Общее правление трех Лагидов, которые были еще очень молоды и сильно зависели от своих министров и советников, столкнулось с превратностями 6-й Сирийской войны и вторжением в Египет Антиоха IV. Ошибка Филометора, пытавшегося договориться с Эпифаном, привела к разногласиям внутри царственной троицы, но общий интерес примирил их на время, пока вмешательство Попилия Лената не отвело от Александрии селевкидскую опасность. Птолемей Неос, завидуя старшему брату, который вполне достойно пытался управлять неспокойной страной, начал плести интриги, так что через пять лет, в 163 году до н. э„Филометор, устав от них, отправился в Рим, чтобы воззвать о помощи против происков своего брата. После переговоров было решено разделить лагидские владения между двумя братьями: Филометору оставался Египет с Кипром, Птолемей Неос получал Киренаику, где помнили, что Магас в свое время был ее независимым государем. Но младший брат был недоволен решением, которое, по его мнению, ущемляло его, и он, в свою очередь, потребовал у Рима присоединить к своей доле Кипр. Таким образом, лагидские правители ходатайствовали перед сенатом об урегулировании их разногласий, сенаторы согласились с требованиями Птолемея Неоса, уточнив, что передача Кипра должна быть достигнута мирным путем. Филометор отказывался отдать остров, Птолемей Неос безуспешно настаивал на передаче. В 156–155 годах до н. э., устав от его требований и угроз, Филометор прибег к радикальным мерам и организовал покушение на своего брата, но оно не удалось: Птолемей Неос был ранен, но выжил и явился продемонстрировать свои рубцы перед сенатом. При этом, чтобы одновременно обезопасить себя от нового покушения и заслужить милость республики, он составил завещание — первое в этом роде в эллинистической истории, по условиям которого в случае, если он умрет без наследника, римлянам должна будет отойти Киренаика. Текст завещания подлежал обнародованию на римском Капитолии, а также в Кирене, в храме Аполлона, где была найдена неповрежденная стела с этим документом и датой: весна 155 года до н. э. Сенат тут же разрешил царю Кирены забрать Кипр силой, что Птолемей Неос и попытался сделать в 153 году до н. э., но безуспешно: он был взят в плен своим братом, но, учитывая перспективы завещания, тот отпустил его. С тех пор Птолемей преспокойно царствовал в Кирене в неге и роскоши, располнев так, что его прозвали Фискон — «толстобрюхий». Там остались свидетельства его щедрости, и, возможно, большой гимнасий Кирены, названный Птолемейон, был построен в его царствование.
Все изменилось, когда в 145 году до н. э. Филометор погиб во время кампании по отвоеванию Сирии. У него был малолетний сын, провозглашенный своей матерью, Клеопатрой II, царем Птолемеем VII Неосом Филопатором (чтобы отличать его от предка — Птолемея IV Филопатора). Но Фискон не дремал: когда в Александрии поднялось народное движение, призывавшее его вернуться, он отправился из Кирены на Кипр, занял остров, а затем прибыл в Египет, где Клеопатра была вынуждена его принять. Она согласилась выйти за него замуж в надежде возродить царственную троицу, в которой юный Птолемей VII, заняв место своего погибшего отца, правил бы со своей матерью и дядей, ставшим ему отчимом. Фискон, не собиравшийся делить власть, убил своего племянника в тот день, когда женился на его матери. Чуть позже, очарованный красотой дочери, которую имела от брака с Филометором его сестра-супруга, он совратил ее, а затем сделал второй законной женой; ее звали Клеопатра III. Таким образом сложилось это странное и постыдное трио: царь Птолемей VIII, взявший себе имя Эвергет, которое носил Птолемей III (отсюда его обычное титулование — Птолемей VIII Эвергет II Фискон), и две его жены — Клеопатра И, бывшая его сестрой и состоявшая прежде в браке с его старшим братом Филометором, и Клеопатра III, дочь этой последней и Филометора, при том что их общий муж убил сына одной из них, который в то же время приходился братом другой. Род Атридов не знал еще ничего более отвратительного. Между двумя царицами, матерью и дочерью, вскоре возникла жгучая ненависть. Однако в течение более десяти лет они поддерживали видимость согласия, скрывая дворцовые интриги. Так, например, Египет в 140–139 годах до н. э. принял