Успенский так комментирует эту подмену в общественном сознании души умом: «В высказывании Пушкина речь идет о как бы неуместности в России некоторых качеств. Российский менталитет готов согласиться, что уму, возможно, действительно, естественнее пребывать в Германии, а таланту — в Италии, но не может поверить, что Пушкин намекал на неприкаянность в России души. <…> Уж чего-чего, а души, душевности и духовности у нас хоть отбавляй». Разумеется, причина искажения именно в этом. Можно только добавить вот что.
Это сейчас сказать о неуместности в России души — все равно что сказать о неуместности в России тоски, удали, воли или невозможности жить в России на авось. Действительно, с душой именно в России и родиться. Так и говорят — русская душа, русская бесшабашность, русская удаль. Ведь не скажешь французская душа или английская удаль.
В общем, мы говорим «душа» — подразумеваем «Россия», ну и соответственно. Однако в пушкинское время душа еще не превратилась в русский бренд, и слова о непригодности России для человека с душой вовсе не звучали как парадокс.
Одна моя коллега как-то возмущалась тем, что журналисты страшно злоупотребляют стихотворными цитатами. Ну почему, говорила она, если заметка о том, что молодой артист дебютировал на сцене Пензенского драматического театра, то она обязательно будет называться «Гул затих. Я вышел на подмостки»?
Иногда такая любовь к цитатам приводит к разнообразным казусам. Вот недоброй памяти АО МММ. Его рекламный слоган звучал красиво: Из тени в свет перелетая… А когда пирамида рухнула, некоторые разоренные вкладчики догадались почитать стихотворение Арсения Тарковского «Бабочка в госпитальном саду», из которого эта строка. Там, в частности, написано:
Она клянется: навсегда! —
Не держит слова никогда,
Она едва до двух считает,
Не понимает ничего,
Из целой азбуки читает
Две гласных буквы —
А и О.
А имя бабочки — рисунок,
Нельзя произнести его…
Мистика какая-то. Кажется, поэт уже в 1946-м году все знал — даже про буквы А и О (АО, то есть акционерное общество) и имя — рисунок (МММ, действительно, больше похоже не на слово, а просто на зигзаг). А возможно, это строители пирамиды мило подшутили над будущими жертвами, заранее предупредив их обо всем.
Неувязочка с цитатой произошла, когда появилась черномырдинское движение «Наш дом — Россия». Поначалу оно вышло на выборы под лозунгом «Если дорог тебе твой дом» (и портрет задумчивого Черномырдина, сложившего руки масонским домиком). Авторы рекламной кампании явно слышали где-то эту цитату, но не удосужились узнать, откуда она. Скандал не замедлил разразиться — ведь это начало хрестоматийного военного стихотворения К. Симонова с красноречивым названием «Убей его» (собственно, Симонов зарифмовал текст, принадлежащий перу Эренбурга):
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед.
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
И далее:
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будут ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
Сейчас-то, возможно, подобные ассоциации партстроителей и не смутили бы. Но тогда этот тренинг по ненависти казался совершенно неуместным. Подумать только, на дворе эпоха примирения и согласия, а движение, которое собирается «обустраивать Россию», вдруг — убей его! Одно слово — скандал. Девиз скоро заменили.
Подобные истории тем более удивительны, что с появлением Интернета нахождение источника цитаты (ну, разумеется, не любой, но уж такой-то — конечно, со всеми возможными оговорками, с поправкой на то, что в Интернете тоже случаются странные вещи) стало делом нескольких минут, если не секунд. Вот тут недавно в телепередаче модная писательница лирически рассказывала: она, мол, когда-то давно прочитала одно стихотворение, не помнит чье, и так всю жизнь его и повторяет: Я бы хотела жить с вами в маленьком городе — и далее довольно близко к тексту. Ну не помнит и не помнит, в конце концов, это даже не из школьной программы. Но просто раз уж любимое — Яндекс ведь дает ссылку на Цветаеву одной из первых, если банально набрать в поисковой строке: хотела жить маленьком городе.
