первом занятии у Доминик Жентон (род. 1953) совершенно растерялась.
В 1970‐х годах Жентон, воспитанница лозаннской школы балета Симон Сютер, также испытавшая на себе влияние Петера Госса, стремится деконструировать свои знания в области классического танца. Мало-помалу она вырабатывает подход, в основе которого не столько погоня за формальной чистотой, сколько поиск выразительных оттенков движения. Доминик Жентон входит в число тех первых танцовщиков из Лозанны, которые, полностью не порывая с традицией, сумели привнести в нее иное, более всеобъемлющее и гибкое отношение к телу. «Я открыла новый мир, – вспоминает Фабьен Берже. – У Жентон движения были плавными и в то же время четкими. У нее был собственный стиль. Точки опоры совсем не такие, как в джазовом танце. Я растерялась. Я поняла тогда, что танец – огромный неизведанный континент; это было настоящим потрясением. Я ощутила потребность – и это чувство с тех пор меня не оставляло – понять тело: как оно устроено, как работает, как дышит, как оно связано с пространством, где зарождается движение… Мне нужно было все это выяснить, чтобы продолжить свое хореографическое образование».
Однако ее карьера танцовщицы временно прервалась: в семнадцать лет она с головой окунается в политику и возвращается к танцу лишь через восемь лет, в 1981 году. Судьба заносит ее в Сан-Франциско, где она под руководством Аарона Осборна постигает азы метода Лимона. Но сама она отдает предпочтение методу Лестера Хортона, которому учится у Беллы Левицки. «Это была крайне трудная техника, сложно организованная и требующая хорошей физической подготовки, где тело становилось почти невесомым. Помню, там чуть ли не до горизонтальных прыжков доходило. Мы должны были переворачиваться в воздухе, как это делают кошки, чтобы приземлиться на все четыре лапы. Это сочетание стихийности с педантизмом было для меня определяющим. Оно позволило мне разработать свой собственный метод, в который я постепенно включала и другие элементы вроде йоги и айкидо». Возвратившись в Лозанну (1982), Берже открывает собственную хореографическую студию, в которой начинает преподавать и заниматься творчеством, поначалу сольным. В 1983 году ее постановка «Et l’autre» («И другой») получает вторую премию на Международном конкурсе хореографии в Ньоне. В том же году Берже основывает свою компанию и начинает ставить балеты совместно с другими хореографами.
«Instemps passe», написанная в 1985 году для пяти исполнителей [26] и представленная во Фрибуре, а затем в Вернье в рамках Фестиваля современного танца, лишний раз доказывает самобытность Берже. Критика впечатлена диапазоном телодвижений, обусловленных, как пишет Николь Метраль, «усилиями по производству энергии через дыхание» [27]. Этот органический подход к движению рождает танцевальные номера, исполнители которых вживаются в роль «растения или кошки» [28]. Еще один аспект, подмеченный критиками: «колдовской» эффект пьесы, связанный с намеренной повторяемостью движений. Этот эффект подчеркивается «круговым» характером музыкального сопровождения, написанного опять-таки Жан-Филиппом Эритье и представляющего собой какофонию будничных звуков (лязг металла, вой сигнализации) с вкраплением «аргентинского танго, джаза, гула тамтамов». Относительно смысла спектакля мнения расходятся. Жан-Пьер Пастори видит в нем размышление о природе времени [29]: «Люди уходят, как мгновения. Они колеблются, качаются, дрожат, подпрыгивают, падают…», повинуясь некоему сценарию, через который красной нитью проходят «бег, столкновения, остановки, приходы и уходы» [30]. По мнению Брижит Керер, здесь проглядывает аллегория человеческого бытия: «Актеры танцуют жизнь – иногда порознь, иногда вместе, робко сближаясь друг с другом; но все они с маниакальным упорством повторяют всё те же движения, не в силах выйти из своей колеи». Со своей стороны, французский критик Марсель Мишель говорит о вдохновенном и чистом «поиске ритмов и движений» [31], об абстрактной и в то же время вполне материальной хореографии. Выйдя в финал престижного французского хореографического конкурса Баньоле, «Instemps passe» дает старт карьере Фабьен Берже и утверждает ее стиль, который она продолжит оттачивать и который в 2004 году сама охарактеризует как «абстрактный, материальный, чувственный» [32].