делегацию во главе со Сципионом Эмилианом, который был шокирован небывалой пышностью оказанного ему приема, но с любопытством посетил резиденцию в Дельте. Рассказ Диодора, писавшего столетие спустя, передает изумление римлян, которых провезли на кораблях по нильскому рукаву и ирригационным каналам через изобильную деревню, населенную множеством крестьян, способных как работать, так и защищаться. «Пораженные, — пишет историк, — великим множеством этого населения и природными богатствами этой земли, они вернулись оттуда убежденные, что она могла бы стать колыбелью великого государства, если бы нашлись достойные ее правители» (Историческая библиотека. XXXIII, fgt. 28b). Когда пятьдесят лет спустя в Италии распространилась мода на «нильские» пейзажи, напоминающие каналы Нила, его поля, тростники, деревни, его гиппопотамов, рыбаков и крокодилов, без сомнения, тут не обошлось без воспоминаний, которые сохранили спутники Сципиона Эмилиана об экскурсии, организованной в их честь.
Тем не менее разногласия между царскими женами привели к открытому конфликту, когда в 132–131 годах до н. э. Фискон и Клеопатра III были вынуждены в результате народных волнений укрыться на Кипре. Скорее всего, именно Клеопатра II спровоцировала этот мятеж против своего супруга: она предложила народу Александрии признать царем сына, которого она родила от Фискона и которому было всего двенадцать лет. Но ребенок находился не в Египте; его отец, приняв меры предосторожности, отослал его в Кирену, а оттуда вызвал на Кипр. Тогда Клеопатра II стала править единолично, отвергнув имя Эвергет, которое она разделяла до тех пор со своим супругом, и взяла себе имя Филометор, которое она носила вместе со своим первым мужем, Птолемеем VI, и прибавила к нему имя Сотейра, «спасительница», отсылавшее к Птолемею Сотеру. Казалось, что она получила поддержку александрийцев, то есть греко-македонского общества и общины евреев, которых очень много обосновалось в городе со времени гонений, устроенных Антиохом IV в Палестине. Чтобы отомстить, Фискон убил своего сына и послал расчлененное тело ребенка его матери. Эта невероятная жестокость задала тон кровавой борьбе между двумя династическими группировками, которая раздирала Египет в течение нескольких лет, сопровождаясь грабежами, убийствами и дикой анархией, о которой свидетельствуют документы того времени и для которой даже было придумано слово — amixia («дикость»), Фискон добился поддержки некоторых групп коренного населения против сторонников Клеопатры II. Даже стратегом Фиваиды (Верхнего Египта) он назначил исконного египтянина. За два года царь вернул себе власть над страной, и Клеопатра II оказалась заперта в Александрии. Тогда ей пришла в голову мысль призвать на помощь селевкидского царя Деметрия II, который недавно вернулся в свои сирийские владения после десятилетного плена у парфян: Деметрий был ее зятем, поскольку был женат на Клеопатре Тее — дочери Клеопатры II и Филометора, которой было не по нраву возвращение царственного мужа. Деметрий, увлеченный перспективой стать коронованным царем Египта, решился на эту авантюру, но не сумел войти в Дельту. Клеопатра II бежала из Александрии по морю в Сирию, унеся с собой свои сокровища. Осажденный город сдался только через несколько месяцев после побега царицы. Птолемей VIII сурово обошелся с мятежниками. Поскольку греческое население поддержало Клеопатру, он строго наказал его, отменив многочисленные общества, в которые были объединены греки, конфисковав их имущество либо обязав их распродать свою собственность. Кроме того, царь продемонстрировал свою подозрительность в отношении образованных и ученых людей, чем вынудил многих из них покинуть страну в поисках другого пристанища в греческом мире. Такое отношение к ним, наверное, имело место с самого начала его правления в 145 году до н. э. Конечно, достойно удивления, что образованный, умный, интересующийся философскими изысканиями государь, сам написавший «Воспоминания», полные разных размышлений, подвергал гонениям интеллектуалов. В данном случае им двигали политические интересы, ибо речь шла об устранении оппозиционеров: этим он заслужил прозвание Какергет, «творящий зло», обратное его официальному эпитету — Эвергет, «благодетель».