Иногда теряешься в догадках: это автор так шутит или правда не знает контекста? Вот одно время по телевидению шла реклама пельменей, в которой есть цитата из довольно известного неприличного анекдота. А поскольку это реклама пельменей, то люди, которые знают этот анекдот, услышав рекламу, просто давятся. И уж пельменей этих они точно в рот не возьмут! Текст про пельмени был такой:
Во-первых, это красиво,
а главное, на вкус бесподобно.[1]
На одном высоком совещании в Новочеркасске произошел курьезный диалог. Докладчик из города Снежинска обратился к тогдашнему президенту Путину: «Большое спасибо, Владимир Владимирович. Женщины поддержали ваш апрельский тезис о повышении рождаемости. И не только женщины. Мы у себя ночью запретили торговать спиртным, и мужчины поняли, что есть другой объект, которым можно заниматься вплотную». «Вплотную — в прямом смысле слова», — в свойственной ему манере пошутил Путин. А потом поправил товарища: «Но то, что вы сказали, это не объект, не предмет. То, что вы назвали предметом, это равноценный субъект демографической программы». В общем, просто мы на крыльях носим то, что носят на руках.
Максима насчет субъекта демографической программы, что бы она ни значила, скроена по очевидному образцу: «Народ — не объект истории, а ее субъект». А вообще у слова субъект в русском языке судьба непростая.
Как смешно актер Эраст Гарин в старом фильме «Свадьба» произносит эту чеховскую фразу: «Я не субъект какой- нибудь, у меня тоже в душе свой жанр есть!» Нам смешно еще и потому, что герой несколько неуместно употребляет слово субъект (в смысле субчик, подозрительная личность). Ну, как если бы, доказывая, что он выгодный жених, сказал: Я не хмырь какой-нибудь!
А ведь у Чехова в этой фразе говорится не про субчика или хмыря. У слова субъект в XIX в. было такое странное на современный слух значение — «пациент» или «объект». В медицинских контекстах постоянно встречаются примеры типа: «Александр Матвеич, интересный субъект! — говорят они, запыхавшись, — сейчас привезли, чрезвычайно редкое осложнение» (Н. Г. Чернышевский. Что делать?). А употребления слова субъект в соответствии с современным объект вообще едва ли не самые типичные для второй половины XIX в. У Достоевского читаем: «Зачем же я тогда вам так понадобился? Ведь вы же около меня ухаживали?» — «Да просто как любопытный субъект для наблюдения» (Преступление и наказание). Распространением этого типа словоупотребления русский язык, видимо, обязан моде на естественно-научную атрибутику, столь хорошо известную нам по «Отцам и детям». И у Чехова фраза Я не субъект какой-нибудь — не про пустое тщеславие, а про самозащиту маленького человека. Классический мотив русской классической литературы: да, я маленький человек, но не предмет, не объект, не вещь, не страдательное лицо — у меня есть душа.
Сейчас употребление слова субъект в значении «объект» — то есть почти противоположном современному — вызывает недоумение. Между тем возникновение такого значения вполне объяснимо. Мы просто слишком привыкли к противопоставлению субъект vs объект, а есть столь же естественное противопоставление субъект vs предикат. В логико-грамматической традиции субъект понимается как то, о чем речь, как то, чему приписываются определенные свойства. Роль его в суждении, таким образом, в определенном смысле пассивная. В русских переводах грамматической терминологии это представление проявляется очень выпукло: подлежащее — то, что подлежит (в отличие от сказуемого, то есть говоримого). Слово подлежать, даже в большей степени, чем исходное латинское подбросить, указывает на страдательную роль и провоцирует соответствующую метафору субъекта как подлежащего не только обсуждению, но и исследованию — а затем и просто воздействию.
