В один из майских дней 1517 года его любимый дед Жан де Сен-Реми отправился по своим делам в Авиньон. Мишель, по обыкновению, заглянул на кухню. Мать на большой сковородке жарила сочные куски говядины в винном соусе. Она попросила сына сходить в виноградник и нарвать там душистого розмарина.
— Твой дедушка такой гурман. Сегодня вечером, когда он вернется, будет очень доволен нашим ароматным блюдом.
Нострадам даже не сдвинулся с места.
— Я не стану рвать траву, — твердо сказал он. — Это бесполезно. Дедушка уже не вернется. Два часа назад у городских ворот Авиньона жизнь его оборвалась…
Через несколько часов они получили сообщение — Жан де Сен-Реми скоропостижно скончался от разрыва сердца при выходе из городских ворот…
Почти весь год Мишель Нострадам приводил в порядок многочисленные труды, оставленные ему в наследство дедом Жаном; совершенствовал иностранные языки; учился делать разноцветные витражи у местного мастера-стеклодува, даже смастерил подзорную трубку из картона, которую оснастил собственноручно отлитыми линзами.
Годы учений
Год спустя Мишель вошел в Авиньон через те самые ворота, где умер его любимый дед. Город расположился на живописном левом берегу Роны. И был известен прежде всего тем, что до 1378 года на протяжении семидесяти лет служил местопребыванием пап, куда их резиденцию перенес из Рима Клемент V.
Еще на подходе к городу Мишель был поражен колокольным звоном. Недаром город называли «звенящим». И неудивительно: ведь по округе разливался звон от колоколов двадцати мужских и пятнадцати женских храмов и монастырей.
Город с населением более ста тысяч человек был окружен красивыми зубчатыми стенами в три метра толщиной, с мощными башнями и величественными воротами. Дома большие и красивые — не то что в Сен-Реми, но улицы такие же грязные, в отбросах и мусоре.
Стояла в городе, как положено, и ратуша. А вот что поразило Мишеля, так это дворец архиепископа и гробница знаменитой Лауры, воспетой великим
Петраркой и умершей здесь от чумы в 1348 году. Удивил и грандиозный, в девятнадцать арок, каменный мост, построенный в 1188 году. Но самое сильное впечатление произвел готический собор Нотр-Дам де Дом на вершине скалы над рекой, высотой пятьдесят восемь метров.
Мишель остановился в домике младшей сестры отца Маргариты, расположенном на улице Малиторн, всего в нескольких шагах от коллежа на площади Блаженных, где ему предстояло познавать тайны наук. В средневековье университет обычно делился на четыре факультета — богословский, юридический, медицинский и артистический. Артистический считался самым низшим из всех, на нем изучались семь свободных искусств: грамматика, диалектика — тогда под этим подразумевали искусство вести спор, дискуссию, — риторика, геометрия, арифметика, астрономия, музыка.
Мишель решил остановить свой выбор на грамматике, риторике и астрономии. Изучать философию он отправится позже, через четыре года, в другой, более знаменитый университет — в Монпелье…
Тетушка Маргарита оказалась дородной и красивой. Она была замужем за Пьером Иоганнисом, красильщиком. Дом Маргариты часто посещали знатные дамы города в сопровождении щегольски разодетых молодых людей.
Мишель очень скоро догадался, что его тетушка занимается самым обыкновенным сводничеством.
Часто гости, собравшись в самой большой зале, вели долгие разговоры о всякой всячине, в том числе и о политике.
Именно здесь, в тетушкином, можно сказать, салоне, Мишель услыхал поразительную новость. Какой-то немецкий монах-августинец по имени Мартин Лютер год назад прибил к дверям Виттенбергского замка свои 95 тезисов, провозгласив в них начало новой эпохи в истории религии — эпохи Реформации.
Лютеранская реформация, по сути дела, отвергала всякую узурпацию со стороны католической церкви, ставила под сомнение ее право оставаться единственной посредницей между человеком и Богом. Лютер выступал против церковной иерархии католичества, выдвигал учение о равенстве всех верующих перед Богом… Проповедовал, что истинная вера основывается на личной связи человека с Богом, — ведь каждый человек обязан своим существованием на земле Богу, а посему сам должен нести личную ответственность перед Ним. Вера — это дар Божий. Разум человеческий может только подготовить веру, взрыхлить почву для ее произрастания, но открыть человеку Бога могут только сам Бог и Священное Писание.
Тогда Мишель еще не мог осознать, что учение Лютера — важнейшее событие эпохи Возрождения. Оно знаменовало собой освобождение от духовной диктатуры — церкви, религиозного догматизма, авторитарной заданности мышления.
Все это он поймет позже, когда приступит к изучению религиозной философии в университете Монпелье.
…Мишель был лучшим студентом. Он поражал учителей мощью своего ума, невероятной памятью.
Юноша мог, прочитав несколько страниц из любой книги, воспроизвести весь текст, не пропустив ни единого слова. Однокашников Мишель восхищал глубокими знаниями астрономии, физики, истории. И еще он усердно штудировал оккультные и астрологические книги в знаменитой папской библиотеке Авиньона. За это товарищи-студенты с уважением называли его «юным астрологом».
Не забывал Мишель и о медицине. Большую часть свободного времени проводил в городских аптеках. Как и дед, он был уверен, что составление и приготовление лекарств — важная часть ремесла медика, и ее необходимо познать так же глубоко, как «бакалейщик знает свой товар».
Мишелю Нострадаму как самому блистательному ученику на факультете разрешали выступать в главной аудитории университета. Послушать юное дарование приходили не только студенты, но и преподаватели. Мишель так увлекательно и правдоподобно рассказывал им о далеких звездах, что казалось, будто он только что вернулся с них на Землю.
После очередной шумной встречи, на которой Нострадам блистательно подтвердил правоту выдвинутых Коперником тезисов о двойном движении планет вокруг своей оси и вокруг Солнца, к нему подошел какой-то господин лет сорока.
— Молодой человек, — сказал он, — вам следовало бы проявлять осторожность, чаще оглядываться по сторонам. Ваши открытия, поразительные выводы несомненно вызовут гнев у монахов и церковников, которые видят в ученых еретиков…
Эти предостережения не были напрасными, тем более что юный ученый ум неоднократно на собственном теле познал, чего стоят ложные обвинения. В Авиньонском университете Мишелю Нострадаму приходилось часто спускать штаны и получать розги за строптивость, упрямство, самомнение и пристрастие к прорицательству и ясновидению.
Однажды его товарищ Белуа Мора попросил привести хотя бы один пример проявления его дара ясновидения. Улыбнувшись, Нострадам зашептал ему на ухо:
— В воскресенье я сидел под оливковым деревом на опушке леса. Я был погружен в чтение романа «Эвриал и Лукреция». И вдруг, оторвав глаза от страницы, увидел девушку, которая, вероятно, направлялась за хворостом в лес. Я вежливо сказал, обращаясь к ней: «Здравствуйте, мадемуазель». Когда она час спустя выходила из лесной чащи, я ее вновь поприветствовал с улыбкой на устах: «Добрый вечер, мадам…» Плутовка, покраснев до корней волос, убежала прочь. Через несколько минут я получил доказательства своего пророчества. На лесной поляне появился лесник, который застегивал штаны…
Мишель завершил свое образование в Авиньоне, и его взоры устремились к крупнейшему во Франции университету в городе Монпелье. Нострадам знал, что в университетской библиотеке собрано большинство трудов великих ученых-медиков — Авиценны, Аверроэса, Галена и Гиппократа. Была, правда, еще одна причина, побудившая родителей Мишеля настаивать на совершенствовании медицинского образования их сына. Быть медиком считалось куда лучше, а главное, безопаснее, чем заниматься астрологией, к чему, как все больше убеждались его родители, был склонен Мишель.
Дед Мишеля, когда тот заехал погостить в Сен-Реми, сделал внуку строгий выговор и наказал держать язык за зубами. Чего же опасался Пьер Нострадам?
Он напомнил Мишелю о его происхождении. Религиозные предубеждения против евреев были еще очень сильны. Их преследовали чуть ли не по всей Европе, особенно в Испании. В Прованс стекалось немало беженцев-евреев в поисках убежища. До поры их тут не преследовали. Но с того момента, когда в начале XVI века Прованс стал принадлежать Франции, всем евреям велено было принять христианскую веру либо их подвергнут строжайшему наказанию. Родные Мишеля уже приняли крещение и считались образцовыми христианами, втайне, однако, продолжая исповедовать иудаизм — религию предков.
Вот почему отец Мишеля так встревожился, когда узнал, что сын склоняется к астрологии — науке, не одобряемой церковью. Только если совместить астрологию с врачебной практикой, можно избежать преследования. К такому сочетанию относились менее враждебно, можно сказать, даже терпимо.
