Организация Союза, известная нам только относительно эллинистической эпохи, была схожа с устройством Ахейского союза и также переносила на федеральный уровень типичные для полиса институты. Собрание, заседавшее регулярно два раза в год, не считая чрезвычайных заседаний, было открыто для всех граждан. Оно решало главным образом проблемы внешней политики. Совет, состоявший из делегатов, число которых зависело от численности населения представляемого ими полиса или племени, назывался синедрионом (синедры — «заседающие вместе»). Он избирал внутри себя более узкий совет — аподектов, которые разрабатывали политику Союза, и магистратов, которые ее исполняли. Во главе их находился стратег, обладавший верховной властью, бывший эпонимом и главнокомандующим армией, он избирался на год и имел право переизбираться только после определенного перерыва. При нем находились командующий конницей (гиппарх), агонотет, в обязанности которого входило следить за организацией религиозных церемоний и федеральных праздников, секретарь для ведения архивов и финансовые магистраты. Койнон этолийцев имел федеральное гражданство, притом что в полисах сохранялось свое право гражданства. Это федеральное гражданство было удобно для принятия в союз новых государств, которые не имели с ним общих границ. В этом случае он заключал с ними договор изополитии, который предоставлял жителям нового участника право гражданства в любом из этолийских полисов. Чтобы стать полноправным этолийцем, нужно было, чтобы эти союзники помимо федерального гражданства получили право гражданства в одном из этих полисов. В обмен полисы или соседние с Этолией конфедерации, например некоторые полисы Акарнании, Локрида Озольская (называемая также западной), Дорида (или континентальные дорийцы), Энида и долопы и постепенно полисы Фессалии и Фокиды и Локрида Опунтская смогли войти в Союз по договору симполитии, который устанавливал более тесные юридические и конституционные связи.
Одним из главных преимуществ, которые давал статус члена Этолийского союза, была асилия— привилегия, которая, как мы видели, обычно предоставлялась вместе в проксенией и правом гражданства, частью которых она, по правде говоря, являлась. Мы говорили, что асилия защищала частных лиц от применения к ним репрессивных мер (syla). Но помимо этого, она защищала неприкосновенность имущества и самих частных лиц в пиратских операциях; вспомним, что этолийцы занимались разбоем в широких масштабах не только на побережье Ионического моря, но и глубоко внутри своей собственной страны вплоть до Эгейского моря. Таким образом, некоторые приморские полисы, такие как Амбракия в заливе Арга, остров Кефалления на входе в залив Патрас, остров Кеос в Кикладах, Аксос на Крите, Лисимахия во Фракии, Киос на Пропонтиде, Халкедон на Боспоре и даже — в Анатолии — Магнесия на Меандре и Гераклея на Латме добивались вхождения и вошли в Этолийский союз, который таким образом весьма существенно расширил свои первоначальные границы за пределами континентальной Греции.
Из недавно обнаруженного документа явстует, как Этолийский союз по неоспоримому праву защищал интересы одного из своих участников, территориально не относящегося к Эголии. Около 206 года до н. э. небольшой город Китинион, расположенный в маленькой Дориде, к северу от гор Парнаса, оказался в сложной ситуации: землетрясение когда-то частично разрушило его стены, а двадцать лет назад царь Македонии Антигон Досон, рассорившись с этолийцами и их союзниками и воспользовавшись отсутствием в Китинионе войск, которые отбыли на защиту Дельфийского святилища, расположенного с другой стороны Парнаса, занял Китинион, снес остатки укреплений и предал город огню. Китинийцы, чтобы восстановить свой небольшой полис, который они считали «наиважнейшим в Дориде», должны были прежде всего возвести стены — обязательную защиту для любого города греческого мира в те тревожные времена. Но это восстановление требовало огромных расходов, а маленький полис со своей крошечной гористой территорией не имел ресурсов. Тогда он воззвал к солидарности дорийских полисов, находящихся вне дорийской метрополии, и отправил посольство за моря, а Малую Азию — в Ксанф, крупный город Ликии, жители которого считали себя дорийцами. Замечательная мраморная стела, найденная в Ксанфе, в храме Латоны, особо почитавшейся в этом полисе, знакомит нас с документами этого посольства: с декретом ксанфян, в котором они извинялись за то, что могут предложить Китиниону лишь относительно скромную помощь; с декретом этолийцев, который именем Союза уполномочивал делегатов, посланных дорийцами в родственные полисы и к царям Птолемею IV и Антиоху III; с грамотой магистратов и синедров Этолийского союза, вверяющих китинионийских послов милости ксанфян и умоляющих этих последних великодушно