В 1970‐х годах Фабьен Берже была не единственной, для кого modern jazz открыл дорогу к танцу и хореографии. Подобно лозаннским курсам Ланвена, школа, которую в 1974 году создает в Женеве Брижит Маттеуцци (род. 1941), назвав ее «Modern Jazz Ballet» («Современный джазовый балет Брижит Маттеуцци»), тоже выступает в роли своеобразного инкубатора для ряда танцовщиков и хореографов, которые в скором времени станут ведущими фигурами современного танца в Швейцарии. Хореограф Лора Таннер (род. 1956) и танцовщица Одиль Феррар (род. 1963) сохранили живые воспоминания об учебе в этой школе.
Получив классическое образование в Люцерне (курс Бис Шейтлин) и Цюрихе (курс Вольфганга Бруннера в «Schweizerische Tanztheaterschule»), Маттеуцци уезжает в Лондон, где, обучаясь в «Школе танца Эндрю Харди», страстно увлекается джазовым танцем и чечеткой. Лора Таннер свидетельствует о том, с каким заразительным энтузиазмом Маттеуцци в своей женевской школе обучает методу Луиджи [33]. «Помимо огромного педагогического таланта, – свидетельствует, со своей стороны, Одиль Феррар, – Маттеуцци проявляла еще и удивительную открытость другой эстетике и другим техникам танца». На протяжении лет школа Маттеуцци принимает множество приглашенных профессоров, представителей самых разнообразных танцевальных стилей: бывших танцовщиц из компании Грэм (Бонни Хомси-Ода, Филлис Гутелиус), солистку из театра Алвина Эйли (Мишель Симмонс), танцовщиков из группы Петера Госса (Харриса Мандафуниса, Бенедикт Билле – будущую танцовщицу у Пины Бауш), представителей современных этнических танцев (Жермену Аконьи, исполнительницу африканских танцев, Каламу Сезар – индийских). «Через этот эклектизм Брижит Маттеуцци открывала нам современность, – полагает Феррар. – Она не только давала нам багаж знаний; она помогала понять, куда движется современный танец».
Наряду с некоторыми другими танцовщиками Брижит Маттеуцци осознала новаторский потенциал телевидения, позволяющего привлекать публику к танцу и предоставляющего неограниченные возможности для экспериментов с показом хореографического спектакля. Хотя с 1969 года Маттеуцци ставит бравурные и энергичные хореографические номера для телепередач [34] «Мозаика» и «Субботнее варьете», рассчитанных на широкую публику, она работает и над более серьезными проектами. Так, удивительный балет «Circuit Fermé» («Замкнутая цепь») с научно-фантастическим сюжетом, принесший ей в 1976 году премию фестиваля Prix Italia в категории «музыка и балет», считается высшим достижением эпохи в области телевидения. В этих исканиях Маттеуцци опирается на два ориентира: Жан-Кристофа Аверти, большого поклонника джазового танца и «первооткрывателя видеоарта на французском телевидении» [35], наделенного живым воображением, и швейцарского хореографа Брижит Кульбер. Последняя, по мнению Маттеуцци, произвела «переворот в представлении о хореографии на телевидении», поскольку благодаря видеоэффектам ей удалось придать своим балетам, демонстрировавшимся на телевидении, совершенно новое пространственное измерение. Например, в короткой пятнадцатиминутной телепьесе «Red wine in green glasses» («Красное вино в зеленых бокалах») мы видим танцующую пару на фоне видеоряда, состоящего из картин Ватто, которые проходят над головами танцовщиков и у
