В знаменитой повести Хэмингуэя «Снега Килиманджаро» главный герой, умирая, вспоминает рассказы, которые он уже никогда не напишет. «У него хватило бы материала, по крайней мере, на двадцать рассказов о тех местах, а он не написал ни одного. Почему?»[699] Он упоминает всего несколько рассказов, но список, конечно же, должен был быть бесконечным. Полки ненаписанных нами книг, как и те, на которых стоят книги, нами не прочитанные, уходят во тьму самых дальних закоулков вселенской библиотеки. А мы остаемся у того места, где только начинаются книги на букву А.
Среди книг, которые я не написал, — среди книг, которые я не читал, но хотел бы прочесть, — есть и «История чтения». Я вижу ее вон там, в том месте, где кончается освещенная секция библиотеки и начинается следующая, темная. Я могу описать ее обложку и вообразить, каковы на ощупь ее кремовые страницы. С похотливой точностью я представляю себе темную ткань переплета под обложкой, тисненые золотые буквы. Я вижу скромный титульный лист, остроумный эпиграф и трогательное посвящение. Я знаю, что там будет обширный и увлекательный алфавитный указатель, который доставит мне немало радости, а в нем такие названия, как (возьмем для примера букву Т): Табу авторские, Тавро (см. Экслибрис), Танталовы муки читателя, Тарзана библиотека, Татуировки литературные, Терзания цитатами, Техники чтения проверка, Тирания героев (по отношению к авторам), Титульный лист, Толстого канон, Трансформация персонажей…
Мне мерещатся иллюстрации, которых я никогда раньше не видел: фреска VII века с изображением Александрийской библиотеки глазами художника-современника, фотография поэтессы Сильвии Плат, которая читает вслух в саду под дождем; набросок комнаты Паскаля в Порт-Рояле, где видно, какие книги лежат у него на столе; фотографии покоробленных морем книг, спасенных одной из пассажирок «Титаника», которая отказалась покидать корабль без них; список рождественских подарков Греты Гарбо, написанный ею собственноручно в 1933 году, где среди прочих книг, которые она собирается покупать, есть и «Мисс Одинокое Сердце» Натаниэля Уэста; Эмили Дикинсон лежит в постели в чепчике с рюшками, а вокруг нее разложены шесть или семь книг, названия которых я не могу разобрать.
Я представляю себе книгу открытой у меня на столе. Она написана в дружеском тоне (я чувствую, каким он должен быть), доступно, информативно и в то же время заставляет задуматься. Автор, чей портрет я вижу на изящном фронтисписе, приятно улыбается (не могу сказать, мужчина это или женщина; бороды и усов нет, инициалы могут принадлежать кому угодно) — я в хороших руках. Я знаю, что, продвигаясь от главы к главе, я буду представлен древней семье читателей, к которой принадлежу и сам; некоторые из членов этой семьи знамениты, многие — неизвестны. Я познакомлюсь с их обычаями и узнаю, как эти обычаи изменялись и как изменялись сами читатели, познавая, словно древнюю магию, способность превращать мертвые значки в живую память. Я прочту о триумфах, гонениях и почти тайных открытиях. И в конце концов я стану лучше понимать, кто же такой я — читатель.
То, что книга не существует (или не существовала), — не повод игнорировать ее, ведь не стали бы мы игнорировать книгу, посвященную воображаемому предмету. Много томов написано о единорогах, об Атлантиде, о равенстве полов, о загадочной Смуглой леди сонетов и не менее загадочном юноше. Но сюжет, которому посвящена эта книга, охватить особенно трудно; можно сказать, что он целиком состоит из отступлений. Одна тема тянет за собой другую, анекдот вызывает в памяти другой, как будто и не связанный с предыдущим, и автор двигается вперед, словно ему ничего не известно о причинно-следственной связи или о диалектике истории, как бы на практике демонстрируя свободу читателя даже в том, чтобы писать о чтении.
Вот в этой-то явственной случайности и есть метод: в книге, которую я вижу перед собой, рассказана не только история чтения, но и история простых читателей, людей, которые на протяжении столетий предпочитали одни книги другим иногда по совету старших, иногда спасая от забвения запыленные тома, иногда выбирая несколько имен среди тысяч своих современников. Это история маленьких триумфов и тайных страданий читателей и того, как это все произошло. Вот что поминутно захронометрировано в этой книге, в историях из повседневной жизни нескольких обычных людей, сохранившихся в памяти семьи, в охотничьих рассказах, в событиях, произошедших давным-давно где-то далеко. Но говорится в ней всегда об отдельных личностях и никогда о нациях или поколениях — их выбор это не вопрос истории чтения, а вопрос статистики. Рильке спросил однажды: «Возможно ли, что вся история человечества ложно истолкована? Что все прошедшее искажено, ибо нам вечно толкуют о массах, тогда как дело совсем не в толпе, а в том единственном, вкруг кого она теснилась, потому что он был ей чужд и он умирал? Да, возможно»[700]. Вот об этом ложном истолковании автор «Истории чтения» точно знал.
