Но это были только яшмовые цветочки. Яшмовые ягодки начались на следующий день – день начала работы выставки.
– Ничему не удивляйтесь, Куланов-сэнсэй, – посмеиваясь, говорил мой новый друг Тода, – говорить буду я. Вы должны делать вид, что ничего не понимаете по-японски, а когда я дам знак, скажете что-нибудь по-русски. Какую-нибудь ерунду. Не важно.
– А эти люди вокруг?
– Никто не знает, что вы на самом деле не ювелир. Но это мелочи. Вы, главное, смотрите поверх всех и делайте лицо, как…
– Как у глупого иностранца?
– Да. – Тода снова засмеялся, довольный моей сообразительностью. – Все, едут!
Едут, едут, гости едут! Это надо было видеть: огромное помещение главного зала древней самурайской виллы пришло в движение – ехали гости, они же покупатели. Со всех концов Японии сюда большими автобусами свозили жертв нашей распродажи – самых богатых людей этой страны, ее золотой фонд – пенсионеров и пенсионерок Страны корня солнца. Обремененные накопленными за долгую трудовую жизнь деньгами и располагающие здоровьем, временем и желанием, японские бабушки – «обаа-сан» или просто «обаасанки», как мы их называли, слетелись на нашу выставку со всей Японии. И ведь что интересно: имеющие возможность купить все то же самое, но по гораздо более низким ценам где-нибудь у себя в Фукуоке или Накасибэцу, они нарядились в роскошные кимоно и приехали в древнюю столицу, чтобы насладиться ее храмами, кухней и со вкусом потратить деньги именно здесь. И как раз в этом – последнем – и собирались помочь им мои новые знакомые.
Организаторы старались на совесть. Вынув бабулек из окутанных кондиционированной прохладой автобусов, провели на экскурсию по древнему саду, окружающему виллу, и бросили остывать в ресторан, располагающийся тут же и славящийся, как написано в путеводителях, «своей изысканной кухней, ценителем которой был знаменитый самурай Миямото Мусаси». Насладившихся самурайской стряпней гостей все ближе и ближе подводили к главному залу, давая им потомиться и не подпуская сразу к входу, перед которым стояло два десятка флагов с эмблемой выставки. Сначала их вели… на лекцию.
В большой татамированой комнате представители каждого стенда по очереди расхваливали, пока за глаза, свой товар, рассказывая о неземных достоинствах янтаря, жемчуга, бриллиантов, рубинов… Но самый тяжелый удар – русской яшмой – ждал «обаасанок» в конце. Усевшись в традиционной позе на татами, человек 50 японских бабушек и дедушек ожидали нашего выхода. Первым являлся Тода-сан. Высокий и элегантный, с редкими для японцев благородными усиками, в синим блейзере и с галстуком с изображением храма Спаса-на-крови, он производил сильное впечатление на потенциальных покупательниц. Совершенно по-кавказски распушив хвост, он подмигивал им, ввергая их в пучину смущения, размахивал руками и даже приподнимался на носки, рассказывая душещипательную историю «моего» появления в Японии: «Далеко-далеко на севере есть огромная страна О-росия. Далеко-далеко на севере этой страны есть огромный город Санкт-Петербург, весь покрытый снегом. В нем очень много дворцов и есть даже целые комнаты, стены, пол и потолок которых сделаны из яшмы – драгоценного камня, встречающегося только в северных горах О-росии».
Тут очарованные Тодой бабушки обычно начинали подаваться несколько вперед, внимая его словам и ритму рассказа, а Тода рубил воздух рукой: «Много лет назад, когда у нас была война с Америкой, русские тоже воевали, но только с Германией. Немцы почти полностью разрушили яшмовые дворцы, и тогда русские мастера начали их восстанавливать. Это был адский труд. Год за годом, день за днем. По чуть-чуть, по чуть-чуть».
– Хо! – выдыхали почтенные гости ярмарки, покоренные, видимо, возникшей в их головах картиной адского труда загадочных русских камнерезов.
– Наконец русские восстановили все дворцы и все-все яшмовые украшения в них!
– Хо-о!
– И сегодня, – в этом месте слушатели неизменно напрягались, а Тода давил на них интонацией, – к нам в гости приехал один из этих великих ювелиров, участник восстановления северных дворцов, – тут он делал паузу, – знаменитый в Америке ювелир Куланов-сэнсэй!
– Хо-о! Хо-о! – стонали слушательницы.
– Его рост почти два метра, у него голубые глаза и он ни слова не понимает по-японски! – вбивал, как гвозди, Тода.
– Ум-м-м-м, – стонали бабушки, и… тут выходил я. На второй день, исполнив этот выход раз восемь, я довел его почти до совершенства: напускал творческую пелену на глаза, «по-камнерезовски» сжимал кулаки, старался смотреть куда-то в потолочную балку и – главное – не рассмеяться от восхищенного дыхания несчастных японских бабушек, уже почти обреченных на сдачу своих накоплений. Обычно через одну-две минуты после моего выхода кто-то из них не выдерживал, и раздавался сдавленный писк: «Он действительно не говорит по-японски?» Тода строго смотрел на меня, а я замороженно выдавливал на чистейшем русском языке: «Екатерина Великая», после чего неуклюже кланялся и выходил из зала под финальное «хо-о-о-о-о!».
