Вот эти переводы, которые публикуются тут впервые:
ЯКОВ ФИХМАН* * *
Немые взоры с самого утра
с тоской стремились к дальним, светлым тучкам.
И, как оне, внезапно стихло сердце.
В него сошел с лазурной высоты
безмолвный, белоснежный сонм мечтаний.
Они крылами нежно приласкали
и окропили благодатью дали.
И вот брожу я с самого утра,
со мной свет дня и тайна туч небесных;
а тихого томленья чистый пламень
от давних дней забытых и прекрасных
к открытым ранам сердца льнет любовно.
Так волны моря после грозной бури
песок прибрежный лижут примиренно...
Василек средь алых маков -
бирюзовый, влажный взгляд;
здесь сгорит, младенец кроткий,
Здесь пьянят кипучей страстью
Здесь цветы рвала русалка,
Ты открыл глазок стыдливый -
вкруг мятеж был ал и дик;
"Зло да здравствует вовеки! -
несся к небу маков крик. <->
Прочь невинность, прочь святыня,
все, что сносит гнет цепей;
как верблюд, томимый жаждой,
плащ сорви лазурный твой,
будь и ты багряно-грешным,
словно маки в летний зной!.."
ты внимал им, и слезилась
Упованье - в преисподней,
непорочность - в море зла!
И снова перевод из Фихмана удался Рахели, а перевод из Шнеура едва ли назовешь зрелым и совершенным, хотя и формально, и содержательно он соответствует оригиналу. Этот перевод представляет интерес как попытка Рахели освоить абсолютно чуждую ей поэтическую дикцию - и тем самым осознать собственную.
ЦИТАТЫ ИЗ РУССКОЙ ПОЭЗИИ
В ПИСЬМАХ И ЧЕРНОВИКАХ РАХЕЛИ
Опубликованные ивритские письма Рахели показывают, что она следила за развитием современной русской поэзии, знала наизусть многие русские стихи и нередко проецировала их на собственную биографию. И хотя публикатор этих писем Ури Мильштейн, русского языка, кстати, не знавший, снабдил все русскоязычные вкрапления в письмах и черновиках Рахели переводами на иврит, цитаты в этих текстах остались не атрибутированы. Между тем, небезынтересно проследить за динамикой цитируемых авторов.
1. Письмо от 13.9.1913 г. из Тулузы другу в Палестину Рахель начинает по-русски - первой строфой "Последней борьбы" А. Кольцова:
Слабый ум судьба страшила,
Но не пал я от страданья,
В теле силу, в сердце жар!.. -
и продолжает на иврите: "Так-то, Ноах... Это история Рахели..."[42]
2. На черновом листе (без даты) выписано по-русски:
"Что же делать, если обманула
та мечта, как всякая мечта?.." -
и подпись "А. Блок" (с. 110). Это цитата из стихотворения Блока "Перед судом" ("Что же ты потупилась в смущеньи…"). Собственной книжки Блока Рахель не имела, но в последние годы держала взятую у племянницы.
3. В письме осенью 1923 года из Иерусалима она делится с сестрой Шошаной: "…Мои переводы стихов, о которых я тебе писала и которые тебе когда-то посылала, не напечатаны. Редактор ответил мне такими словами: Оставь в покое эти скучные трупы (это Мария Моравская - скучный труп - Боже Праведный!). В любом случае, вот тебе одно из ее стихотворений, которое, как ты помнишь, я любила по-русски". - И далее следует перевод на иврит 1-й и 3-й строф стихотворения "Летчик" Моравской ("Ha-me'ofef")[43].
4. В письме Шошане из Цфата от 22.8.1925 г. она просит найти и прислать ей в подарок сборник стихов Веры Инбер "Горькая услада" - и имя автора, и название книги вписаны по-русски (с. 78).
5. В письме из Тель-Авива от 1926 (?) года: "Я читаю очень много. Ах, какие огромные дарования открылись теперь в России среди молодежи, выходцев из деревень и заводских рабочих!" (с. 98) - возможно, Рахель читала составленную И.С. Ежовым и Е.И. Шамуриным антологию "Русская поэзия ХХ века" (М., 1925), где, в частности, были разделы "Крестьянские поэты" и "Пролетарские поэты".
6. В письме перед праздником Песах 1929 (?) года Рахель цитирует по-русски: "Не знаю, как это случилось", - и добавляет на иврите: "Михаил Кузмин" (с. 100), отчего легко распознается лукаво-фривольное, написанное от лица девушки стихотворение о незапланированном любовном приключении: "Не знаю, как это случилось, / Моя мать ушла на базар".
А чуть ниже в том же письме Рахель описывает свое настроение другой
русской цитатой:
Весенний ветер за дверьми -
в кого б влюбиться, черт возьми! -
заключительным двустишием из стихотворения Саши Черного "Пробуждение весны", которое в черновике стало эпиграфом к ее в те же дни или чуть раньше написанному стихотворению "Весна" (Aviv; [месяц] адар 1929 года). Однако при публикации эпиграф сняли, оставив лишь внятные всем ее знакомым инициалы посвящения "Le-M. B." - М<оше> Б<ейлинсону>[44].
7. В одном из последних писем к Шуламит Клогай, незадолго до смерти: "Что до хорошо известной тебе "поэтессы", которую на возвышенном языке называют Рахель, то она больше не пишет стихов, а вместо этого переводит стихи других [поэтов], а в основном - других [поэтесс]. Знакома ли тебе, Шу, Анна Ахматова:
Тяжела ты, любовная память,
Мне в дыму твоем петь и гореть,
А другим это только пламя,
Чтоб остывшую душу греть.
И так далее, и так далее... Я пришлю тебе перевод, если он тебя интересует, после того, как отшлифую его"[45].
Творчество Ахматовой, как считают, занимает в культурном багаже Рахели особое место. Рахель перевела на иврит четыре ахматовских стихотворения: "Песню последней встречи" ("Так беспомощно грудь холодела...") из книги "Вечер", "Где, высокая, твой цыганенок…" и "Тяжела ты, любовная память…" из книги "Белая стая", а также "Помолись о нищей, о потерянной…" из книги "Четки". Все они были опубликованы лишь посмертно: первый - в журнале "Dvar hа-po'elet" ("Работница"), 27 нисана 1934 года, остальные - в полном собрании ее ивритских стихов "Shirat Rahel" ("Поэзия Рахели", 1935), причем последний перевод по ошибке был сочтен одним из оригинальных стихотворений Рахели и лишь в переиздании перенесен в раздел переводов.
Число переводов из Ахматовой не превышает числа ее переводов из Франсиса Жамма или Шарля Ван Лерберга, тем не менее строки из стихов русской поэтессы чаще появляются в черновиках и в письмах Рахели, например, на листке с пометой "1929" она записала: "Одной надеждой меньше станет, Одною песней больше будет", не совсем точно цитируя строки стихотворения "Я улыбаться перестала…" из раскритикованной ею "Белой стаи" (перевожу с иврита, а русские слова подлинника выделяю курсивом):