Вот, к примеру, в четырнадцатой главе говорится о Ричарде де Бери, епископе Даремском, казначее и канцлере при короле Эдуарде II. Он родился 24 января 1287 года в маленькой деревушке близ Бери-Сент-Эдмунда, в Саф- фолке, а когда ему исполнилось пятьдесят восемь завершил книгу, о которой писал так: «И поскольку говорится здесь по большей части о любви к книгам, решили мы взять пример с древних римлян и наречь ее греческим словом „Филобиблон“». Четыре месяца спустя он умер. Де Бери был страстным собирателем книг; как говорили, книг у него было больше, чем у всех прочих европейских епископов, вместе взятых, а вокруг его кровати разложено их было столько, что трудно было пройти по комнате, не наступив на книгу. По милости звезд де Бери не был ученым и попросту читал все, что ему нравилось. Он считал «Гермеса Трисмегиста» (неоплатоническая книга по египетской алхимии III века) интереснейшим «допотопным» научным трудом, приписывал Аристотелю трактаты, которых тот не писал, и цитировал какие-то ужасные стихи, полагая, что их написал Овидий. Но это неважно. «В книгах, писал он, встречаю я мертвых живыми, в книгах вижу я грядущие времена. Со временем все портится и проходит; Сатурн не перестает пожирать чад своих, все славное было бы предано забвению, когда бы Господь не дал в помощь смертным книги»[701]. (Наш автор об этом не упомянул, но Вирджиния Вульф вторила де Бери: «Иногда я мечтаю, писала она, что, когда займется заря Судного дня и великие завоеватели, юристы и политики придут, чтобы получить свою награду их короны, их лавры, их имена, выгравированные на вечном мраморе, Всемогущий повернется к Петру и скажет, не без некоторой зависти, глядя, как подходим мы, с книгами под мышкой: „Смотри, им не нужны награды. Мы ничего не можем дать им. Они любили читать“»[702].
Глава восьмая посвящена еще одной всеми забытой читательнице, которую как опытного писца превозносил Блаженный Августин в одном из своих писем и которой он посвятил одну из своих книг. Ее звали Мелания Младшая (чтобы не путать с бабушкой, Меланией Старшей), и жила она в Риме, в Египте и в Северной Африке. Она родилась приблизительно в 385-м и умерла в Вифлееме в 439 году. Она страстно любила книги и собственноручно переписывала все, какие ей попадались, таким образом собрав неплохую библиотеку. Ученый Геронтий, живший в V веке, писал, что она «одарена от природы» и так любит читать, что «чтение Жития Отцов было для нее желаннее сладостей». «Читала она книги, которые покупала и которые доставались ей даром, столь внимательно, что ни единого слова не упускала. Так велика была любовь ее к учению, что ежели читала она на латыни, всем казалось, что она не знает греческого, и, с другой стороны, ежели читала она по-гречески, думали, что она не знает латынь»[703]. Блистательная Мелания Младшая промелькнула в истории чтения как одна из многих, кто искал утешения в книгах.
Примерно на столетие ближе к нам (впрочем, автор «Истории чтения» не заботится о хронологии и приглашает его в шестую главу) появляется еще один эклектичный читатель, гениальный Оскар Уайльд. Мы следим за тем, как он читает от кельтских волшебных сказок, которые рассказывала ему мать, до ученых книг, которые он читал в колледже Святой Магдалины в Оксфорде. Именно там, в Оксфорде, на одном из экзаменов, его просят перевести с греческого отрывок из рассказа о Страстях Господних в Новом Завете — он справляется с заданием с такой легкостью и точностью, что его останавливают. Но Уайльд продолжает, и экзаменатор снова прерывает его. «Ну, пожалуйста, можно я дочитаю до конца? говорит Уайльд. — Хочу узнать, чем дело кончилось».
Для Уайльда было одинаково важно знать, что ему нравится и чего лучше избегать. Подписчикам «Пэлл Мэлл Газетт» 8 января 1886 года он так посоветовал решить вопрос «Читать, или не читать?»:
