Как сошли с небес те Медведцы, так плясали они на семи холмах, пели песнь на семи ветрах.
И сдивился Аргаст пляске звёздной, восхитился он дивной песней, подошёл к волхвице прелестной, ко Медведице той чудесной. Шёл по травушке-мураве ко Велесовой той горе. И сорвал он спорыш-травинку протянул её он Эвлинке. И Медведица — вилой стала, только спорынью ту съедала. За Эвлинкою все сестрицы, стали снова — девы-вилицы и Остожни– цы-волховницы.
Так Аргаст Эвлину прекрасную от заклятья освободил и от древних чар пробудил. И затем они повенчалися и колечками обменялися.
И на свадьбе их лилась Сурья и плясали звёзды-Стожарицы, волховницы и Свято– ярицы. И явились на свадьбу боги — Мать-Земун с Амелфой и Даной, сам Семаргл Сварожич с Деваной, Велес-Рамна с Асею Вилой, Леля со Мареной и Живой, также Хоре с Зарей-Зарени-
1 І цей, Крышень с Радой и Радуницей. Все явилися небожители и всех родов жрецы и правители.
И на тех холмах, на семи ветрах, стали жить Аргаст и Эвлина. И от зёрнышка-спорыньи, как и от яйца петушиного, что находят в кострах во горячих углях, — зачинала жена, что восстала от сна. И родила Эвлина сынов — породила двух близнецов. Их назвали
Мосем и Бором, Бора также и Святибором.
Тот Велесов холм стал их родиной, что над реченькою Смородиной. И назвали его Боровицким в честь прославленого Святибора — сына князя Аргаста Бора.
* Град же, выросший под горой, называли за
тем Москвой… А реку в честь славного Мося прозывали Москвой-рекой.
И отныне все величают и Аргаста, сына Асилы, и его супругу Эвлину, всех Плеянушек– Святогорок, также Мося и Святибора!
МООЬ, ОВЯТИБОР И ЛАЛШЯ
—
Расскажи, Гамаюн птица вещая, нам о Мосе и Святиборе. Спой о том, как Сурова Ла– мия стала лютою драконицей…
— Ничего не скрою, что ведаю…
Как за речкою той Смородиной, да во Беловодье святом, да во славном том Белом граде правили Аргаст со Эвлиною.
И родили они двух сынов, породили они близнецов: Мося мудрого, Святибора. И когда сыны их рождались — звёзды в небесах загорались.
И Аргаст сынов возлюбил и наследством их оделил. Моею дал великую мудрость, оделил святыми дарами — так стал Мось жрецом над жрецами. Святибора сделал богатым, дал ему он серебро-злато, и сокровища недр земных, десять городов больших, и стада степные, и леса густые.
Приходили к Моею жрецы, приходили и мудрецы, всех их мудрый Мось привечал, как по Прави жить наставлял, мудростью своей делился, ум его ведь не тощйлся. Святибор же всем помогал, златом– серебром оделял, но не тощилась золота казна — у казны той не было дна.
* * *
Как во том святом Белом граде столованье было, почестей пир. Собирались на пир тот славный Святогорушки со мужьями, с сыновьями, и дочерями, и родными с семи холмов, с альвами окрестных лесов. Прилетали к ним и все Божи– чи, Суревичи и Сварожичи.
Все на том пиру наедались, мёдом-сурьею напивались. Речи повели меж собою. Кто-то хвастает золотой казной, кто удачею молодецкою, глупый хвастает молодой женой, умный — батюш– її, кой, родной матушкой.
А на том пиру при беседушке там сидели братья Аргастичи. Были братья унылы, не веселы, буйны головы все повесили. И тогда князь мудрый Аргаст стал по гридне светлой похаживать, сыновей своих стал выспрашивать:
— Что же вы, сыночки, печалитесь, отчего ничем вы не хвалитесь?
— Незачем нам, батюшка, хвастать. Аль хвалиться нам золотой казной? Так богатство наше не тощится. Аль умом хвалиться нам следует? Так умом глупцы только хвастают. Нам хвалиться должно лишь именем — рода славного Святогорова! Только нынче оно опорочено — Ла– мьей, Аси-Ненилы дочкой!
