Трудно оспаривать авторитетное мнение Гиббона, однако, я полагаю, в его взгляде есть софизм, извращающий смысл. Гиббон предполагает, что греко-римская цивилизация в эпоху Антонинов была на вершине своего расцвета и что, прослеживая ее упадок с этого времени, он прослеживает процесс с самого его начала. Если принять эту точку зрения, очевидно, что христианство развивается с упадком империи, то есть подъем христианства и есть упадок империи. Я думаю, что первоначальная ошибка Гиббона лежит именно в допущении, что древняя цивилизация греко-римского мира начала свое падение во II веке н. э. и что эпоха Антонинов была вершиной этой цивилизации. Я же думаю, что упадок империи начался в V веке до Рождества Христова. Это было не убийство, а самоубийство; собственно, этот акт самоубийства был совершен еще до конца V века до н. э. Ответственность за гибель древней греко-римской цивилизации несет не христианство и даже не философские системы, предшествовавшие ему. Сами эти философские системы возникли оттого, что гражданское общество данной цивилизации уже саморазрушилось, превратившись в некий идол, которому люди платили непомерную дань идолопоклонства. Развитие же философских систем и последующее развитие религий, из которых выросло и христианство как преемник всех их вместе взятых, произошли уже после того, как греко-римская цивилизация приговорила себя к смерти. Подъем философии и тем более религий был не причиной, а следствием.
Когда Гиббон в самом начале своего труда обозревает Римскую империю эпохи Антонинов, он не говорит об этом открыто, однако, я уверен, думает именно так: сам он находится на вершине уже другой цивилизации, вглядываясь в далекую вершину прошлого через широкую котловину варварства, разделяющую их. Гиббон думает: «Тотчас после смерти императора Марка Римская империя начала чахнуть. Все ценности, которыми дорожу я, Гиббон, и мне подобные, начали вырождаться. Победу праздновали религия и варварство. Это плачевное состояние продолжалось многие столетия, а затем, за несколько поколений до меня, не далее как в конце XVII века, вновь начала возрождаться разумная цивилизация». Со своей вершины наблюдателя XVIII века Гиббон оглядывается в век И, на вершину правления Антонинов, а нынче, в XX веке, эту же точку зрения — которая, я уверен, заложена в работе Гиббона — совершенно четко и недвусмысленно выражает наш современник, писатель, которого я собираюсь процитировать, и довольно пространно, ибо это, так сказать, формальная антитеза тому тезису, который я намерен отстаивать.
«Греческое и римское общества были построены по принципу подчинения индивида обществу, гражданина — государству; этот принцип устанавливал высшей целью жизнедеятельности безопасность сообщества, считая ее выше безопасности индивида. Воспитанные в этом альтруистическом духе с младенчества, граждане целиком отдавались общественному служению и были готовы положить жизнь ради общего дела; если же они уклонялись от этой высшей жертвы, им даже не приходило в голову, что они не просто низко предпочли личную безопасность интересам своей страны, но что в этом может быть какая-то иная причина. Все изменилось с распространением восточных религий, главной идеей которых была связь души с Богом, а вечное спасение души — тем смыслом, ради которого только и стоило жить. На фоне таких идей процветание и даже само существование государства становятся несущественными. Неизбежным результатом этого эгоистического и аморального учения стало все большее отдаление ревнителей веры от общественного служения, концентрация на собственных духовных переживаниях, презрение к теперешней жизни, которая считается лишь испытательным сроком перед жизнью лучшей и вечной. В общественном мнении высшим идеалом человечности стал образ святого и отшельника, презревшего все земное и посвятившего всего себя созерцанию божественного. Образ святого затмил прежний идеал героя и патриота, который, забыв о себе, живет и готов умереть ради счастья своей страны. Земной град казался убогим и презренным тем, перед чьим взором сияло грядущее пришествие Града Божьего. Таким образом, центр тяжести, так сказать, переместился из настоящего в будущее, и, сколько бы ни приобрел от такой перемены мир будущий, нет сомнения, что нынешний мир неизмеримо больше потерял вследствие этого. Началась общая дезинтеграция государства. Связи государства и семьи ослабли, общество постепенно расслаивалось, распадалось на отдельные элементы и, таким образом, вновь впадало в варварство, ибо цивилизация существует лишь благодаря активному сотрудничеству граждан и их желанию подчинить собственные интересы общему благу. Мужчины отказывались защищать свою страну и даже продолжать род. В своем стремлении спасти свои души и души других они готовы были дать разрушиться и погибнуть всему материальному миру, ибо отождествляли его с идеей зла. Это наваждение длилось тысячу лет. Возрождение римского права, Аристотелевой философии, древнего искусства и литературы в конце Средних веков обозначило возвращение Европы к коренным идеалам жизни и деятельности, к разумному, мужественному видению мира. Долгий перерыв в ходе цивилизации был окончен. Волна восточного нашествия начала наконец отступать. И все еще отступает».
