Поминальные службы в токийском святилище Ясукуни, где начиная с середины XIX века почитали лояльных подданных, отдавших жизнь за императора и родину, проводились с особым размахом. Принять участие в них приглашались родственники погибших со всей страны. Считалось, что души павших воинов собираются в эту ночь в храме и превращаются в божеств. Экзальтированные газетчики того времени говорили о «триумфальном возвращении к божествам». Прямые радиорепортажи из Ясукуни приобщали всех японцев к грандиозному действу.
Подавляющее большинство японцев в то время свято чтили своего императора и верили в загробную жизнь. Достойная смерть во имя императора и государства считалась важнейшей обязанностью подданных, а обеспечение похорон «по высшему разряду» — важнейшей обязанностью государства. Тоталитарное государство пленялось магией больших чисел. Отдельные люди и малые числа его не интересовали. Его интересовали стадионы и площади. В традиционном синтоизме не существовало ритуала, который обеспечивал массовую трансформацию покойников в божеств. Огромное святилище Ясукуни и его незастроенные окрестности представляли собой прекрасную площадку для возгонки «народного духа» до нужного градуса. В традиционной Японии смерть считалась делом нечистым, и императору строго запрещалось посещение похорон. Императоры Мэйдзи и Тайсё (1912–1926) придерживались этого запрета. Однако для Сёва (1926–1989) запрет был ослаблен: в дни поминальных действ в Ясукуни он находил время, чтобы посетить святилище.
В 1943 году появилась книга под названием «Японские матери». Потерявшие своих сыновей женщины говорили о том, что никогда не показывают на людях своего горя, что умереть от пули — лучше, чем умереть от болезней. Из пяти десятков опрошенных матерей только одна ответила, что она заплакала, получив известие о смерти сына. Сын с радостью выполнил свой долг верноподданного, а потому горевать означало бы нарушить материнский долг — такова была безжалостная логика японской империи.
Появление этой книги весьма показательно. Никому не пришло бы в голову написать книгу «Жены Японии»: образ жены, оплакивающей мужа, находился на периферии общественного подсознания. Что же касается чувств матери по поводу смерти сына, то корреспондент газеты «Токё нити нити симбун» так передавал внутренний монолог одной из них: «Плакать нельзя. Наохару больше не мой сын. Наохару стал божеством, так что я буду радоваться твоей смерти на поле боя».
Матерям предлагалось считать, что они растили детей не для жизни, а для смерти. Смерти во имя императора. Их убеждали в том, что жизнь и смерть сына являются актом публичным, а не частно–семейным. Государство–семья, в которой ее главой считался император, с легкостью уничтожала семью обычную.
Журналисты хвалили матерей за то, что они жертвовали собой для воспитания детей, которые в свою очередь жертвовали собой во имя великой японской империи. Женщинам в репродуктивном возрасте следовало поторопиться: в стране был принят грандиозный план по увеличению рождаемости. Японии были нужны божества. Газета «Ёмиури» опубликовала в 1942 году радиолекцию начальника информационного отдела ВМФ Хирадэ Хидэо, прямо заявившего: «Если нет матерей, войне не быть. [К счастью,] это невозможно, а потому война не прекратится. Если во время войны найдутся хорошие матери, победа будет за нами. Поскольку хорошие матери народят хороших воинов». Страна вела «священную» войну, и всем следовало причаститься к этой святости — а это означало, что в Японии больше нет просто матерей, просто сыновей, просто людей. Все они были просто функциями войны.
Идеологи японизма считали, что только японцы способны на бесстрашную смерть. И они всячески убеждали соотечественников в том, что только японцы достойны такой участи, что добровольная смерть является нормальным исходом любой жизни — даже самой молодой. В 1940 году в прокате появился художественный фильм «Китайская ночь». Он рассказывал о любви японского военного моряка и молодой китаянки. У фильма было три версии финала. В китайском прокате влюбленных ждала свадьба. Зрителям стран Юго — Восточной Азии предстояло увидеть, как едва не погибший герой возвращается с поля сражения и спасает от самоубийства свою отчаявшуюся возлюбленную. В японской версии китайские коммунисты убивают моряка после свадьбы, а девушка кончает жизнь самоубийством. Авторы фильма хотели сказать: породнившись с японцем, китаянка прониклась японским духом и потому стала способна чувствовать и поступать так, как надлежит японцам.