Тем временем Птолемей VIII смог избавиться от досаждавшего ему Селевкида — вернувшегося Деметрия II, выставив против него узурпатора Сабина. Сразу же после смерти Деметрия в 126–125 годах до н. э. Фискон возобновил отношения со своей женой Клеопатрой II, снова приняв ее в Александрии, и бросил ненужного теперь Сабина: его разбил сын Деметрия II — Антиох VII Грип, который женился на дочери Фискона и Клеопатры III. Эта хитроумная и циничная игра оказалась весьма эффективной. Птолемей VIII был спокоен за свою единственную опасную для Египта границу, не переживал за судьбу Кипра, был уверен в лояльности Киренаики, преданность которой он заслужил за более чем пятнадцать лет своего пребывания в ней и которая помнила о его благодеяниях, — и он мог теперь посвятить себя Египту и установить там гражданский мир. Прежде всего необходимо было изжить — хотя бы внешне и несмотря на все совершённые ужасы — вражду, разделявшую членов восстановленной царственной троицы. Даже два чудовищных преступления против двух детей были преданы забвению, после того как эти малолетние жертвы — Птолемей VII Неос Филопатор и Птолемей, сын Фискона, — были возведены в ранг богов и был введен их династический культ. Под прикрытием этого показного примирения стало возможно восстановить внутренний порядок. Это было достигнуто с помощью ряда мер, кульминацией которых стал изданный в 118 году до н. э. декрет об амнистии, папирус с которым дошел до нас. Амнистии подлежали все, кто участвовал в мятежах. Незащищенность крестьян вынуждала их покидать деревни и землю, теперь их призывали вернуться назад; это социальное явление — отток из деревень крестьян, опасавшихся налоговой администрации и пускавшихся в разбой, — приобретало все больший размах и не прекратилось даже после того, как опустела долина Нила; это движение получило название анахоресис, «бегство в пустыню», а те, кто принимал участие, были анахоретами (только позже это слово стало обозначать отшельников). Помимо амнистии, для греков, среди которых было много землевладельцев, особенно бывших солдат, были утверждены разные налоговые привилегии. Другие категории населения тоже не были обойдены милостями царской власти: это солдаты из коренных жителей и египетское жречество, которому Лагиды потворствовали со времен Филопатора и которое оставалось объектом особых забот. Наконец, чтобы удовлетворить всеобщие жалобы на катастрофическое состояние сельского хозяйства и бедность крестьянства, были списаны все недоимки, чтобы труд возобновился на здоровых основаниях. Подобные царские решения позволяют предположить, что существовала масса прошений и ходатайств, адресованных центральной власти, и что тирания местной администрации была тягостна, а то и непереносима для египетского крестьянина. Такова была изнанка блестящих декораций, которые так поразили спутников Сципиона Эмилиана несколькими годами ранее. Способы, которыми Птолемей VIII старался исцелить зло, от которого страдал Египет, могли бы стать эффективными только в том случае, если бы монархическая власть, восстановленная (но какой ценой!) лагидским государем на старости лет, сохранила свою силу, прагматичность и свой авторитет. Но каковы бы ни были сами по себе достоинства политики Птолемея Фискона, опасность династических споров, а также его собственные пороки после короткой и иллюзорной передышки возобновили свое вредное воздействие. Когда в 116 году до н. э. Птолемей VIII Эвергет II Фискон умер после пятидесяти четырех лет царствования, исполненного поразительных поворотов судьбы, он, при всей своей садистской жестокости имевший задатки великого царя, оставил после себя Египет обескровленным, а монархию — расшатанной. Ни тот ни другая не поднялись больше до завоеваний.