Поистине отступает! Можно размышлять по поводу того, какие поправки сделал бы автор этого отрывка, впервые опубликованного в 1906 году, сегодня, если бы пересматривал свой труд для четвертого издания. Многие, разумеется, знакомы с этим отрывком. Я пока не упомянул имя его автора, но для тех, кто еще не узнал, скажу, что это вовсе не Альфред Розенберг, это сэр Джеймс Фрейзер[9]. Интересно, что этот уважаемый ученый сказал бы о том, в какой форме выражается в последнее время возвращение Европы к «исконным идеалам жизни и нравов».
Итак, вы видите, что самое интересное в этом пассаже Фрейзера — утверждение, что спасение души есть нечто противоположное и несовместимое со служением ближнему. Я попытаюсь в ходе этого эссе опровергнуть его тезис; в данный момент хочу лишь указать, что Фрейзер поддерживает тезис Гиббона и выражает это ясно и недвусмысленно; однако я дам на тезис Фрейзера тот же ответ, что уже высказал в отношении Гиббона: христианство не разрушило древнюю греческую цивилизацию, ибо эта цивилизация надломилась вследствие врожденных дефектов еще до зарождения христианства. И тем не менее я бы согласился с Фрейзером и призвал бы вас согласиться с ним в том, что волна христианства действительно откатывается и наша постхристианская секулярная западная цивилизация представляет собой цивилизацию того же порядка, что и дохристианская греко-римская. Это наблюдение позволяет нам высказать принципиально иной взгляд на соотношение между христианством и цивилизацией — не тот, что разделяют Гиббон с Фрейзером, то есть что христианство разрушило цивилизацию, но прямо противоположный, где христианство оказывается в роли смиренного слуги цивилизации.
В соответствии с этой другой точкой зрения христианство фактически представляет собой зародыш, личинку и куколку, путь от бабочки к бабочке. Христианство — явление промежуточное, некий мост через брешь между одной цивилизацией и другой, и должен признать, что я лично много лет разделял этот, прямо скажем, покровительственный, снисходительный взгляд. Он позволяет смотреть на историческую функцию христианской церкви как на процесс воспроизводства цивилизаций. Цивилизация есть некая особь, стремящаяся к воспроизводству, а христианство сыграло полезную, но второстепенную роль, дав жизнь двум новым секулярным цивилизациям после смерти их предшественницы. Мы наблюдаем упадок древней греко-римской цивилизации со II века христианской эры. А затем, спустя некоторое время, обнаруживаем — в Византии еще в IX веке, а на Западе в XIII веке, в лице империи Фридриха Второго, — новую светскую цивилизацию, поднимающуюся из руин ее греко-римской предшественницы. И когда мы прослеживаем роль христианства в этот промежуток времени, то приходим к выводу, что христианство это нечто вроде куколки, сохраняющей законсервированные эмбрионы жизни до тех пор, пока они не почувствуют, что готовы раскрыться весенней почкой в новую светскую цивилизацию. Вот таков альтернативный взгляд на теорию христианства как разрушителя древней греко-римской цивилизации; и если посмотреть шире на историю цивилизаций, можно увидеть и другие примеры, на первый взгляд подтверждающие эту модель.
Возьмем другие высшие религии, существующие сегодня бок о бок с христианством: ислам, индуизм, махаянистскую форму буддизма, преобладающую ныне на Дальнем Востоке. Мы увидим роль ислама как куколки между древней цивилизацией Израиля и Ирана и современной исламской цивилизацией Ближнего и Среднего Востока. Индуизм также, по-видимому, заполняет брешь в истории цивилизации в Индии между современной индусской культурой и древней культурой арьев. Буддизм подобным же образом, видимо, сыграл роль посредника между историей Древнего Китая и современной историей Дальнего Востока. В этой общей картине христианская церковь — лишь одна из целого ряда церквей, чьей функцией было служить куколкой для обеспечения воспроизводства цивилизаций и, таким образом, сохранить эту секулярную разновидность общества.