Вернувшись «к станку», я выпивал банку холодного кофе и ждал гостей. Вскоре тех самых бабушек запускали в зал. Перетекая от одного стенда к другому, «обаасанки» теряли личный состав, как войсковая колонна на долгом переходе. Стоило одной из бабулек на мгновенье задержаться у понравившейся вещи, как ее обступали два-три продавца (в основном это были женщины зрелого возраста), ненавязчиво подводили к небольшому столику, не забыв захватить с собой понравившуюся безделушку, и сажали пить чай. Пить могли часами. Продавцы при этом сидели на корточках вокруг угнездившейся на стуле потенциальной покупательницы и разговаривали, разговаривали, разговаривали… О погоде, корейской опасности, многочисленных родственниках, Майкле Джексоне и Доу-Джонсе. По-моему, им было все равно. При этом безделушку все время крутили у покупательницы перед носом, давали подержать ей в руки, делали все, чтобы она привыкла к ней, ее теплу и не смогла без нее уйти.
И вот тогда я понял, зачем я был там нужен. Вадик не мог позволить себе содержать таких опытных продавщиц, как его японские конкуренты, и сделал упор на необычность иностранного товара и то изумление, которое обычно и до сих пор сопровождает явление иностранца провинциальным жителям этой далекой планеты. «Белая обезьяна» – это маркетинговый ход, учитывающий особенности японской психологии, помноженные на точный русско-японский расчет. Моей задачей было их удивить, а заставить удивленного человека купить даже ненужную ему вещь мог и один Тода.
Снова и снова после «лекции» я терпеливо ждал, уткнувшись глазом в бездыханный микроскоп производства какого-то там завода, когда ко мне подойдет очередная жертва, а почувствовав ее дыхание (бабули буквально утыкались носом мне в пальцы), внезапно поднимал голову, в упор смотрел на нее, изо всех сил пуча и кругля глаза. «Хо-о!» – вздыхала бабуля, и тогда Тода мягко брал ее под рукав кимоно и предлагал купить за несколько сот тысяч иен какую-нибудь яшмовую безделушку. Фото с «мастером» – бесплатно.
После нескольких таких экскурсий Тода-сан придумал историю о том, как я лишился пальца, отрезав его себе резцом, ваяя какие-то мифические яшмовые ворота (палец я отрубил в молодости, когда работал на заводе), а я начал вступать в примитивный разговор с клиентками, не только вылупляя на них глаза, но и приговаривая что-то вроде «и по чуть-чуть, и по чуть-чуть». Со временем я так вошел в роль, что начал поддакивать Тоде, рассказывая о резке яшмовых ворот. Правда, поначалу путался и говорил, что шлифовал нефритовый стержень, но японцы относили это на счет моего полного незнания языка. Все это здорово прибавило нам популярности, а моим работодателям – и денег, но и уставали мы довольно сильно.
С каждой экскурсией я все чаще задумывался о том, кто кого испортил – мы японцев своей наглостью и врожденными повадками Остапа Бендера или они нас – виктимностью и простодушием, превосходящим иногда все разумные пределы? Сейчас у меня есть ответы на эти вопросы, но… пусть они останутся моим личным мнением. Скажу только, что, когда Вадик в следующий раз предложил мне ехать на очередную выставку, я отказался. Даже если она в Киото. А несколько дней спустя, выходя из дома, я встретил старого знакомого – Тода-сан. Он спешил куда-то с бородатым русским мужиком, у которого из десяти штатных пальцев на руках оставалось от силы семь. Тода перехватил мой изумленный взгляд и подмигнул: «Яшмовые ворота», после чего сел с мужичком в такси и уехал.
Русские тайны Мунэо Судзуки
Строго говоря, японцы, помимо того что страшно гордятся наличием на своих островах четырех сезонов, иногда добавляют к ним пятый – цую – сезон сливовых дождей. Он продолжается обычно около месяца, с конца мая до конца июня, и отличается от остального жаркого и влажного лета еще большей влажностью и долгими, тягучими дождями. Начало цую в моем районе отмечалось еще и парадным выходом на улицу многочисленных крыс. Помню, как одна из них подпрыгивала тушканчиком на вымощенной красным булыжником торговой улочке перед входом в круглосуточный конвиниус – «комбини» – и все пыталась укусить в прыжке кого-нибудь из покупателей. На стенах моего дома суетились неуловимые ящерицы, а внутри невесть откуда появился огромный черный таракан, задавить которого удалось далеко не с первой попытки: мягкая подошва тапочка при этом прогибалась, как если бы я наступил на яблоко-дичку, а крылышки таракана хрустели прожаренными куриными косточками. С концом цую бесплатный зоопарк волшебным образом закрывался: и правда – особое время года. В этот же сезон цую 2002 года в японской политике закончился страшный скандал: в начале июня был арестован влиятельный депутат парламента Мунэо Судзуки. Благодаря знакомству с ним мое открытие Японии началось на две недели позже: на въезд в эту страну понадобилась виза министра иностранных дел Ёрико Кавагути – я попал в какие-то списки людей, «запятнавших себя связью с Судзуки». Скандал этот не стоил бы упоминания – что нам японские депутаты, если бы не был тесно связан с той проблемой, которую официальные японцы считают главной в отношениях между Россией и Японией. Есть смысл ту историю вспомнить и попробовать в ней разобраться.