откликнуться на их просьбу; и, наконец, с длинным письмом китинионийцев, излагающих свое дело народу Ксанфа и просящих его о помощи. Совокупность этих прекрасно сохранившихся текстов на греческом языке в сто две строки, сообщают нам множество новых деталей об истории, институтах, верованиях, диалектах упомянутых в них полисов и об их отношениях с лагидскими и селевкидскими правителями. Остановимся здесь только на том, каким образом этолийцы участвовали в этом деле: роль, которую они сыграли, оказалась решающей. Именно от них прибыли в Ксанф послы Китиниона: они поддерживали это предприятие декретом этолийского койнона, который позволял всем отправленным в другие полисы и к царям послам говорить от его имени; они присовокупили к этому особое аккредитивное письмо, допускающее трех членов посольства в совет и к народу Ксанфа; наконец, они подкрепили ходатайство, напомнив, что цари Птолемей и Антиох, чьи имена (особенно лагидское) были авторитетны в Ликии, тоже заинтересованы в этом деле. Жители Ксанфа были далеки от западной Греции и жили в Азии, в мире, чуждом спорам народов Этолии и Дориды с монархом Македонии. Но престиж и влиятельность Этолийского союза настолько их впечатлили, что, несмотря на очень серьезные финансовые затруднения, подробно изложенные в их декрете, они почувствовали себя обязанными постараться ради Китиниона. Ничто не могло бы лучше измерить авторитет, который завоевали этолийцы в течение III века до н. э. во всем греческом мире благодаря эффективной организации их Союза.
Особо интересно в надписи в Ксанфе частое упоминание мифических родственных связей, объединяющих между собой дорийские полисы, а также лагидскую и селевкидскую династии, каждая из которых возводила себя к Гераклу. Было бы ошибкой видеть в этих отсылках только типичную формулу договора, безосновательное утверждение, изобретенное исключительно для пользы дела. Если бы речь шла только о риторическом общем месте, отсылка к кровному родству между народами не служила бы так часто доказательством вполне конкретных ходатайств, денежных даров, дипломатической и военной помощи, и не принимались бы с такой охотой теми, кто по доброй воле снисходил к этим просьбам. Мы видим это в документах Китиниона и Ксанфа, где трое участников — этолийцы, континентальные дорийцы и ксанфяне — усиленно ссылались на родство, которое связывало их между собой, а также с Птолемеем и Антиохом; декрет народа Ксанфа особенно четок в этом отношении и очень пространно развивает более краткие сведения, содержащиеся в письме Китиниона и в декрете этолийцев. Составитель декрета Ксанфа совершает настоящий экскурс в мифологию, привлекая к делу различные легенды о героях и богах. Он возводит свое изложение к Аполлону, Артемиде и их матери Латоне, которая, согласно собственным преданиям Ксанфа и вопреки общепринятой традиции, родила двух своих детей не на острове Делос, а в самом Ксанфе, — именно поэтому Латона была избрана главным божеством и покровительницей полиса. Эти мифы воспринимались жителями ликийского полиса как уходящая в далекое прошлое историческая реальность, точно так же китинионийцы и их дорийские соотечественники очень серьезно верили в историчность генеалогий, согласно которым они вели свое происхождение от своего эпонима Дороса, в чем были убеждены и другие греки; вспомним, что в Совете Дельфийской амфиктионии крошечная и бедная континентальная Дорида обладала одним из двух голосов, отданных дорийцам вообще, тогда как могущественный Лакедемон не имел собственного голоса и представал в Совете только иногда, когда континентальные дорийцы готовы были уступить ему свое привилегированное место. Могло ли быть лучшее доказательство того, что миф и история даже в эллинистическую эпоху были весомыми аргументами, порой решающими в отношениях между полисами?
Приведем еще один пример, касающийся этолийцев. Когда карийский полис Гераклея на Латме попросил и получил от Этолийского союза изополитию, как сообщает нам надпись в Дельфах, его послы ссылались на родство, которое связывало с Этолией их отдаленный полис, и напоминали, что Гераклея на Латме была колонией этолийцев. Эта связь колонии с метрополией, не подтверждаемая никаким другим историческим документом, текстом или надписью, основывалась на мифе о родстве между героями: эпонимический предок этолийцев Этол был сыном Эндимиона, возлюбленного Селены-Луны, а Эндимион, согласно традиции гераклейцев, изложенной Павсанием (V, 1), вернулся на склоне своих дней к горе Латм, которая возвышалась на месте Гераклеи; в ней виден священный грот, адитон, недоступный для непосвященных, где находится его могила. Это предание позволяло считать Гераклею основанной Эндимионом, а следовательно, связанной с этолийцами через его сына Этола… Гераклейцы не преминули воспользоваться этим.
