в перемену, когда игры и смех школьников никак не позволяют забыть сегодняшний день, то, на'секунду закрыв глаза, можно без труда увидеть пасмурный плац, ровные шеренги юношей и девушек, громко чеканящих слова «Заветов»: «К отцу и матери — сыновнее почтение, с братьями — дружба, с друзьями — доверие, между супругами — мир... Неизменно .. следовать законам государства и установкам правительства, в чрезвычайной обстановке на деле доказать беззаветную преданность императору и его роду, почитая за счастье отдать за них свою жизнь...»
Верноподданнический кодекс японца своими корнями уходил в эпоху феодализма. С наступлением нового времени —- после незавершенной буржуазной революции 1867—1868 годов, вошедшей в историю Японии под названием «реставрация Мэйдзи»,— сменились лишь объекты поклонения: военная верхушка сёгунат вновь уступила место императорскому роду. Вплоть до 1945 года господствующие классы всячески препятствовали распространению ценностных представлений европейского толка, в том числе идей христианских учений, поскольку они мешали сохранению идеологии японизма, наиболее отвечающей интересам правящей верхушки. Продолжалось своего рода «закрытие» страны. Какая же это «неидеологичность»?! Напротив: история Японии дает нам пример засилья феодальной идеологии, способности правящих классов добиться абсолютной власти не только над жизнью людей, но и над их умами и душами.
«Эмоциональность», «неидеологичность» — все это призвано скрыть простую и горькую истину: правящим кругам Японии, ее господствующим классам действительно удалось в течение многих веков держать народ в подчинении, в идеологическом рабстве, добиваться
слепого повиновения своим эксплуататорам. В частности, одной из причин гонения на христианство в Японии было нежелание правящих сил страны допустить свободное обращение каждого к богу, что разрешает V христианская религия. Феодальная же власть в Японии в целях поддержания порядка навела в этом вопросе известные строгости: непосредственно к богу мог обращаться только сам император — «потомок бога». Феодалы поклонялись императору, вассалы — феодалам, внутри семьи все поклонялись родителям (в том числе умершим — культ предков). Триста лет назад в своих «Европейских записках» известный японский философ и политик Араи так рассуждал по этому поводу: «Если в семье может быть два объекта поклонения, то в государстве могут быть два императора, а это не способствует поддержанию порядка».
Наряду с «эмоциональностью» японцев и в тесной связи с нею Кларк указывает еще один признак, с его точки зрения, наиболее ярко характеризующий японцев,— «принцип коллективизма» (видимо, имеется в виду «групповая психология»). Кларк умалчивает, что «групповая психология» явилась естественным результатом действия не только природных условий (тайфуны, цунами, землетрясения и возникающие при этом пожары, что само по себе требует взаимопомощи, спайки людей, живущих по соседству), но также исторических особенностей — многовекового гнета феодалов.
«Групповая психология» непосредственно связана с феодальной политикой создания кланов. По мнению некоторых японских социологов, Япония до сих пор в значительной степени продолжает оставаться клановым обществом. При этом японцы определяют клан как группу, все члены которой верят в существование общих предков. Строгое следование принципу «одного, предмета поклонения» в условиях дробления общества па кланы значительно облегчало правящей верхушке Японии вплоть до революции Мэйдзи (а во многих аспектах вплоть до 1945 года) «поддерживать порядок».
В последние, годы, когда контакты японцев с представителями других народов приобрели широкие мас-- штабы, сами японцы все чаще стали обращаться к оценке своего национального характера. И это вполне понятно. Совершив скачок в разряд ведущих экономиче-i ских держав, японцы естественным образом привлекли • к себе пристальное внимание и, сопоставляя различные мнения, сами по-иному взглянули на себя. На этом фоне и появился Кларк со своей теорией. Да и не только он один. Дело в том, что в фокусе буржуазных исследований в первую очередь оказались общественные отношения, построенные якобы на отсутствии конфликтов, на «гармонии». Нетрудно догадаться, что из этого напрашивается вывод о принципиальной возможности «гармоничного» развития буржуазного общества с учетом «японского опыта». Успехи Японии в области экономики, способность быстро и эффективно использовать в производстве новейшие достижения науки и техники, умение с выгодой для себя улавливать конъюнктуру мировых рынков — все это дало повод буржуазным социологам Запада говорить о так называемой «уникальности» японцев, сердцевиной которой якобы является их «неидеологичность». В этом и состоит суть многочисленных концепций новомодного «японнзма».
Подобная постановка вопроса вызвала резкий отпор в самой Японии. Серьезные ученые не случайно уловили в ней опасную попытку противопоставить японскую нацию другим народам. Опыт каждого народа заключает в себе ценное зерно, и японцы не исключение: об этом свидетельствуют их трудолюбие, умение кооперироваться и с полной отдачей работать сообща. Однако все это отнюдь не заслуга неких специфических общественных отношений в условиях японского государственно-монополистического капитализма: такое умение японская нация выстрадала на протяжении многих сотен лет и в основном сохранила до сего времени.
Корни культуры быта и труда японцев уходят в глубь веков и в первую очередь связаны с культурой рисоводства. Посадка, уход, сбор риса эффективны лишь при участии в работах не менее 20 человек. Одна семья была не в состоянии вырастить количество риса, достаточное для того, чтобы прокормиться и, значит, выжить. Зато совместная дружная работа многих семей обеспечивала достаток и даже излишки зерна. Таким образом, рисоводство испокон веков сплачивало людей.
Горный ландшафт Японии вынуждал селиться отдельными, небольшими, прижатыми к подножью деревнями. Тесно сгруппированные домики строились из легкого материала с таким расчетом, чтобы при частых землетрясениях их обитатели не были раздавлены, а после общими усилиями всех соседей строения можно было бы тотчас восстановить.
Вплоть до 1868 года феодалы старались не допускать ухода крестьян в другие владения, боясь, что соседи соберут у себя больше людей, произведут излишки риса и, следовательно, смогут содержать большее войско. (Примечательно, что и революция Мэйдзи, и отмена крепостного права на Руси пришлись на одно и то же десятилетие прошлого века — свидетельство того, что Россия и Япония, можно сказать, почти одновременно стали подтягиваться к западноевропейским странам, решая каждая по-своему вопросы общественных отношений и развития производительных сил). По этой же причине вплоть до XIX века в Японии старались не возводить мостов через реки и потоки, так как это облегчало бы сообщение между деревнями. Все это и определило стиль жизни нации на века: из года в год, в одной и той же деревне, дверь в дверь с одними и теми же соседями. Теснота, обусловленная небольшими по площади равнинами, полностью исключала уединение. Японец с древних времен привык быть на людях, составляя часть неизменной общности — соседства, подчинять его
