Задача синтеза остается весьма и весьма трудной. Благоразумный христианин не может не страшиться всеобщей эклектико-синкретической неразберихи, грозящей доконать и без того расшатанное чувство духовного стиля и вкуса. Но зато решение этой задачи обещает неизмеримо облегчить борьбу с другими жизненными проблемами вселенского христианства. Христианский Запад остро нуждается сегодня в православном чувстве тайны, чувстве страха Божьего, онтологической дистанции между Творцом и тварью, в православной помощи против эрозии чувства греха, иначе те из сынов и дочерей Запада, которые не устанут искать религии, достойной этого имени, будут все чаще уходить в сторону Востока нехристианского, например в сторону ислама. Но и христианскому Востоку не обойтись без западного опыта более чем двухвековой жизни веры перед лицом вызова, брошенного просвещением, без всего, что оказалось, как говорят наши современники, “наработано” западной рефлексией над проблемами нравственного богословия и сопряженного с ним богословия права, без западного вкуса к терпеливому различению нюансов, без императива интеллектуальной честности. Иначе жизненное право демократической цивилизации, какова она ни есть реально, будет вновь и вновь разыгрываться у нас как козырная карта против христианства, которую на уровне веры “малых сих” крыть окажется еще раз нечем. Западное христианство так часто вправе напомнить нам слова Первого послания к Коринфянам: “Братья, не будьте дети умом”. Мы же иногда имеем основание напомнить нашим западным братьям слова Книги Притчей: “Начало мудрости — страх Господень”.
Спасибо за терпение, с которым я был выслушен. Я говорил так долго, что если еще попробую сказать буквально две-три самые общие фразы по проблеме конференции, это будет уже почти неприлично. Я думаю, что экклезиология о.> Николая Афанасьева — это очень хороший пример того, что Православие тем больше сможет действительно дать инославным христианам, тем больше будет способно к содержательному разговору с ними, мало того, будет тем ближе к тому, чтобы сказать миру то, что мир действительно услышит, — чем более православным оно будет: православным не в смысле ложного консерватизма по отношению к достаточно поздно исторически установившимся нормам, но по отношению к своей сердцевине. С другой стороны, я думаю, что экклезиология о.>Никола Афанасьева, будучи в высшей степени ценной, нуждается как тезис в каком-то антитезисе, ибо она абсолютна верна именно на уровне того, что я позволил себе назвать “последними истинами”, но есть еще истины предпоследние. Несомненно, критерий церковности — это общение в Духе Святом, но у Церкви как явлени богочеловеческого есть по необходимости и какие-то другие измерения, которые должны быть осмысленны в свете тезиса, высказанного о.>Николаем Афанасьевым. Тезис нуждается в антитезисе — не как в возражении, а как в дополнении. Существует неизбежность какого-то, как ни страшно, как ни скучно, как ни противно это сказать, социального и административного аспекта Церкви, поскольку момент Пятидесятницы не может длиться 24 часа в сутки для нас просто по грехам нашим. Но в остальном я не могу не рассматривать афанасьевское учение о Царстве, как, еще раз повторяю, то слово Православия, которое действительно может быть услышано миром и в определенной мере уже услышано за пределами Православия. Содержательный разговор между христианами различных конфессиональных традиций будет успешным не в меру приспособления этих традиций друг к другу, а по мере сосредоточенности на смысле наследия древнего Православия. Такой крайний кальвинист, как Карл Бар, оказался нужен католикам и еще, пожалуй, окажется нужен нам именно потому, что он, идя в глубину кальвинистской традиции, в конце концов вышел к какой-то христианской субстанции, общей для христиан. Это кажется парадоксом, но это так. Путь к сближению и к соединению — это не путь дипломатического взаимного приспособления, но, разумеется, тем более и не путь накопления и расширени списка обид и списка обвинений. Это путь к Центру. Вы знаете этот старый образ из Добротолюбия — как радиусы, приближаясь к центру, приближаются друг к другу. Иного способа сближения, я думаю, не может быть.
Спасибо еще раз за терпение, и простите, что я его так долго искушал.
