем людей. Они становятся видны как люди, если отведать кусочек мухомора. Да и сам человек превращается в это время в хвапак: вместо головы у него появляется шляпка гриба.
Собирать и есть мухомор нужно, соблюдая строгие правила, — иначе можешь никогда не вернуться из племени мухоморных людей. Чукчи, найдя гриб и готовясь его выкопать, обращались к нему примерно с такими словами: «Это ты меня звал. Я чуть было мимо не прошел… так бы и ушел, если бы ты меня не позвал». Цель этого обращения — убедить мухомор в том, что его собираются выкопать и съесть лишь потому, что этого хочет сам хвапак, а человек просто исполняет его желание [61, с. 23]. Однако «не надо много собирать. Если увидишь, обойди стороной и скажи: “Я тебя не видела, прости меня”», — учил одну женщину ее отец [14, с. 44]. «Пегтымельские чукчи говорят, что мухомор должен быть не сорван, а выкопан с корнем, и не рукой, а деревянной палочкой. Его нельзя жевать, а нужно проглотить целиком. Желательно даже не запивать его водой, а просто побольше набрать в рот слюны. Если гриб “полезет” легко — будешь помнить увиденное, если плохо — все забудешь» [14, с. 44].
Ели мухоморы, как правило, во время календарных ритуалов — например, сентябрьского ритуала мнгэгыргын, чукотского Нового года. Тогда простой человек мог увидеть то, что считалось доступным только шаманам. Во время «мухоморных путешествий» хвапак брал человека за руку и водил его по разным местам Вселенной, по Верхнему и Нижнему миру, показывая ему все, что там есть. «Многие чукчи боятся “принимать” мухомор, считают это делом или даже искусством “ясновидящих”. Рассказы о тех, кто случайно отведал хвапак, заканчиваются примерно так: “Разошлись они в разные стороны и все погибли”. Мухоморное “погружение” — рискованное путешествие в мир духов и умерших, ритуальная (а иногда реальная) смерть. Наталько рассказывал, как однажды, проглотив мухомор, он оказался в стране мертвых, прошел разные круги покойников, в том числе утопленников и светившихся “сгоревших”. Всюду его поторапливали, предупреждая, что если он задержится, то останется навсегда. Между светящимися “сгоревшими” пройти было особенно трудно. “Только когда я нужную песню вспомнил, сумел пройти”, — вспоминал Наталько» [14, с. 44].
В фольклоре ительменов есть предания о «мухоморных девушках», соблазнительных и опасных, заманивающих своими чарами охотников в лесные дебри.
Рисунок петроглифов на скалах возле р. Пегтымель, Чукотка. Они изображают людей-мухоморов, возможно, «мухоморных девушек».
Иллюстрация Веры Пошивай
Глава 7. Живые и мертвые
Нелегко провести границу между духами природных сфер и «альтернативными человечествами», и так же непросто отделить тех и других от душ умерших людей, живущих своей особой жизнью в Нижнем мире, который одновременно и далеко, и совсем близко.
Человек у народов Севера мыслился сложно устроенным существом. У него было физическое тело и несколько душ, не менее двух — души-дыхания и души-тени. У разных диалектных групп обских угров считалось, что у мужчин пять или семь душ, у женщин — четыре или шесть. Из них две — важнейшие: душа-дыхание лил и душа-тень ис/ис-хор. Лил мыслилась как реинкарнирующая душа — после смерти она уходит в Верхний мир и позже возрождается в младенце той же родовой группы. Именно лил посылает будущей матери богиня земли Анки Пугос на солнечном луче. Душа-дыхание неотделима от человека, а душа-тень понималась как более самостоятельная — она может отделяться от тела и при жизни, например во время сна. Так, улум ис («сонная душа») путешествует в образе глухарки, пока человек спит. У разных групп обских угров телесная душа может принимать облик ящерицы, жука или человека. Полагают, что она покидает тело во время сна, обморока, тяжелой болезни, перед смертью, и ее может увидеть шаман и иногда даже обычный человек. Душа-тень ис после смерти человека некоторое время обитает рядом с могилой, а затем уходит в Нижний мир, в царство Куль-отыра. Там она живет еще столько же, сколько человек прожил на земле, затем начинает уменьшаться, превращается в водяного жучка (кэр хомлах) и, наконец, совсем исчезает.