И ответил им князь Аргаст:
— Как отца её Денница сгубил и как матушка её лишалась сил, так никто за ней не следил, и как жить её не учил… Дочь Ненилушки Свя– тогоровны скрыта за стеной кремлевской на горе той Воробьёвской, заперта за сто дверей, замкнута на сто ключей, солнце деву не обгреет, буйны ветры не обвеют, чтоб никто к ней не езжал, рядом сокол не летал…
Только Мось и Святибор повернули разговор:
— Сурья Ламья столь прекрасна, что старания напрасны! К ней летал Перун Сварожич, он все двери открывал и уста ей целовал, на груди её лежал! Ни один его засов не сдержал!
То Аргасту за беду показалось, за несчастье великое сталось. Но ему рекли вновь Аргастичи:
— Ах, напрасно батюшка родный, ты не веришь нашему слову. Коль мы с пира отлучимся, в чёрно платье облачимся, в терем Ламии пойдём и стрелу в окно метнём, разобъём окошко, подождём немножко, то узнаем мы, как Ламья її, ночью гостя привечает, ласкою его встречает.
Как рекли, всё так и вышло, вон на улицу все вышли, в чёрно платье облачались, в терем Ламии помчались, и стрелу в него метали, светлый терем сотрясали.
Как услышала Сурова Ламья гром и грохот в полночь глухую, прорекла в щель слуховую:
— Ой же ты, Перун сын Сварожич! Без тебя, – мой милый, скучаю, я давно тебя поджидаю!
Без тебя все яства черствеют и питья медвяны мутнеют!
Братья Мось со Святибором к замку быстро подошли, на крыльцо его взошли, двери терема ломали, Ламью за руки хватали.
Повезли её за речку Смородину да на гору ту Боровицкую, чтобы бросить её в темницу — за реку широкую в порубы глубокие, чтоб сковать её цепями, цепи же замкнуть замками..
А как к речке подъезжали пред горою Боровицкой, выходила к ним черница, предлагала им напиться ключевой водицы:
— Только тот по мосточку калинову чрез Смородину перейдёт, кто воды святой отхлебнёт! За Смородину в царство Нави не пройти вам, не выпив чаши, таковы обычаи наши!
Мось со Святибором отпили, по мосточку проходили. Но как только Сурова Ламья ко святой воде припадала — амагиль черница вскрывала, чёрна духа она выпускала. Ведь была то не черница — вила Дива-Перуница, что супруга ревновала, потому черницей стала.
И она на Сурову Ламию чёрный дух тогда напустила и в дракона её обратила, чтоб Перун её разлюбил, даже думать о ней позабыл!
И тотчас та Ламья-девйца обернулася драко– ницей. Бела кожа её что елова кора, стали волосы, как ковыль трава. Ногти стали когтями, а зубы — клыками. И походочка стала рачья, не лицо — личина собачья.
Братья Ламию на цепь посадили, во темницу её проводили, на засовы её закрывали и замками её замыкали.
•к –к –к
Что за шум у темницы? И что за гром?
То сражается у темницы Дон! Велес-Дон бьётся с Бором и Мосем! Братья в ужасе отступают и мечи на землю бросают, ведь тот Дон погублен Денницей, он не мог из тьмы возвратиться!
«Значит он разбил границу, чтобы сокрушить темницу и все двери в Навь раскрыть, дочь свою освободить!»
Бор и Мось пред ним склонились, перед богом повинились. На колени пали и запричитали:
— Дон, не гневайся напрасно ты на сыновей Аргаста! Кровушки родной не лей! Род Асилы пожалей!
Только тот их не послушал и захохотал — и в тот миг Денницей стал! Так личину скинул он, ведь то был не Дон! Не воззрел он на рыданье, жалобное причитанье, Бора он колол копьём, Мося ударял мечом.
Их тела на холм бросал и темницу отворял.
— Выходи-ка ты из тьмы, Ламья-дракони– ца! Чтобы кровушки напиться, чтоб отныне мне служить и Аргаста погубить! Быть мне князем над князьями, королём над королями!
Выходила Ламья, изрыгая пламя. И отправилась к Аргасту из своей темницы, чтобы насмерть биться.
И Аргаст сразился с ней в царстве Нави. Бил её, Драконом став Троеглавым. И Всевышнего молил, так Его просил:
