В беспредметном же нет желаний (оно простое возбуждение) и нет воли, ибо нет в нем того, к чему бы воля стремилась. Возбуждение не знает ни воли, ни свободы, ни запрета; нет той воли, хотящей выполнить «что?».
Полагаю, что и вся Вселенная не имеет последнего, — быть волей или безволием означает какое-то в мире «что», что сильнее или слабее меня. В мире же нет таких явлений, в нем никогда ничего ни предпринималось, ни разрешалось, нет ни сильного, ни слабого. Итак, воле нет места ни в первом, ни в последнем.
Что же остается для человека в предметном мире общежития? Ничего больше, как <только> «необходимость» и «нужда», для чего ему нужны воля и сила.
Мир как нужда и необходимость! Нужда и необходимость не могут быть творчеством, творить означает свободу и независимость не по нужде. Поэтому, может быть, для предметного общежития скорее подходит «изобретение», каждый предметник может быть скорее изобретателем всевозможных ухищрений, нежели «творцом».
Перед изобретателем определенно стоит зависимость преодолений или приспособлений освобождаться от нужды и необходимости. Перед творцом их не существует из того соображения, что он свободен, а свободно может быть <только> то, что не чувствует границ или препятствий. А так как предмет — строго очерченная функция, то <это> ясно говорит, что он не принадлежит творчеству, а изобретению.
Воля практического общежития заключается в преодолении всей стихии, поглощении ее его волей и <стремлении> повелевать ею, т. е. оно <общежитие> полагает, что воля есть элемент природы, что оно находится во власти этой воли и что оно должно ее побороть, подчинить своей воле предметный мир. Сопротивление двух воль, но воля одна, не может быть воли другой в природе, кроме находящейся во мне, или, обратно, воли в природе не существует вовсе, существуют только различия воли в человеке.
Поэтому если общежитие хочет победить через предметное волю беспредметной без-вольной природы, то, очевидно, происходит какое-то недоразумение в том, что одна и та же воля противопоставляется себе в разных различиях.
Победить без-вольное беспредметное нельзя, какие бы границы ни ставились. Границы существуют только для воли действующего через волю субъекта. Получается, что как будто беспредметная природа совершает свое перемещение через человека в его предметную волевую стихию или новую реальную организованность, хочет через его мозг передвинуть себя и стать новым смыслом. И не потому ли он поднимает сжатые руки воли своей и напрягает голос своего ей приказа практического разума подчинения безволия природы воле практического реализма? Но вместо нее заковывает свою волю и ведет ее в бездны недосягаемого мнимого практического реализма. [И ставит мощь техническую, чтобы победить ее, но это может быть безумным приказом, ибо прочесть его не сможет она, услышать его тоже, она, не имеющая ни ушей, ни глаз, разверстанная в бесконечности. И вся его напряженность воли и творчества не будет ли простым напряжением простых своих предметных практических разрешений? И может <быть> еще другое заключение, обратное, что, будучи заключен в предметной практической клетке, он ухищряется преодолеть ее и включить себя в нее <в природу>, в ее беспредметность действия. И, может быть, мысль предметного учения о предметном равенстве и сведется в сути своей к беспредметному равенству как отсутствию различий. Но вождь предметной истины, может быть, и не знает того, что конечность всей его предмет- ной истине будет в беспредметном различии.
Вся суть всех сутей человека заключается в равенстве беспредметном. Каждое дело, в чем бы оно ни выражалось, есть выражение равенства. Так каждый предмет равняется своею слитностью и составляет единую спаянность вещи, так все уравнено и пригнано одно к другому, и именует себя одним именем. Так каждая вещь имеет в себе много различий, но в имени своем все различия исчезают, ибо и все различия находятся в равенстве и потому именуются одним именем.
Вся же воля всего предметного есть воля беспредметного равенства, но пока что при [помощи] практического разума, или разума практического реализма, заковывается его воля, но не безволие природы и ведется в глубине бездны недосягаемого [освобождение] практического реализма в предметном совершенстве 6.
37. Поставив себе цель предметного совершенства, поставил нужду и необходимость, как бы нарочно или по недомыслию велел себе идти через тяжелый предметный путь к практическому реализму как совершенству, т. е. к тому, чего нельзя достигнуть и чего нет в его существе и во всем. Не знающий ни свободы, ни запретов, целостный вне всяких различий, включил себя в пути развития и в них же хочет достигнуть того, в чем существует, т. е. целостного неразличимого беспредметного мира единства в трехпутном перекрестке практического реализма.
Воля его движется раздельно в трех путях.
В Религиозном пути воля умерщвляется на каждом шагу, отдавая себя целиком воле Бога.
В Научном пути воля подчинена фабричному практическому действию к цели.
В Искусстве есть для нее возможность свободного движения, но в том только случае, когда воля будет самовыявляться, не зависеть ни от идеологии, ни <от> содержания первых двух путей, т. е. Религии и Технических практических построений харчевых форм жизни. Воля Искусства выходит из зависимости и становится сердцем его биения. Это выше и мощнее движений комет в их путях, но воля в биении своем не имеет <иных> путей, как <только в> сердце, и <она> вольна в вольности, равной безволью. В этом преимущество волевого состояния Искусства перед всеми остальными путями предметного практического реализма человека. Так как воля — продукт практического реализма, то она должна исчезнуть там, где нет <ни> цели, ни целесообразных действий, — в беспредметном Искусстве.
Каждый путь из трех есть отдельные и независимые пути, хотя <они> объединены одной целью достижения практического реализма, — в Искусстве красоты, в Религии Бога, в Фабрике предметного технического совершенства (чего нет в Супрематизме как освобожденном ничто беспредметного).
38. Религию нельзя приложить к Науке и всему харчевому практическому, также и Искусство нельзя приложить ни к первому, ни второму. Все же то, что используется Религией и харчевым производством в Искусстве, не Искусство, а только бутафория.
[39]. Когда выяснится сущность Искусства, тогда видно будет, что оно есть путь самостоятельный, как и оба других, с той разницей, что первые два преследуют практический реализм, <Искусство> вне этого.
Человек движется и расходится в трех путях, каждому отдает часть времени и в каждом находит истину. Трем истинам служит человек и от трех истин берет благо, но сотворить одно единое не может, хотя и завершает свою триединую культуру Церковью 7.
41. За все время исторического развития человеческой жизни через два практических предметных основных пути, Религию и <путь> Харчевой техники. Искусство находилось в роли завершающего или облачающего в свою ризу последних. [И] как бы [получалось, что] все три различия едины, творят целое.
Искусство было прикладным и обязательным, или все три прикладывались друг к другу, творили одну форму; через прикладную роль, очевидно, хотелось достигнуть единства и равности. Но, с другой стороны, Искусство рассматривается как нечто производное от развивающейся предметной идейной жизни, как какое-то средство, действие, отражающее содержание жизни, и <считается> что содержание и есть тот остов, без которого оно не может жить. От него отнимается путь, его самостоятельность, в самом Искусстве не находят содержания. В действительности же Искусство нельзя приложить, поскольку в нем будет вскрыта его беспредметная сущность.
И все три не приложимы друг к другу. На самом деле, как возможно соединить технику и Искусство, художество, если в них лежат различия?