Смертники–подводники, участвовавшие в нападении на Перл — Харбор в декабре 1941 года, удостоились титула «девяти ратных божеств». Это были первые герои войны против Америки и Великобритании, которые подверглись канонизации. Их хоронили по высшему разряду. Однако хоронить в сущности было некого. Тела подводников остались на морском дне. Вместо них на лафет пушки положили кое–какие вещи, принадлежавшие покойникам. Многолюдная толпа, более 100 тысяч человек, плакала от чувства благодарности подводникам, так хорошо выполнившим свой долг (на самом деле никаких достоверных сведений об успехе операции подводников не имелось). Получившая христианское образование писательница Ёсия Нобуко (1896–1973) поместила в газете «Токё нити нити симбун» свои впечатления от происходившего. В ее заметках хорошо видна та пропасть, которая отделяла тогдашних японцев от остального мира: «Убранство места захоронения, сама церемония и все остальное несло на себе печать простоты, свойственной истинно японскому духу, — статуя Будды из некрашеного дерева, никакого украшательства, никакой помпезности. Происходи это в Америке или Англии, все выглядело бы иначе: катафалк, заваленный цветами, печать напускной важности на лицах, раздражающая музыка, церемонии, напоминающие балаган, — словом, театрализованное представление. В нашей Японии — не так. Именно поэтому девять ратных богов были рождены в нашей стране. Военные чины из других стран, занимавшие места впереди нас, были наверняка поражены простотой похорон этих величайших воинов. Однако и они почти сразу прониклись сознанием истинной красоты сегодняшних похорон».
Известный писатель Ёсикава Эйдзи (1892–1962) подчеркивал: пожертвовавшие собой подводники «вписали несколько строк в произведение под названием «Кодзики» [712 г., букв. «Записи о делах древности», где впервые письменно фиксируются синтоистские мифы. — А. М.]… Время богов отстоит от нас совсем недалеко. Сегодня, по прошествии двух тысяч лет, — снова время богов». Пример, который они подали японцам, никогда не забудется, и в этом смысле сами герои — бессмертны.
Таким образом, в трактовке образа павших героев мы наблюдаем попытку актуализации мифа. Японцы не просто вдохновлялись божественными временами первоначала — они сами выступали в качестве творцов и персонажей мифа, в котором смерть преодолевается и имеет обратимый характер, в котором не существует ни прошлого, ни настоящего. Причем возможность участвовать в создании этого общего японского мифа имел каждый подданный.
В 1944 году обстановка на тихоокеанском фронте стала для Японии по–настоящему угрожающей. И тогда адмирал Ониси Такидзиро выступил перед группой летчиков, убеждая их превратиться в смертников. В инструкции Верховной ставки (сентябрь 1944 г.) говорилось: «В борьбе с превосходящими силами противника победа с помощью обычных средств представляется невозможной. В связи с этим следует отбросить прежнюю тактику сохранения жизни, а вместо нее пестовать уникальный дух нашей армии — самопожертвование во имя родины. В воздухе, на море и на земле следует наступать на врага и жертвовать своим телом, обретая жизнь через смерть. Следует уничтожать и истреблять врага, применяя убийственную тактику — жертвуя собой и уничтожая самолет за самолетом, корабль за кораблем, человека за человеком, танк за танком». Японцы всерьез рассчитывали наглядно показать американцам превосходство японского духа и заставить врага прекратить сопротивление.
25 октября двадцать четыре пилота отправились для совершения первого самоубийства. Пойдя на таран на своих истребителях «Зеро», они потопили один американский авианосец и повредили другой. С этого времени вылеты камикадзе превратились в повседневную практику. Добровольцев таких подразделений кормили получше, им сулили славу и приобщение к синтоистским божествам. «Встретимся в Ясукуни», — обещали они друг другу. Для самурая смерть посредством харакири считалась почетной, такой же посмертный почет обеспечивала и смерть камикадзе.
Как правило, записаться в смертники имели право только неженатые младшие сыновья. Старший сын таким правом не обладал — он был будущим главой семьи. Перед смертельным полетом пилоты надевали чистую одежду, выпивали очистительную чарку сакэ (или воды), молились перед синтоистским алтарем, фотографировались «на память», писали предсмертные стихи и письма родным. В почтовые конверты, предназначавшиеся для посылки родственникам, они вкладывали прядь своих волос и остриженные ногти — такие обрядовые действия было принято совершать над телом покойника. В предсмертных стихах (сочинение стихов было частью традиционного ритуала харакири) они часто сравнивали себя с цветами сакуры. Перед последним полетом пилот–смертник, младший лейтенант Окабэ Хэйити, писал:
